Большинство российских экономистов настойчиво доказывают, что в нашей стране движение к социально эффективной экономике возможно только при условии активного государственного вмешательства в воспроизводственный процесс при условии достаточно жесткого государственного регулирования. В такого рода публикациях не отрицаются преимущества рыночных систем. Здесь речь идет лишь о способах движения к этим системам.
Сейчас много пишется и говорится о Китае, где к рыночной экономике идут, сохраняя традиции государственного регулирования и контроля. Гораздо меньше внимания уделяется странам Центральной и Восточной Европы, где успешно проводятся рыночные преобразования. Европейская пятерка — Польша, Словения, Чехия, Словакия, Венгрия — показывает неплохие результаты. Здесь иначе, не по-российски подошли к экономическим преобразованиям.
Во-первых, здесь не ломали государственную машину, предотвратили ослабление власти, сохранили ее дееспособность и авторитет.
Во-вторых, в странах Центральной Европы не поддались соблазнам неолиберальной доктрины и нащупали верную позицию в вопросе об участии государства в экономических процессах. В Польше, Венгрии и Словении удельный вес государственных расходов в валовом внутреннем продукте не уменьшался ниже 50 процентов. А в странах с отрицательной динамикой (Болгария, Румыния) расходы государства не превышали 35 процентов. В России же величина государственных расходов в ВВП в 1999 году (накануне прихода к власти Путина) сократилась до беспрецедентно низкой отметки – 24,4 процента. За 20 лет реформ в успешных странах — Венгрии, Польше и Словении — бюджетные ассигнования и субсидии промышленности, науке и научно-техническим разработкам постоянно увеличивались.
В-третьих, в успешных странах очень осторожно подошли к снятию государственных ограничений на внешнеторговые и валютные операции, экспорт и импорт капитала. Здесь не было такой тотальной либерализации внешнеэкономической деятельности, как в России. Более того, в «хорошей пятерке» стран проводилась явная политика протекционизма, благодаря которой защищались внутренний рынок и отечественный производитель.
В-четвертых, история «братских» стран свидетельствует, что ускоренная приватизация не стала лучшим способом формирования подлинных рыночных субъектов. Наивным заблуждением теперь выглядит идея о прямой зависимости между масштабами частого сектора и темпами экономического роста. В успешных странах продвижение к рынку осуществляли первоначально на базе коммерциализации деятельности государственных предприятий. В Польше вообще создали сначала благоприятную для конкуренции среду, включая соответствующее законодательство, а лишь потом с большим «опозданием» (по сравнению с Россией), лишь в конце 1996 года, приступили к массовой денежной приватизации.
Неужели и теперь неясно, кто был прав? Тот, кто лучшие достижения современной экономической науки и практики преломлял к условиям своих стран и вырабатывал подлинно национальную экономическую политику, направленную на реализацию интересов собственных граждан? Или тот, кто либералистскую экономическую литературу воспринял как катехизис и принял постулаты на веру?
Парадоксальная ситуация: большинство профессиональных экономистов требует государственного регулирования и государственных инвестиций, а экономическая политика формируется по доктринам экономического «меньшинства». То, что сегодня в науке господствуют методологическое разнообразие, междисциплинарность, неопределенность объекта и толерантность к разным идеям, — прекрасно. Но то, что экономическая политика не прислушивается к людям, идущим «не в ногу», — очень опасно.
