Много есть чудес на свете,
Человек — их всех чудесней.
Софокл
В субботу, 29 января, ушел из жизни Михаил Александрович Розов — философ, интеллектуал, мыслитель, один из самых интересных людей, с которыми мне приходилось сталкиваться в жизни.
В 1973 году мне посчастливилось слушать его курс истории философии. В то время общее отношение к философии как к идеологической науке было весьма критическим, особенно со стороны естественников — представителей науки бесспорной. Это делало задачу преподавателя философии существенно сложнее, чем сейчас. Кстати говоря, с представителями естественных наук Михаил Александрович чувствовал себя очень комфортно, поскольку занимался философией науки, а материалом для него служили как раз науки о природе.
Как он сам говорил, главной философской проблемой, определившей его научные интересы, была проблема способа существования семиотических объектов, идеальных объектов, существующих благодаря языку, таких как знания, произведения литературы... Говоря о романе Толстого «Война и мир», он формулировал эту проблему так: «На столе лежит переплетенная пачка бумаги с размещенными на ней определенным образом пятнами краски и ничего больше. А где же роман? Великая тайна заключена в том, что, беря в руки эту пачку бумаги и погружаясь в рассмотрение выстроенных в ряды значков, мы вдруг попадаем в другой мир, в мир событий и человеческих отношений позапрошлого века, в мир толстовских героев. По аналогии с зеркалом назовем этот мир миром зазеркалья, и сразу же возникает проблема: где и как существует этот мир?» Размышления над этой проблемой позволили ему сформулировать ряд интереснейших гипотез.
Михаил Александрович построил теорию социальных эстафет, существенно дополнил учение о научных парадигмах, ввел понятие коллекторских программ. Эти решения поставили его в ряд крупнейших отечественных философов. Одним из самых сильных качеств Михаила Александровича было умение представить сложнейшие концепции на основе очень модельных конкретных примеров. Притом что он был человеком исключительной эрудиции, эти примеры он брал из археологии, антропологии, почвоведения, биологии, физики, лингвистики и т. д. и т. п. Его статьи и книги еще при его жизни стали классикой, а теории нашли многих последователей. При этом он всегда рассматривал науку не отдельно саму по себе, а как органическую часть человеческой культуры. Я помню один наш разговор, где он говорил, что не понимает, почему культурология у нас не занимается наукой: «Исследуя историю научной деятельности, я работаю с историей культуры никак не меньше, чем историк живописи».
Но, пожалуй, главное, что я понял у Михаила Александровича, — это отношение к философии как к учению о свободе. Сейчас даже трудно представить себе, насколько это было важно, ответственно и непросто в то время, когда преподаватели философии, независимо от их специализации, состояли на учете в районных и других комитетах партии. И учитывали их не потому что они говорили о свободе, а, наоборот, потому что считалось, что они должны учить добровольной несвободе.
Своей жизнью Михаил Александрович Розов доказал, что истинное мышление может быть или свободным, или никаким.
