Дело было так. После того, как уже не на большом экране, а в интернете появился фильм «Мы из будущего-2», у автора этих строк родилась, как ему показалось, интересная идея: скачать фильм на флэшку и (благо внук нашего героя с компьютером) показать его фронтовику Николаю Максимовичу Порошину прямо дома, в Криводановке, и обсудить с «очевидцем событий».
Почти ничего из задуманного не получилось. Во-первых, потому, что Порошину, которого я знаю всю жизнь и который всегда отличался редким терпением, минут через двадцать стало скучно, через полчаса — очень скучно, а через сорок минут он сказал:
— Ты уж меня извини, но я устал. Пойдём чай пить!
За чаем мы разговорились, и позже я понял, что приезжал в Криводановку всё-таки не напрасно...
Героем себя Николай Максимович никогда не считал, хотя не без оснований полагает, что тема войны в нашей науке и искусстве разработана недостаточно глубоко. Человек он не категоричный, мягкий, поэтому, видимо, заметив некий «профессиональный восторг энтузиазма» в моих глазах, не стал особо «приговаривать» фильм, а только спросил:
— Как я понимаю, это всё игрушки?
Что тут возразишь? Будешь говорить об авторском приёме искусственного перенесения в среду той, его войны наших современников, как это происходит в названном фильме? Или о том, что одно, мол, дело реальность, сама война, а совсем другое — художественная правда? Ну, скучно ему эти «события понарошку» смотреть, да и всё! Мы с удовольствием повспоминали военную классику киноэкрана: Чухрай, Бондарчук, Озеров. И Николай Максимович снова мне кое-что рассказал...
20 марта Порошину исполнилось 87. Более, как говорится, чем. Супруга Екатерина Георгиевна, с которой они поженились в конце 40-х, давние друзья молодости, в том числе и фронтовики, ушли в мир иной. Их осталось немного, обманувших, как он выражается, смерть. И вспомнив недавнюю телепередачу Андрея Малахова, посвящённую спорам о Сталине, надо ли развешивать его портреты по Москве, с горькой усмешкой замечает:
— Это же надо одному молодому «патриоту» такое ляпнуть: все, мол, кто советскую власть, Сталина защищали, сейчас живы, а его враги... Тьфу!
Вообще-то, Николай Максимович мог бы погибнуть не раз ещё до войны, много раньше. Ну, хотя бы тогда, когда раскулачили их семью на Волге в Сталинградской области, и отцу в 30-м дали три года с последующим поселением за то, что в руководимой отцом артели не взошёл по сухой весне хлеб. И его, семилетнего Кольку, одного из шести детей, чтобы не умер с голоду в родной деревне, отвезли (это может показаться невероятным) в лагерь к отцу на Урал. И он там жил на нарах вплоть до освобождения отца, правда, в «свободном режиме»: не все были извергами. А в это время по всему Поволжью голод косил людей сотнями тысяч.
Он мог помереть и в землянке под Киселёвском, в спецпосёлке для таких, как отец, которые после отсидки были направлены на шахты Кузбасса добывать уголёк для индустриализации. Отец умер через два года, в 37-м, от туберкулёза. Николай тоже подхватил чахотку, но вот война, и его, семнадцатилетнего, отправляют в Нарым ловить рыбу и валить лес. Каким уж он чудом не только выжил, но и вылечился, точнее, избавился в суровых условиях от туберкулёза, одному богу известно. И в 43-м после очередной медкомиссии его внезапно признают здоровым. На фронт призывали уже и ссыльных, и даже уголовников... Его спросили, где родители, он соврал, что сирота, и его направили на учёбу в военное училище. Позже живая мать поняла и простила его, потому что иначе не выжить было не только ему.
В Ленинске-Кузнецком учили их плохо: бестолковая муштра, оружия и патронов не давали. И когда он, наконец, уже зимой 44-го оказался в Польше в укреп-районе Второго Белорусского фронта (лейтенант, командир миномётного взвода), то, получив автомат, пошёл в лес и тайком сам научился стрелять из него. Напомним, было ему в ту пору всего лишь двадцать лет.
Воевал. Полтора года в окопах кормил вшей. Хоронил товарищей. К концу самой кровопролитной войны командование уже берегло людей, и каждое наступление наших войск предварялось мощным огнём артиллерии, миномётов, танковыми прорывами. Но однажды и ему, миномётчику, довелось идти в атаку цепью. Это до сих пор самое сильное впечатление в его жизни. Дело было на севере Польши, они шли тяжело и молча, можно было бы сказать, в абсолютной тишине, и ждали, когда по ним ударят, а враг тоже всё молчал. Но дождались... В тот день хоронить пришлось особенно много, но он снова остался жив. Может, и мистика, но сам Порошин в неё не верит: в очередной раз повезло, как и всем «обманувшим» смерть.
— А всё-таки, как тебе фильм-то? — пристаю я. — Ну, хотя бы вот этот конфликт «москалей» и «хохлов»?
— Ряженые они все какие-то, — достаёт он откуда-то современное словечко. — Понятно, что бандеровцы в те годы не на пустом месте объявились. Надо правде в глаза смотреть. На фронте — да, по национальностям не делились. Разве что только над хохлами подтрунивали: любят они, мол, на руководящих постах находиться или, на худой конец, при котле или складе. Анекдотов полно было: попадает хохол на фронт и сразу спрашивает: «Где тут у вас командование дивизией?» Но подтрунивание не всегда было беззлобным.
Вообще-то мы сейчас, как говорили раньше на политзанятиях, пожинаем плоды неправильной национальной политики. Кто там у нас по этому вопросу главный специалист был — «отец народов»? Вот-вот... Сколько жизней было загублено! И на Украине, и на Кавказе...
Я, наверно, вразрез сейчас тебе скажу, что ты хотел бы услышать: но! Украинцы — молодцы. Всю жизнь, веками они мечтали о «незалежности», сколько по ним туда-сюда войн прошло, — теперь добились, нехай живут! Почему у них на это должно быть меньше прав, чем у других?
И вторая, так сказать, сторона медали: тебе не кажется, что вот это нынешнее их стремление отгородиться от русских говорит и о том, что они не хотели бы, чтобы у них на Украине всё было так же, как у нас? Не так уж здесь всё замечательно, чтобы со всем соглашаться. Честно говоря, меня иногда мутит от высказываний некоторых наших политиков, особенно так называемых политологов, которые в угоду власти такое иногда про Украину городят, что уши вянут!
Ющенко или Юля, конечно, те ещё «фрукты», но реальная большая проблема подлинной независимости Украины, как, впрочем, и России, существует, и не надо её только выдумками дураков представлять. Ну, и нас, в свою очередь, за недоумков принимать...
Порошину принадлежат, на мой взгляд, два замечательных высказывания. Первое: воспитание детей для людей его поколения — это было питание. Всю остальную энергию занимала работа до седьмого пота.
И второе: говоря как-то о льготах для фронтовиков, он высказался в том духе, что, мол, чем меньше нас остаётся, тем щедрее государство. И не исключено, что последний ветеран войны будет на полном государственном довольствии, как «скромный» Сталин.
Мы продолжили наш разговор о фильме и теледискуссии. И вот что он мне сказал:
— Понимаешь, одна из бед русских людей в том состоит, что у нас память слишком длинная. Посмотри: немцы давно помирились после войны, ещё раньше — испанцы. Вся Европа друг к дружке в гости без виз ездит, на всех одна валюта, а мы — ну очень гордые! А ведь шестьдесят пять лет с войны прошло. Мало того, что железный занавес как был, так и есть, но мы же не можем друг друга простить уже, считай, сто лет! До сих пор считаем волны эмиграции и чуть ли не предателями Родины тех, кто уехал. До сих пор одни выискивают «вертухаев», другие Хрущёва клянут, что он волю языку дал, и такое у меня впечатление, что эти наши болячки кому-то очень нужны. При этом не где-нибудь за границей, в каком-нибудь клятом ЦРУ, а здесь, у нас. Может быть, призывы к единению общества — это просто болтовня? Может, это кому-нибудь очень нужно — нас постоянно стравливать? Чтобы боль не стихала, раны нужно, конечно, бередить. Я думаю, если уж не можем забыть и простить, то нужно оставить всем своё понимание прежней эпохи: ты хочешь поклоняться вот этому идолу — пожалуйста, но мне не мешай!
— Слушай, а когда о культе Сталина впервые заговорили?
— Интересный вопрос. После XX съезда. Раньше гнёт был, конечно, страшный. И во время войны, и после, когда я в Польше с «миротворческой» миссией был, язык не распускали. Достаточно было простой реплики, замечания насчёт власти, и нет человека. Куда уж его особисты забирали, мы не знали, но все боялись даже доносов друг на друга — это факт.
Ни на фронте, ни после никакого культа личности в привычном сейчас смысле слова мы не знали: боялись и всё. От «приказы не обсуждаются» до самоконтроля. Никакой особо навязчивой агитации, ни портретов вождя, плакатов я что-то не помню: где их повесишь в окопе или землянке? Но дисциплина была жёсткая. То была какая-то особая жизнь, вам не понять. И, в общем-то, мы все понимали, что без этой жестокости нам было не выстоять, а раньше — не создать промышленности, новой военной техники.
И мой собеседник (я далёк от его идеализации) завёл привычный разговор о том, что и коллективизация в жесточайшем виде была не напрасной, и голодом не зря миллионы уморили не только на Украине или в Поволжье...
— Слушай, — спросил я его, — а ты помнишь злой анекдот времён перестройки? Мол, если бы вы, фронтовики, нас не защищали так яростно, мы бы давно уже баварское пиво пили?
— Помню. Сейчас пива, в том числе и баварского, все напились, но на душе что-то лучше не стало. Шкурничество всё-таки победило. Дико говорить вообще о том, что фашизм приносил свободу украинцам, раскулаченным и «расфабриченным». Мне кажется, сегодня все уже поняли, нахлебались и так «называемой демократии», и капитализма как такового: власть при любом строе может быть или лживой, вся в заботах о самой себе, или действительно заботиться о народе. У нас пока хватает и того, и другого. Да, это замечательно, что пенсии растут. Но вот уверенности нет, что завтра пенсионный фонд вообще не прихлопнут или не растащат, — ведь было уже! Взять ту же коррупцию, многие так и говорят — Сталина на них нет! Вот откуда поклонение! Недавно прочитал в газете: новый премьер на Украине сказал: если кабинет воровать не будет, то быстро и с коррупцией управимся. Кому же такое у нас понравится?
На прощание я сфотографировал его, потом показал Николаю Максимовичу на дисплее снимки.
— Да-а, прямо скажем — не молод. Может, лучше посмотришь прошлогодние: помнишь, летом во дворе снимал? С мальвой?
