Музыка непонятного города

Искусство как вымышленные формы бытия
— Обычно меня просят что-нибудь рассказать про филармонию, новые программы и прочее. А вы о чём хотите поговорить?
— Я бы хотела написать о вас как о человеке, узнать ваше личное восприятие искусства, культуры в целом. Например, что для вас музыка?
— Это не должно показаться пафосным, но, в принципе, это жизнь. Жизнь в плане биографии, профессии, интересов и так далее. Как любая область искусства музыка необъятна.
— Некоторые спорят о границах классики и авангарда. Как вы разделяете эти границы?
— Если человек не включён в жизнь искусства, если у него ограниченный опыт того, что я назову потреблением произведений искусства, то любое новое будет для него новацией и заставит напрягаться. И в этом субъективном смысле классика может считаться настоящим авангардом.

Для меня это два конца одного коромысла, которое мы волочим на себе. Потому что опыт истории искусств показывает: то, что когда-то было авангардом, через какие-то 50 (больше или меньше) лет становится привычным, удобоваримым и превращается в некий классический фон. Авангард — это такой отряд, который идёт впереди всех, натыкается на нерешённые проблемы и принимает на себя огонь, частично или полностью. А за ним идёт обоз классического искусства со всеми необходимыми для него силами: запасами еды, с солдатами, лошадьми.

— Так было всегда?
— Всегда. Когда эта дорога закончится, там и конец всему человечеству. Пока человек существует, его будет тянуть к этой восхитительной игре. Почему творческие люди или отдельные произведения искусства иногда вызывают раздражение у прагматически настроенных людей? Потому что это бесцельная деятельность. Она не имеет конечной цели, кроме удовольствия. Человек доставляет себе удовольствие, играя в звуки, краски, рифмы, конструкции и зрительные образы.

Что такое театр? Это же абсурд с точки зрения нормального, приземлённого человека. Что такое исполнение и слушание симфонической музыки? Я не говорю про оперу, где всё вообще ненормально — люди поют, вместо того чтобы разговаривать. Это же всё вымышленные формы бытия! Это разговоры о том, что подсмотрели у жизни, это фантазия.

Когда-то в Москве были выставлены шедевры Дрезденской галереи. Люди, которые ни разу не бывали ни в Пушкинском музее, ни в Эрмитаже, пошли туда — потому что это было модно. Там была картина, на которой изображён тучный обнажённый человек, декорированный гроздьями винограда и листьями. Название наши люди читали так: «Пьяный силён». На самом деле картина называлась «Пьяный Силен». Чтобы понять, что это такое, нужно знать немножко мифологию, рассказы из жизни сатиров и дионисийской свиты.
Чему нас это учит? В любом произведении искусства при восприятии есть внешний слой. Для публики неподготовленной он определяет всё. «Нет мелодии», — говорят о каком-то музыкальном произведении люди, воспитанные на попсовой музыке из телевизионного ящика. Или: «Какая-то мазня», — говорили в своё время об импрессионистах и экспрессионистах...

Тяжёлый труд – ходить в театр

— Чтобы прочесть современное искусство, нужно знать культурные коды. Насколько в этом плане грамотна публика Новосибирска?
— Переделывая слова Воланда, я могу сказать, что люди как люди. Достаточно разные. Это не единое понятие — публика. Есть публика оперного театра, есть публика филармонии — это разные группы людей, у каждой из них свои предпочтения.
У Новосибирска сложная судьба, потому что он рос и существовал как город, лишённый культурных традиций. Эта судьба оказалась очень причудливой. Уездный город в одночасье оказался столицей огромного края. Население, которое начало сюда прибывать, — это советская импортируемая чиновничья среда и обслуживающий их рабочий персонал многочисленных учреждений. Они привезли с собой совершенно определённые культурные установки. Во время Великой Отечественной сюда было перемещено значительное количество предприятий, в том числе из Ленинграда. Людей, эвакуированных из Питера, было больше, чем из других городов. Сюда переместили Ленинградскую филармонию, Александринку и многое другое. Так в годы войны произошла не только техническая, но и культурная эвакуация. А когда война закончилась и все вернулись на свои места, остался только след. Потом к нему добавилось открытие оперного театра. С этого момента начала зарождаться особая традиция культурного общения.

— Почему сейчас стала преобладать массовая культура?

— Это не локальная проблема, а особый тип культуры, который связан со сложившимися стереотипами постиндустриального общества. И с этим ничего не поделаешь. Для меня противостоянием массовости является только одно – отлаженная система общего воспитания и образования.
Люди, которые отвечают за содержание кино или театра, должны понимать ответственность за последствия своих действий. Если этого понимания нет, то легко скатиться к массовой культуре — к способу лёгкого зарабатывания денег и дешёвой популярности.
Здесь колоссальное значение имеет поведенческий момент. Люди, занимающие важные должности, должны демонстрировать своё высокое культурное поведение. Это должно быть от самого верха, «от Москвы до самых до окраин». Если глава региона демонстративно ходит только на хоккей и на этом всё заканчивается — это знак для остальных. Если он, набравшись мужества, в течение года посещает театры и концерты — это тяжёлый труд. Потому что «делай, как я» лежит в основе чиновничьей психологии.

Город творческих возможностей

— Как для вас звучит Новосибирск? Может быть, у него есть особое звучание?
— В разное время, в разные годы он звучит для меня по-разному. В обычные дни у него промышленное звучание, во время джазовых фестивалей – джазовое, во время «Интерры» – европейское…
Новосибирск так создан и существует, что часто звучит более жёстко. Этот город был придуман не для человека, а для железной дороги. Мало кто думал, что здесь будут жить полтора миллиона людей.

Обратите внимание, что это один из немногих городов России, у которого практически нет прогулочной набережной. Она просто не планировалась. Вместо этого есть улица Фабричная, которая не меняла своего названия ни при царской власти, ни при советской. В 20 — 30-е годы о Новосибирске говорили как о сибЧикаго. Промышленный потенциал был важнее качества человеческой жизни. Понятия городского уюта и комфорта практически отсутствовали. Это не упрек тем, кто город делал. Они, собственно, не город делали, а железную дорогу. Поэтому по части того, что называется городскими удобствами, Новосибирск сильно отставал от других городов. Всё это множится синдромом столичности. «Из грязи в князи» — это история города, аналогов которой в стране не существует.

— Может быть, из-за этой необычной истории Новосибирск стал одной из базовых площадок развития джазовой культуры?
— Действительно, Новосибирск считается одной из джазовых столиц. Мы подсчитали, у нас прошло больше 20 джазовых фестивалей. Это связано со многими обстоятельствами. Джаз находился под запретом, а носители этой культуры были какими-то странными изгоями. В Новосибирске источником джазовых поисков был Академгородок — там проходили первые фестивали, там была возможность услышать то, что не услышишь в самом городе. Джазовая музыка всегда была символом внутренней свободы. Поэтому слушать джаз, а уж тем более играть его — это был некий признак раскованности, свободолюбия. Человек, играющий джаз, не надёжен — он не держался одной темы, он импровизировал. Новосибирск в этом отношении имел особое место, отличающееся особым свободолюбием, — Академгородок. И джаз для меня хорошо сочетался с образом непонятного, импровизирующего столично-сибирского города.

— Поэтому вы тут и остались? Из-за уникальности Новосибирска?

— Не то чтобы я остался. Я просто принадлежал к поколению романтической интеллигенции, жаждущей поехать в Сибирь — об этом слагались фильмы и песни. Кроме того, я получил возможность здесь делать то, что хотел и умел. Все виды творческой деятельности оказались здесь востребованными. Конечно, у меня были предложения, связанные с локальными или глобальными перемещениями. Но я как подумаю, что нужно книжки свои перевозить куда-то… Для меня это страшная катастрофа. Я и сейчас считаю, что Новосибирск — это город колоссальных возможностей для любого творческого человека. Здесь можно придумать всё, что только можно придумать.
— То есть это такое гибкое пространство, которое может принять любую идею?
— Совершенно верно! Надо разумно адаптироваться к нему. Не нужно думать, что кто-нибудь будет за твои красивые глаза носить тебя на руках и платить деньги. Надо пройти всё то, что каждый человек должен пройти. Должны быть страдания, муки, результаты, удовлетворения, разумное объединение и одиночество.