Чем учёный отличается от бизнесмена? Этот вопрос волновал нашего корреспондента во время посещения Новосибирского института органической химии СО РАН. И, как нам представляется, он далёк от поверхностного суждения...
Если смотреть масштабнее и одновременно предметнее, то этот же вопрос можно конкретизировать применительно к технопарку: смогут ли сами разработчики новых технологий и принципиально иных инноваторских решений стоящих перед промышленностью проблем внедрять их в производство?
О да, конечно! — утверждают одни, сторонники той точки зрения, что если уж сами боги, то есть учёные, додумываются до открытия глубочайших научных тайн, то «горшки», то есть решить прикладные задачи внедрения в производство собственных научных достижений они как-нибудь смогут...
Другие, в том числе и многие сами учёные, не без оснований полагают, что «горшками» должен заниматься всё-таки кто-то другой, специально для этого обученный хотя бы азам рыночной экономики.
Почему эти мысли возникали именно во время посещения Лаборатории фармакологических исследований (ЛФИ) Новосибирского института органической химии СО РАН? Наверное, потому, что собственно вся лаборатория, которой исполнилось десять лет, представляет собой в первую очередь пример весьма успешно развивающегося параллельно с фундаментальными научными исследованиями прикладного направления — фармакологии на основе естественного растительного сырья Сибири.
И заведующая лабораторией доктор биологических наук Татьяна Толстикова объяснила журналистам, что такое, к примеру, агенты — кандидаты в лекарства, но до клинической проверки ещё не имеющие права называться ими. И разработка агентов является одним из важнейших направлений деятельности ЛФИ. Именно здесь некий пока зашифрованный научной формулой агент рождается, постепенно в ходе доклинических испытаний «накачивает» мускулы, то есть окончательно зарекомендовывает себя надёжным кандидатом в новое лекарство, а уж потом... Вот именно это — что будет или должно быть «потом» — интересовало больше всего.
Кстати, в отличие от большинства лабораторий, где эффективность лекарственных веществ тестируется на живых клетках (in vitro), в ЛФИ НИОХ все испытания проводятся «in vivo» — на мышах, крысах и кроликах. Выявление перспективных веществ, полученных исследователями институтов СО РАН, в ЛФИ проводится по 30 видам лекарственной активности на 60 стандартных фармакологических моделях: сначала на беспородных. Затем, в случае обнаружения высокой эффективности агента — на животных с генетически обусловленными заболеваниями. Для создания банка животных, соответствующего мировым стандартам, при Институте цитологии и генетики недавно был создан специальный виварий, о котором наша газета уже рассказывала.
Перечислим через запятую ещё некоторые виды деятельности ЛФИ. Она выполняет заказы по контролю качества лекарственных препаратов, растворов для инъекций, определяет токсичность лекарственных препаратов и БАДов, находит тяжелые металлы в воде, почве, косметических препаратах и средствах декоративной косметики, пищевых продуктах и продовольственном сырье, алкогольных и безалкогольных напитках. Подтверждает биологическую активность готовой фармпродукции на экспериментальных животных.
Случалось, как говорят специалисты, что лекарство, полученное в аптеке для эталона (ориентира для определения эффективности), вообще не содержало в себе лекарственного агента, являясь в чистом виде плацебо (пустая пилюлька).
На сегодняшний день ЛФИ аккредитована в системе Госстандарта как независимая компетентная лаборатория, в которую могут обратиться любые производители медицинских препаратов и разработчики лекарственных агентов для определения и подтверждения соответствия реального токсико-фармакологических свойств заявленным параметрам.
Но всегда ведь хочется идти вперёд. Из множества больших и малых достижений ЛФИ в минувшее десятилетие для примера назовём одно относительно новое направление: подготовлены для клинической апробации следующие препараты — противовирусный «РНК-зин», противовоспалительное средство «Бисульфамин» и противоязвенное средство «Метилан» — выполнен весь объем доклинических исследований, разработана технология производства.
Далее нужны клинические испытания, то есть в специальных клиниках уже на людях. Есть ли такая возможность? Безусловно, утверждает Татьяна Толстикова. Помимо того, что лаборатория сотрудничает с полутора десятками институтов химического профиля, у неё давние связи с Томским институтом фармакологии, многими институтами Медицинской академии, в частности, Институтом терапии СО РАМН, которые обладают всеми возможностями для клинических испытаний вплоть до стационаров.
Так, в чём же дело? За немногим: когда автор этих строк прямо спросил об этом Татьяну Генриховну, она так и сказала: дело за политическим решением вопроса. То есть некто в правительстве, естественно, в первую очередь в Минздравсоцразвития, должен дать соответствующую команду, включить в план работ и т.д. Не исключено, что так оно и будет в ближайшее время. И чтобы ускорить, форсировать прохождение по коридорам власти этих и последующих фармакологических разработок — «агентов-008», 009 и т.д., у сибирских учёных-биологов и фармакологов давно созрело предложение создать здесь, в Сибири, желательно в нашем городе, Сибирский центр фармакологии, который и научно-методически, и организационно объединил бы усилия многих научных учреждений соответствующего профиля и стал бы движущей силой (разумеется, в череде других) развития отечественной фармакологии.
Будем надеяться на благоприятное решение этого вопроса. Хотя есть несколько отягощающих «но». Первое (об этом, кстати, завлаб Татьяна Толстикова журналистам не говорила): весьма серьёзные нестыковки между министерством и РАМН. Об этом говорят и пишут уже давно. Об этом недавно на всю страну говорил в передаче Познера нынешний президент РАМН Михаил Давыдов. Не раз на региональном уровне об этом с сожалением и озабоченностью говорил председатель СО РАМН академик Валерий Труфакин. Нестыковки приводят к разногласиям, разногласия — к отсутствию средств на испытания препаратов. Пока судьба отечественной фармакологии весьма печальна. Там до сих пор правят бал такие люди, как Брынцалов. Очень хочется надеяться, что недавние решения правительства хоть что-то сдвинут с места и не дадут окончательно погибнуть российской фармакологии.
Есть проблемы и внутри «большой» академии — РАН. До прошлого года какая-либо коммерческая деятельность гос-учреждениям была запрещена. Теперь вроде бы новый закон позволяет создавать малые инновационные предприятия при НИИ и вузах. Формально позволяет, но и здесь не всё гладко (отдельная тема). В конечном счёте, дело упирается в отсутствие надёжного, желательно «своего» менеджмента. Как это будет, то есть когда смогут лаборатории, подобные ЛФИ, своих «агентов» доводить до уровня готовых лекарственных средств — пока, судя по всему, большой вопрос. Формула предельно простая: для того, чтобы начать зарабатывать деньги, нужны деньги. И, увы, не такие, какие сейчас могут предоставить региональные фонды содействия малому бизнесу.
Лекарство — дело дорогое не только тогда, когда мы приходим за ним в аптеку, но и в разработке. Нужны миллионы и миллионы долларов. А кто ждёт наших фармакологов на рынке с их разработками, да ещё в стадии агентов? Брынцалов и компания? Крупнейшие фармакологические фирмы мирового уровня? Ответ, как говорится, пока однозначный. Вот для этого и необходимо политическое решение. То есть реализуемая воля заинтересованных в судьбе российской фармакологии людей.
