В предыдущих номерах «ВН» мы не раз вспоминали о сибирских партизанах времен Гражданской войны. Но вспоминали как-то мельком.
А между тем именно массовое партизанское движение в 20-х годах прошлого века позволило в Сибири укрепиться советской власти. Достаточно сказать, что ко времени победы над Колчаком партизанами себя называло более 150 тысяч человек.
Сегодня нет и не может быть однозначного отношения к их деятельности. Сибирская Клио, освобожденная от идеологической драпировки, беззастенчиво открывает факты, изъевшие ее тело, словно язвы от стыдной болезни. Братоубийство, без-удержная жестокость, тысячи бессмысленных казней, пытки, во время которых исполнители соревнуются в садизме, бесчисленные расстрелы заложников, среди которых чаще всего – женщины и дети. Если добавить в этот калейдоскоп грабежи, поджоги, изнасилования, дивные песни у костра и немного страстной митинговой фразеологии, то и сам Иероним Босх не постеснялся бы воссоздать страшный суд, учиненный сибирскими денисами давыдовыми.
Вот что писал о партизанах современник: «Когда надвигалась эта саранча: с обозами из тысячи порожних подвод, с бабами – за добычей и кровью, распаленная самогонкой и алчностью, граждане молились о приходе красных войск, предпочитая расправу, которая поразит меньшинство, общей гибели среди партизанского погрома…»
Каждый раз, бывая в мэрии, я стараюсь не смотреть на фотографию почетного жителя нашего города Игнатия Громова. Так случилось, что именно с его именем связан один из первых «взрослых» вопросов, ответ на который я так и не смог получить в своем детстве:
«Почему на соседнем доме по адресу: Красный проспект, 56, в котором живет столько моих друзей, висит мемориальная доска жившему здесь палачу и убийце Игнатию Громову?»
В том, что бывший партизанский начальник именно убийца и палач, я к тому времени уже не сомневался.
В 70-е годы немало еще сохранилось живых участников событий Граж-данской войны. Были они и в алтайском селе Кривое, в котором я проводил немало времени: там родилась моя мама, в нем тогда жили мои бабушка и дедушка.
Кривые тропы
Село было знаменитое. В 1913 году, описывая населённые пункты Томской губернии, исследователи сообщали: «Кривое — деревня при озере Кривом. Своё летосчисление начинает с 1874 года. Население в 1911 году составляло 812 мужчин и 730 женщин, в основном – переселенцев из европейской России и их потомков. Крестьянам принадлежало земли 13723,8 десятины, закреплённой — 5966,89 десятины. В деревне есть училище МВД, начальная школа, хлебозапасный магазин, общественный магазин, маслозавод, три торговых лавки, паровая мельница, старообрядческая поморская община, земская станция». В среднем по 17 десятин на мужика – богатое было село!
В 1918 году Кривое на какое-то время стало районом, свободным и от красных, и от белых. Немудрено, что именно здесь был центр объединения партизанского движения на территории современных Новосибирской области и Алтайского края.
Зажиточных в общей своей массе кривинцев в партизаны подвигли не голод и нищета. Скорее, наоборот. Отвыкшие от всякого налогообложения и за год ставшие привыкать к мирной жизни, они не смогли примириться ни с новой мобилизацией, ни с возрождением законов и бюрократии Российской империи, затеянными Колчаком.
Такие же настроения были по всей Сибири, тем более что правительство адмирала стало взыскивать с крестьян недоимки по налогам с 1914 года. В леса побежали все: и разгромленные красногвардейцы, и уголовники, и недовольные крестьяне. Там партизаны устанавливали свою, «народную», власть, которую они вос-принимали на уровне лозунгов, принесенных бывшими солдатами с фронтов Первой мировой. За нее они и сражались. И верили, надеялись, что именно за такую власть и сражается Красная армия. И вся эта громкоголосая разношерстная рать в ожидании большого дела стала концентрироваться вокруг Кривого.
Сначала, как водится, разобрались со своими. В Кривом, Зятьково, Панкрушихе, Прыганке, Подойниково, Луковке, Волчихе, Крутихе, Высокой Гриве в октябре-ноябре1918 года чередой проходили казни. Тогда же возглавивший парти-занское движение Игнатий Громов приказал всем мелким отрядам сконцентрироваться. Всего собралось до тысячи человек, из которых был сформирован Бурлинский партизанский полк.
Формирование полка проходило не всегда гладко. Один небольшой отряд из 17 хорошо вооруженных бойцов ушел из зоны Кривинского штаба и буквально гулял по поселкам Кулундинской степи в ничейной полосе. Этот дикий отряд требовал от населения продовольствие, фураж, собирал одежду, организовал самогонокурение, устраивал пьяные дебоши. Впрочем, не это возмутило Громова и других партизанских руководителей: так вела себя основная масса самодеятельных защитников советской власти. Кривинцы провинились гораздо серьезней: они не выполняли приказы партизанского командования.
Для разоружения нарушителей революционной дисциплины был выделен эскадрон под руководством Михаила Чулкова. Непокорных Громову партизан обложили со всех сторон, и они решили укрыться в Кривом, где у большинства из них жили семьи. Здесь их и уничтожили, попутно убив или искалечив десятки мирных жителей.
Об одной из таких «операций» в 1926 году вспоминал Д. Ярославцев:
«Иду я мимо какого-то двора. Ворота настежь, на снегу лужа крови и трупы. И в очереди, в хвост, стоят на дворе семь или восемь человек — все голые и ждут! По одному подходят к партизанам. Его хватают, порют нагайками, а потом зарубают. И тихо, знаете, все это происходило…»
Помимо отрубания голов, партизаны четвертовали, распиливали, сжигали живьем. Автор «Щепки» В. Я. Зазубрин в 1925 году встретился с партизаном Ф. А. Волковым, который передал в новониколаев-ский музей «на историческую память» двуручную пилу, которой он вместе с женой казнил двух колчаковских милиционеров. Председатель РИКа Дудин на зазубринской записи рассказа Волкова написал: «Факт распилки колчаковских милиционеров Миляева и Петрова общеизвестен и в особых подтверждениях не нуждается»…
Да и сам Громов, не раз лично принимавший участие в расстрелах, в своих мемуарах особенно не стеснялся: «Это было в последних числах октября 1918 г. Мы решили укротить аппетит кулацко-поповской своры… Мы решили в противовес белому террору, чинимому карательными отрядами, объявить красный террор и расстреляли две кулацкие семьи вместе с их детьми…»
Партизанский бумеранг
Неоднородность состава партизан сказалась при их слиянии с частями Красной армии. Расформирование партизанских отрядов сопровождалось конфликтами. Недовольство участников партизанского движения, вызванное требованием строгой дисциплины, арестами ряда авторитетных партизанских командиров, приводило к тому, что часть демобилизованных партизан отказывалась разоружаться, лица, зачисленные в Красную армию, самовольно с оружием в руках покидали места дислокации боевых соединений. Возвращавшиеся домой партизаны разгоняли ревкомы, выгоняли культработников, учителей, заменяя их своими ставленниками и принося в деревню недовольство новой властью.
Недовольство партизан вылилось в крупные антисоветские выступления, возглавляемые бывшими партизанскими командирами Лубковым, Плотниковым, Новоселовым, Табашниковым и другими. В ходе их подавления были истреблены тысячи участников партизанского движения.
Ужесточилась политика и в отношении партизан, занимавших ответственные посты в советских органах власти и проявлявших недовольство «военным коммунизмом». Часть партизанских вожаков была снята со своих постов, арестована и выслана за пределы губерний. В сентябре-декабре 1920 года по обвинению в контрреволюционной деятельности были арестованы тысячи ответственных советских и партийных работников, значительная доля которых участвовала в бывшем партизанском движении.
С прекращением антисоветских выступлений и переходом к НЭПу бывшие партизаны всё больше теряли ту относительную целостность, которая возникла в ходе решения общих задач, ненадолго объединивших их в конце 1918 – начале 1920-х годов. Ушли из жизни такие авторитетные участники партизанского движения, как Е. М. Мамонтов, П. Е. Щетинкин, А. Д. Кравченко, М. И. Ворожцов. Согласно официальным данным к концу 1920 года в Западной Сибири числилось около 17 тысяч активных участников партизанских отрядов и примерно столько же лиц, мобилизованных или принимавших участие в Граж-данской войне непродолжительное время. Следовательно, к категории партизан в указанный период могло отнести себя около 35 тысяч человек.
Мало кто из них переживет 1937 год.
Игнатий Громов – переживет.
Он проживет 87 лет, последние 25 из которых будет отдыхать, сидя в различных президиумах.
Жизнь партизана после Гражданской войны была типичной извилистой номенклатурной судьбой советского чиновника. Средние и малые должности. И арест, и смертный приговор, и чудесное от него избавление…
Известный исследователь Алексей Тепляков, ряд материалов которого посвящен фигуре бывшего партизанского командира, писал, что когда Громов в Новониколаевском губисполкоме курировал все карательные учреждения, он «входил в коллегию губчека и по разным доносам легко приговаривал к расстрелу тех, кто раньше служил у Колчака или просто жил слишком хорошо».
Приговоренным к расстрелу Громовым надеяться на чудо не было смысла.
