В редакции популярного интернет-издания «Газета.Ru» состоялось онлайн-интервью с председателем комиссии РАН по борьбе со лженаукой и фальсификацией научных исследований Эдуардом Кругляковым, о деятельности которой «ВН» уже рассказывал. Предлагаем вашему вниманию фрагменты большого интервью, в ходе которого вопросы академику, живущему и работающему в Новосибирске, задавали люди из самых разных российских городов.
— Деятельность вашей «антилженаучной» комиссии, если честно признаться, не видна...
— ...Да будет вам известно, что силами комиссии издаются научно-популярные книжки. Правда, не силами всех комиссий, а только той, которая находится в Сибирском отделении. Мы издаем книги научно-популярного жанра. Издано 14 книг, примерно в год штуки три. К сожалению, за прошлый год не издано ни одной — не по нашей вине. Есть рукописи, но ситуация с финансированием выглядит так, что мы оказываемся если не преступниками, то, во всяком случае, грубо нарушающими закон. Это было сформулировано как нецелевое использование бюджетных средств.
В уставе Академии наук есть специальная графа, что академия обязана заниматься научной популяризацией, изданием соответствующих книг, принимать участие в СМИ для объяснения того, что такое наука, каковы достижения и т. д. В рамках устава все правильно... До сих пор вопрос, как это дело поправить.
— Считаете ли вы, что в сегодняшней России РАН играет меньшую роль, чем во времена СССР?
Да, она сегодня играет меньшую роль. И здесь вина не Академии наук. Я могу начать вот с чего. В советские времена Академия наук была главным экспертом страны. Что бы мы сейчас ни говорили, я видел совершенно пасквильные передачи по поводу закрытия АН и так далее. Все это бред собачий. Потому что на самом деле лучших экспертов, чем сегодня в АН, вы в стране не найдете.
Можно говорить о количестве публикаций в престижных журналах — по этому параметру мы всех превосходим, до 60 процентов идет из Академии наук. А количество ученых из АН составляет малую толику от всех ученых страны. Была экспертиза АН, она была главным экспертом страны. Сразу после возникновения нового государства, после развала СССР, эта функция у АН исчезла. Не потому, что она отказалась, а потому, что так было удобнее грабить страну.
И кроме того, надо сказать, Академия наук кому-то очень мешает. Последнее время на нее очень много всевозможных наездов, накатов. Кому она конкретно мешает — не знаю, потому что и президент, и премьер-министр — они-то точно защищают науку и высказывают всяческие реверансы в сторону науки, что она нужна и что никто не посмеет тронуть АН и так далее. Но, тем не менее, в СМИ, по ТВ в последнее время очень много наездов. С чем это может быть связано? Может быть, я, конечно, грубо ошибаюсь, но у меня есть ощущение, что та пена, которая пришла к власти в начале 90-х годов, она насытилась за счет изъятия госсобственности, а сегодня у нас имеется много голодных чиновников, которые ничего от государства не получили. А у Академии наук имеется, если говорить даже про Москву, множество зданий в центре Москвы, это же бешеные деньги. И я не раз слышал даже от Миннауки о том, что собственность АН используется неэффективно. А вот если ее отобрать — тогда другое дело. Тогда, по-видимому, она будет эффективно использоваться. Только тогда науке будет уготована смерть.
— Не кажется ли вам, что комиссия должна приобрести официальный статус подразделения РАН, предпринимались ли какие-либо шаги в этом направлении?
— Дело же не в официальном статусе комиссии. Что это изменит — ничего. Нужно другое. У меня складывается впечатление, что все-таки что-то положительное в стране происходит. В частности, совсем недавно, полтора-два месяца назад, меня дважды пригласили в Совет безопасности РФ. Зачем? Их обеспокоил вопрос о засилии лженауки. И они собирались провести спецзаседание. Они обратились ко мне с просьбой дать предложения, как к председателю комиссии. Вообще говоря, они разослали по разным ведомствам — Минюст, Академия наук, МЧС и т. д. — около 30 запросов с просьбой дать предложения по этой части. Какие-то предложения собрали, я тоже участвовал в их формировании. Когда я у них там был, я принес с собой восемь конкретных предложений, что нужно делать. Первое и самое главное — это государственная экспертиза тех проектов, которые государство собирается финансировать. Как только у вас появится экспертное сообщество, так эта шелупонь пойдет на убыль сразу. Сейчас, к сожалению, повсеместно существует некое попустительство. Оно прекратится, если ввести экспертизу в стране.
Второе: я предложил разогнать Роспатент и создать новый на абсолютно новых принципах. Коррупцию в Роспатенте исключить можно, но его тогда нужно иначе строить. Почему это очень важно? Когда вы смотрите рекламу всевозможных мошенников, то обычно они козыряют тем, что у них есть лицензии Минздрава, например, имеются патенты. А люди до сих пор еще живут нравами и обычаями советского времени, когда патентная служба, которая тогда выдавала авторское свидетельство, если получил — то это знак качества. Крайне редко через такую службу проходили сомнительные вещи. В конце СССР уже начали патенты давать. Так вот, там была некая добротность. А сейчас патент получить может кто угодно и на что угодно. Таких патентов, я бы сказал, 400. Поэтому надо уничтожить Роспатент, вернее, создать новый на новых принципах. И еще там ряд предложений был. Так что, в принципе, что-то сделать можно, только не за счет того, что комиссия станет официальным органом РАН. Это ничего не дает. В РАН наша комиссия имеет полную поддержку, нет никаких проблем.
— Нужна ли научная цензура на ТВ?
— Цензура всегда опасна. Нужно нечто другое. И я такое предложение делал. Не надо ничего придумывать, это есть. В Англии, например, существует совет наблюдателей, который просматривает программу и указывает, что тут есть недозволенное. Если появляются недозволенные вещи, то тогда санкции состоят не в том, что закрывают канал, а просто автор данной передачи более к ТВ не допускается, этого достаточно, все остерегутся сразу.
— Настолько ли страшны прогнозы последствий глобального потепления, как их пытаются представить некоторые историки?
— В Сибирском отделении ведутся исследования на Байкале. Бурят дно Байкала и достают керны. А потом с помощью методов синхротронного излучения удается сделать анализы. И из этих анализов восстановить температурную хронологию. То есть фактически изучать климат за несколько тысяч лет. И что оказывается? Оказывается, что есть несколько циклов, которые воспроизводятся: 600 лет, 1500, 27000 лет. И вот в этих циклах, в каждом из них, есть периоды похолодания и потепления. С чем это связано — дрейф орбиты, оси наклона. И вот сейчас мы находимся в одном из максимумов. Теперь дождаться бы, будет похолодание или не будет. На этом росте естественного потепления трудно определить антропогенную составляющую. Но такое ощущение, что все-таки человек еще не достиг такого могущества, чтобы влиять на климат, как это пытаются нам некоторые политики навязать. Среди биологов, которые этим занимаются, есть единодушное мнение, что это не антропогенное явление. Хотя, между прочим, я считаю, что звоночек правильный, потому что так разбазаривать ресурсы и выпускать в атмосферу огромное количество парниковых газов негоже.
— Как вы оцениваете затеянную реформу начального образования в контексте ухудшения/улучшения качества образованности населения?
— Нашу несчастную страну в области образования реформируют уже все время существования России. Прошло уже то ли четыре, то ли пять министров науки и образования, каждый говорит о реформировании. И понять, что и как они реформируют, до сих пор было невозможно. И только сейчас, при господине Фурсенко, я начинаю понимать, в какую сторону направлено реформирование.
Из школы исчезла астрономия. Естественно-научные дисциплины в школе потеряли в разы объем часов. Но ведь наш президент говорит все время об инновациях и так далее. Как можно, имея фактически африканский уровень образования, это делать? У нас есть два высококлассных университета — Новосибирский государственный и государственный технический. Эти университеты тесно сотрудничают с Сибирским отделением. Поэтому мы кровно заинтересованы в том, чтобы в университеты приходили хорошие ребята. Последний пример с НГУ таков: мы прошли через первое ЕГЭ-зачисление, когда экзаменов нет, а ЕГЭ написал и все. К чему это привело? На физфаке 175 человек. Из них в первую, зимнюю сессию 60 завалили физику. Повторная пересдача не помогла. Вот это означает, что ЕГЭ — порочная система сама по себе, которая имеет отношение не к образованию, а к принципам формирования студенческого корпуса.
Если эти университеты готовят фактически кадры для науки, то совершенно очевидно, что мы должны принимать ребят не просто по какой-то бумажке, а должны беседовать, и только в ходе экзаменов можно выяснить, чего стоит этот молодой человек, даже если он сейчас имеет низкий уровень знаний.
...А теперь посчитаем: студент, который будет кончать магистратуру, учится шесть лет. Из них мы полтора года занимаемся ликбезом. Что это означает — что мы готовим ущербного специалиста. Не потому, что плохие преподаватели, а потому, что 75 процентов времени мы отведем образовательному циклу, а остальное — ликвидации последствий реформирования образования.
Несколько слов в заключение
— Вы знаете, я все-таки оптимист, верю в будущее страны. Я верю в будущее страны и надеюсь, что она придет все-таки в порядок, что наука будет востребована. Ибо любые высокие чины должны понять, что без науки у России нет будущего.
