45 лет с «Вечеркой»
|
| Я в Париже, но в окружении своих, 1978 год |
Добрый день, дорогие товарищи и друзья «Вечернего Новосибирска», добрый день уважаемые читатели!
«ВН» исполнилось 45. В юбилейную страду принято отыскивать ветеранов и расспрашивать их, что да как было, когда юбиляр еще под стол ходил пешком. Меня отыскивать не надо - я вот она, тут. При рождении газеты не присутствовала, знакомство состоялось 1 апреля 1960 года, когда младенцу было два года и один месяц. Возможно, читателям старшего поколения знакомы имена журналистов, которых я далее упомяну.
«Завяжите мне бантик!»
Посчастливилось служить в «ВН» в одно время с таким выдающимся репортером как Сергей Николаевич Стрижов. Он автор стихов известного романса «Утомленное солнце». Каждый его репортаж, корреспонденция - эталон. Увидит в событии главное и одним штрихом ту суть выпишет. Клиника Мешалкина тогда делала первые шаги. Сергей Николаевич написал репортаж из детского отделения и назвал его «Завяжите мне бантик!» - словами маленькой девочки, которые она произнесла через несколько дней после операции. Кумиром молодых был Сергей Александрович Шолохов - человек с роскошной шевелюрой вьющихся седых волос и взглядом демона, который знает то, чего никто не знает. Так писала о нем наша стенгазета, не указывая имени, - и так было понятно, о ком шла речь. Два великолепных Владимира Алексеевича! Как сейчас вижу Быкова, который печатает на пишущей машинке «из головы» (!) свой материал, что-нибудь вроде «Куда девать молодечество?» - о проблеме свободного времени молодежи. И темы великолепные отыскивал, и блестяще о них писал! Второй Владимир Алексеевич - Мищихин, ответственный секретарь редакции, начальник штаба, без визы которого не мог пройти ни один материал, с его знаменитой резолюцией: «Чушь собачья!». Удивительно точная оценка. Когда я однажды прочитала подобное на своей корреспонденции, хотела обидеться. Но перечитала свое творение и улыбнулась: действительно, «чушь собачья». Услышать от него: «Это хорошо, Алла!» - тут уж без письменных резолюций дорогого стоило. А как он проникновенно читал Есенина...
Одно время рядом с моим стоял стол Коли Самохина. Ах, Коля, Коля - в ту пору восходящая звезда! Его остроумие и очень точные фельетоны, один из которых начинался словами: «Все, решено. Завтра утром в Первомайском сквере начинаю строить ангар. Я сам себе главный архитектор, я сам себе главный инженер!» А речь шла о том, что в городе можно было без разрешения построить гараж, но потом убрать его почти никогда не удавалось. Помню его первую тоненькую, в мягком голубом переплете книжечку «Прекрасная несправедливость». О чем? Конечно же, о любви.
Вообще, молодежь старалась соответствовать корифеям журналистики. Появилось такое поветрие: «Журналист меняет профессию». Лера Головина ездила кондуктором на автобусе. Борис Култышев подвизался в должности официанта ресторана «Центральный», Коля Лукин был милиционером, дежурил вместе с «коллегами» по службе на нашем главном вокзале. Наутро после дежурства Шолохов, завотделом городского хозяйства, спрашивает литсотрудника Лукина: «Ну как, жив-здоров?» А тот: «Жив - да, а вот здоров - не знаю. Вокзал все-таки!» Все были остроумны и находчивы. А главное, хорошо и интересно делали свое дело. Глубокое проникновение в жизнь большого города, в его проблемы укрепляло авторитет газеты. И мы этим очень гордились, старались работать оперативно: в каждом номере шла подборка информаций под рубрикой «Сегодня утром», а несколько раз в неделю шли «сегодняшние» репортажи.
Нас любили даже сумасшедшие
|
| Стенгазета «Вечерки», посвященная двухлетию газеты |
Но больше, конечно, нормальные. Не знаю, какой по счету в ту пору властью была печать, но в ее силы и возможности защитить обиженного, постоять за справедливость люди верили не без основания. В год редакция получала от двенадцати до двадцати тысяч писем, включая ответы официальных лиц на критические выступления газеты и сигналы читателей. К нам шли горожане в надежде найти понимание, а в приеме никаких ограничений. Иной раз понимаешь бессилие, но вникаешь в суть дела до конца. Ага, есть возможность подойти к решению вот с этой стороны. Теперь можно сказать, что попытаемся помочь, а в ответ: «Не обижусь, если не получится. Спасибо, что хоть выслушали до конца!»
Чиновник и в ту пору был чиновником, мог посетителя выставить за дверь: «Не мешайте работать!» Я в общей сложности проработала в отделе писем двенадцать лет. Удивляюсь, как у меня хватало терпения выслушивать всех. Времени на то, чтобы готовить письма к публикации, не оставалось, а интересных посланий было много. Для пользы открыли общественную приемную. Я съездила в Горький (нынешний Нижний Новгород), посмотрела, как работает такой институт в «Горьковском рабочем». По рекомендации райкомов партии стали укомплектовывать свою приемную. Бог мой, какие это были подвижники, умудренные жизненным опытом юристы, военные, директора предприятий! Работали не за грош - за идею. И прием вели, и письма проверяли, и писали. В истинности их выводов не было сомнений, после основательного редактирования на страницах газеты появлялись добротные публикации, некоторые из них обсуждались на заседаниях в высоких инстанциях. На газетную критику реагировали неукоснительно. Я и сейчас с глубоким уважением произношу имена Фисы Александровны Ванаг, Марии Андреевны Халепской, Лидии Михайловны Андреевой, Александры Борисовны Востриковой, Марии Васильевны Ластовской, Ольги Михайловны Кулешовой. А какими колоритными личностями были Павел Фролович Федоров, Леонид Сергеевич Якубович, Алексей Григорьевич Бочкарев, Григорий Александрович Цикур. Надо было бы в свое время о каждом из них по очерку написать! Юридические консультации давал председатель областной коллегии адвокатов Леонид Федорович Курышев. К нему очереди выстраивались!
В итоге почти половина писем доходила до газетных страниц. Большой приток давали читательские конкурсы на такие темы, как: «Первый учитель», «Слово о моем товарище» и другие. Много лет спустя я воспользовалась этим опытом, когда работала в радиопрограмме «Поколение». Подписки на «ВН» в прежние времена не было, точнее, она была для библиотек, учреждений и очень заслуженных ветеранов (в порядке исключения) строго лимитированная - в пределах десяти процентов от тиража, который в будние дни составлял 60-65 тысяч экземпляров, в субботу - 95. Могли и больше, но не хватало бумаги.
Время от времени нас посещали инакомыслящие, были даже постоянные визитеры: подлечатся, совершат для себя какое-то открытие и - пожалуйста: «Вы знаете, кто убил Кеннеди?» «Нет, - говорю, - пока этого не знает никто». «А я знаю - это сделали мои соседи!». И на моем столе появлялась стопка тетрадей, где «про это все написано».
«В Париже цветут каштаны...»
За границей я была всего один раз. Зато не где-нибудь, а во Франции. Однажды меня вызвал редактор и как-то так буднично, скучно сказал: «Двадцать шестого мая надо быть в Париже». Словно речь шла о Каргате. «Раз надо, значит надо», - отвечаю, также без эмоций, словно только на прошлой неделе оттуда вернулась. Анатолий Викторович Гордин все же пояснил, что во Франции будет проходить коллоквиум «Сибирь - вчера, сегодня, завтра». Туда направляется группа сибирских ученых, и нужен журналист, который бы обо всем написал.
Тут я сделаю маленькое отступление. Анатолий Викторович был вторым редактором «Вечерки». Первый - Павел Александрович Пономарев, который меня принимал на работу, был безмерно демократичным, даже каким-то домашним. За глаза мы его называли «папа Паша». Гордин - строг, немногословен, но умел уважать мнение подчиненного, не настаивал на своем во что бы то ни стало. Володя Коган занимался наукой. К его материалам особенно придирчиво относились цензоры (позже эти муки выпадут на долю Светланы Грачевой), трудно было получить визу на публикацию и от первых отделов академических институтов, дело доходило до конфликтов, на журналиста жаловались редактору. Много лет спустя доктор философии В. З. Коган скажет: «Гордин был настоящим редактором - вызовет, выслушает, если надо отругает и скажет: «Чувствуешь себя правым - действуй!»
Но вернемся к моей поездке за границу. Я взяла отпуск, залезла в долги, позаботилась о своем гардеробе (чтобы выглядеть!) и отправилась на выполнение задания. Мне неизвестно, как реагировал на наше турне мир (мы побывали в нескольких городах), но меня эти десять дней потрясли. Не знаю, что тут сыграло большую роль - заграница или блестящее окружение: Андрей Алексеевич Трофимук, Валерий Алексеевич Кузнецов, Юрий Гаврилович Щербаков и другие. Настоящая элита рода человеческого. К тому же по счастливому стечению обстоятельств первый же ресторанчик «Старый курятник» (еще до размещения в гостинице, нас считали долгом покормить, а ведь мы только что откушали в самолете!), так вот, был он рядом со старейшим в Европе университетом - Сорбонной, в котором в начале XX века училась моя бабушка. Я подошла к каменной стене старинного здания, погладила ее и сказала: «Здравствуй!»
Первый репортаж о пребывании сибирских ученых на французской земле начинался словами: «В Париже цветут каштаны...» Задание я выполнила. Иного и быть не могло, потому что не бывало никогда. Впрочем, признаюсь, один раз все же было. Редактор поручил мне написать об одном «очень хорошем человеке, наставнике молодежи, которого уважают в коллективе и на счету которого много добрых дел!» Работал он на заводе химконцентратов - одном из самых закрытых для печати - но всегда можно было найти обходные пути, обозначив героя как депутата райсовета или другим общественным статусом. Ну а поговорить можно было и дома. Дом вообще во многом помогает понять человека. После беседы я сказала Гордину, что в 37-м «хороший человек» оставил свою первую жену, когда посадили ее отца как «врага народа». Жена готовилась стать матерью его сына, а он предал обоих, и писать о нем я не стану, пусть редактор поручит другому. Он этого делать не стал.
Несколько лет я была секретарем партийной организации редакции, тринадцать лет возглавляла отдел партийно-политической работы газеты. У меня на стене в кабинете висел портрет не Генсека, а Пушкина. Теперь он красуется в кабинете главного редактора Николая Николаевича Зайкова, который начинал работать в «моем» отделе. Но сейчас речь не о нем, а о Пушкине. В «Материалах и заметках, связанных с изданием газеты «Дневник», Александр Сергеевич написал: «Сословие журналистов - есть рассадник людей государственных, они знают это, и, собираясь овладеть общим мнением, они страшатся унижать себя в глазах публики недобросовестностью, переметчивостью, корыстолюбием или наглостью».
Да, Пушкин - наше ВСЕ!
...Многое осталось за рамками заметок. До другого раза.
культуры России
