Владимир Шахрин: «За границей выдаю себя за сибиряка»

– Знаете, я люблю свою работу. Мы любим играть, получать драйв от того, что делаем. Для меня это удовольствие. И потому то, чем я занимаюсь, похоже на секс. Можно уточнять и дальше: по эмоциональности, по каким-то ощущениям на что это больше всего похоже? И я опять отвечу: именно на это. В конечном итоге, выходя на сцену, люди должны доставить удовольствие другим людям и в какой-то точке этого удовольствия испытать оргазм. Нравится заниматься этим везде: в маленьких клубах, когда вот он, перед тобой, первый ряд, люблю играть на больших фестивалях.
Хит как родственник

— Какая из ваших песен вам особенно дорога?

– Обычно дороги песни, которые остаются в тени. Я их люблю, но что делать, если их судьба так сложилась. Зрители не заметили, журналисты – тоже. А для меня, бывает, такая песня очень важна. Например, «Чёрные дыры», возможно, одна из самых главных моих песен. Но не сложилось. Это же всё по настроению. Я как был, так и есть – большой меломан. Кстати, у меня огромная коллекция: порядка двух тысяч виниловых пластинок. Там много разной музыки: от 20-х годов до самой современной. Но просыпаешься утром, перебираешь – по настроению ничего не подходит, надо ехать в магазин. И снова идёшь, выбираешь. Вот! Это хочу!

– Некоторые авторы, исполнив своё произведение одну-две сотни раз, невольно начинают его ненавидеть. А как строятся у вас отношения с вашими хитами? Например, «Аргентина — Ямайка».

– Мне физически, может быть, сложно заставить себя в сотый раз эмоционально прокрутить эту историю. Но я с большим уважением отношусь к этой песне. Она сделала для нас очень много. То же и у других. В своё время сильно выстрелил коллектив «Маша и медведи». Помните, у них была песня «Любочка». Было время, когда им она поднадоела, а все организаторы концертов продолжали на неё собак спускать. Маша Макарова в ответ со слезами на глазах: да не хочу этого, у меня другие песни!.. Ты не понимаешь, говорю ей, что должна быть этой песне благодарна. Люди приходят на твой концерт, потому что эту песню знают, приходят из уважения к этой песне. Ты должна её играть! Не знаю, с чем еще сравнить. С каким-нибудь родственником, с которым тебе, может быть, не очень интересно. Но ты понимаешь: это твой родственник. И ты должен относиться к нему уважительно.

Везите Макаревича и «Чайф»

– Зимой 1996 года вы играли в Чечне для наших солдат. Можете ли сказать, с каким чувством вы оттуда уезжали? Чем вообще вам запомнились те дни?

– Там был один из самых эмоционально сильных концертов. Приехали экспромтом на 23 февраля. До нас там побывала существовавшая ещё в то время программа «Взгляд». Ребята из программы спросили наших военных, каких им привезти артистов? Те ответили: везите Макаревича и «Чайф». Шла самая настоящая война. Мы сыграли в разных местах восемь импровизированных концертов: в госпитале, на авиабазе, в землянках. Честно говоря, я там каждый вечер почти рыдал: мне было жалко этих мальчишек. До этого, так совпало, мы были в одном из спецподразделений. Там каждый был, как Рэмбо. Красавцы: форма подогнана, из всех видов оружия стреляют. Профессиональные военные! А ту не помню уж какая десантная бригада только что вышла из боя с большими потерями. И как некое снятие психологического стресса для них – наше выступление. Представьте, в палатке столовая. Мы просто сели на столы, а эти ребята перед нами: чумазые, форма на два размера больше, глаза испуганные. На это невозможно было смотреть. Просто было очень тяжело. Уже тогда все понимали, что всё это бессмыслица, которую надо остановить…

Зимой есть о чём мечтать

– Одна из нынешних ваших программ носит название «Снежные сны». Почему?

– Мне кажется, зимой мы вообще больше спим. Зимой есть о чём мечтать, о чём подсознательно думать. Вообще зимние акустические концерты были придуманы нами лет 15—16 назад. Первый из них мы начали играть у себя дома в Екатеринбурге в конце января. А акустика зимой сильно меняется. Представьте: хотя и меньше звуков, но вся картинка становится графичной. Что в лесу, на природе, что в городе – звучит совершенно по-другому, как нам показалось, очень гармонично. С тех пор было придумано много таких программ. Каждый раз придумываем новое название, новую тему. По картинке, по настроению они совершенно разные. Мы делали и какие-то сказочные вещи по мультфильму «Тайна третьей планеты», даже были воссозданы декорации этого мультфильма… Был и Чикаго 30-х годов с сопутствующей ему всей эстетикой свинга. Был и пляж Ямайки со всей пляжной эстетикой. А в этом году у нас «Зимняя акустика». Причем в первый раз мы так глобально экспортируем эту идею. Сначала в четырёх городах: Москве, Екатеринбурге, Киеве, Питере, а потом нам предложили поехать в тур с этой программой. Практически за всю весну проехали 15 городов. Сейчас на лето сделали перерыв, а осенью продолжим еще в 10 городах.

– Вы представляли российский рок на Всемирном экономическом форуме…

– Там было интересно. Ведь просто как житель Екатеринбурга я вряд ли попал бы в Давос во время экономического форума и посмотрел изнутри эту штуку. Сделано всё было здорово. Там каждый год какая-то страна организует развлекательную программу. В тот раз – именно Россия. Поскольку в Давосе нет больших залов (это же крошечная деревня), наши ребята на месте бассейна разместили большой танцпол, в русском стиле оформили стены. Были там и балет, и оперная музыка, была и небольшая авангардная сцена. На ней мы и играли. Когда наш фольклорный ансамбль заканчивал свою последнюю песню, мы попросили этих девушек: возьмите до-мажор. Они держат его, в это время выходим мы, включаемся и начинаем с до-мажора играть «Ой-йо»! Чем еще интересен был для меня такой концерт: в зале находились одни из самых влиятельных и состоятельных людей мира. В своей жизни они видели всё: Джими Хендрикса, Rolling Stones. А когда понимаешь, что вот они здесь начинают вести хоровод, скакать, прыгать и лысиной биться о паркет, это очень греет душу артиста.

– А столичная публика? Как она реагирует на вас?

– Понятие «столичная публика» сейчас настолько размылось… Если сейчас на столичном концерте сказать, обращаясь к зрителям: ребята, поднимите руку те, кто не родился в Москве, а приехал в этот город, уверяю вас, поднимут руки девяносто процентов из числа присутствующих. Больше скажу. Когда у нас случаются концерты в Америке или Германии для русскоязычного населения, то они ничем не отличаются от тех, что даём здесь. Иногда в конце такого концерта так и хочется сказать: ну вы хоть чуть-чуть по-немецки покричите, чтобы осталось ощущение, что мы находимся за границей.

Жизнь на водоразделе

– Какие у вас взаимоотношения с Новосибирском?

– С ним связано очень много историй. По дороге сюда мы вспоминали, как приезжали лет 17—18 назад на фестивали, которые проходили а Академгородке. Дня три жили там, ходили на водохранилище, ловили каких-то лещей. Здесь у нас много знакомых людей, здесь были интересные встречи, события.

– Ваша оценка творчества новосибирских авторов?

– Сложно сказать. Ну знаю я Диму Ревякина из «Калинова моста». Знаю, что из Новосибирска певец Шура, ну, Кортнев, практически вся «ОСП-студия». У нас редко кто говорит, откуда он. Вот мы каждый свой концерт в продолжение уже двадцати шести лет заканчиваем одной фразой: у вас была екатеринбургская группа «Чайф». Другие — нет. Те же ребята из «Агаты Кристи», переехав в Москву, достаточно быстро забыли, что они екатеринбуржцы.

— А есть разница между сибиряками и людьми, проживающими в других россий-ских регионах?

– Какая там разница! Хотя честно скажу: при выезде за границу нам часто приходится выдавать себя за сибиряков. Когда ты говоришь, что с Урала, они это мало понимают. А что из Сибири, – совсем другое дело. Забавные истории бывают, когда приезжаешь летом в Европу и говоришь им, что ты с Урала, из Сибири. А в ответ: там сейчас так же холодно? — Нет. — А в чём там ходят? – Да так же: в юбках, джинсах. И после этих слов на этих лицах такое разочарование… Ведь они просто уверены, что здесь всегда холод. А вообще я считаю, что за уральским хребтом уже начинается Сибирь, и живем мы на этом водоразделе.