Эстрада как нельзя точнее отражает нынешнее состояни
е нашего некогда могучего государства
...Самые первые песни, которые я помню, не были колыбельными. Рос я в семье многодетной, и матери было не до песен. Точнее, петь она любила и голос у нее был замечательный, но только колыбельные в ее репертуаре отсутствовали - было не до того. А вот романс «Выхожу один я на дорогу», который мама пела, стирая белье, стряпая на кухне, ставя заплаты на наши рваные штаны, я знал наизусть лет с шести. Что же касается колыбельных песен, то они нам были и ни к чему - нагонявшись за день на улице, засыпали мы как убитые и без них. Самые же дорогие и памятные песни детства - это песни из детских радиопостановок. «Эй, с дороги, звери, птицы, волки, совы и лисицы, зайка в школу идет», - пел по радио храбрый заяц, и мы живо представляли, как по лесу идет бесстрашный заяц, распевая песни, а волки и лисицы уважительно уступают ему дорогу.
Радио в те времена для народа было как сейчас телевизор. Больше всех по нему звучали песни Великановой («Ландыши», «Поезда») и Руслановой. Знаменитые «Валенки» исполнялись чуть ли не каждый день. К моему деду в гости тогда ходил знакомый, бывший политзаключенный, который рассказывал, что видел Русланову на одном из пересыльных пунктов.
Что такое лагерь и пересылка, я уже знал от жильцов с соседней улицы, которых все звали «урками». Это была семья, где сидели все - дед, отец, мать и практически все взрослые дети. Периодически к дому подъезжал милицейский «воронок» и кого-то забирал, периодически кто-то выходил после отсидки из тюрьмы, периодически в доме закатывались лихие гулянки. Я учился в параллельном классе с одним из пацанов из этого дома, ходил к нему в гости и часто был свидетелем, как взрослые мужики сначала пили и пели, потом страшно дрались, разрывая майки на груди, потом опять пили и пели. Песни пели блатные. Через несколько лет, когда мы жили уже в другом конце города, родители купили мне семиструнную гитару. Быстро освоив немудреные аккорды, я поразил своих сверстников необъятным репертуаром блатных песен - результатом цепкой детской памяти. Детская память хранит многое.
Особенность того времени - патефонные пластинки: почти в каждом доме был либо патефон, либо радиола - радиоприемник, совмещенный с патефоном. Повсюду слышались песни в исполнении Владимира Трошина, Леонида Утесова, Марка Бернеса, Клавдии Шульженко. Когда я приезжал в гости к своей тетушке, жившей на окраине города, то забирался на чердак, заводил хранящийся там механический патефон и слушал старые пластинки с записями «запрещенных» Вадима Козина и Петра Лещенко. Через много лет, когда я работал в Магадане, мне показали дом, где живет Козин. На вопрос, а можно ли к нему зайти в гости и взять автограф, мне ответили, что не стоит: старик очень некоммуникабельный, с желчным характером и не любит общаться с посторонними. Слышать это было странно: как-то не вязалось со сложившимся образом сладкоголосого певца.
Из репертуара же Петра Лещенко самой моей любимой была песня «Журавли»: «Здесь под небом чужим». Из всех пернатых журавлям песен посвящено больше всего. Что-то есть в их полете от щемящей тоски, которой вряд ли кто может избежать в своей жизни. Недаром последней песней Марка Бернеса были «Журавли» на стихи Расула Гамзатова. Смертельно больной певец тайком от ухаживающих за ним близких вызвал такси и поехал на студию, где записал свою прощальную песню о караване птиц, в которых, по народному поверью, вселяются души убитых солдат. В пятидесятые годы караваны диких птиц весной и осенью пролетали прямо над Новосибирском. Услышав перекликающиеся голоса птиц и завидя высоко в небе птичий клин, мы кричали: «Журавли, журавли!» Хотя, скорее всего, это были дикие утки и гуси. За свою жизнь мне пришлось столкнуться с тремя природными явлениями, когда я почувствовал собственную никчемность: это землетрясение, в которое попал, работая на Сахалине, полное солнечное затмение, наблюдаемое в восьмидесятые годы под Черепановым, и отлет на юг диких гусей и уток на озерах Карелии. Самое яркое впечатление в памяти оставил именно этот отлет.
С дикими птицами у меня связано еще одно событие, которое могло закончиться весьма печально. Как-то на Чукотке мы с приятелем решили поохотиться. Настреляв дичи, мы заблудились в тундре, что было немудрено: во время полярного дня ориентироваться по солнцу, которое никогда не заходило, неопытному человеку было трудно. Мы повыбрасывали всю свою добычу и шагали наугад по мягкому ковру тундры, снедаемые гнусом, который умудрялся грызть даже наши ноги, обутые в кирзовые сапоги, пробравшись через складки портянок. Слава Богу, после многочасового блуждания мы все же вышли на дорогу. С тех пор я ни разу не взял в руки ружья, а песня «По тундре», которую так самозабвенно пел Валентин Гафт в фильме «Небеса обетованные», пожалуй, единственная из моего прошлого, ныне напрочь забытого, репертуара, которую я пою до сих пор.
Кинофильмы - еще один источник популярных песен. Песни из кинофильмов тут же становились шлягерами. В начале шестидесятых буквально вся страна запела песню из «Человека-амфибии». «Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы всем на дно!» - пели трезвые и пьяные, взрослые и дети. Эта песня буквально ворвалась в размеренный быт советских граждан, объединив всех. Феномен «песни для всех» через несколько лет повторила «Песня про зайцев» из кинофильма «Бриллиантовая рука».
Песни, которые пели все поголовно, были явлением редким, в основном их слушали. В шестидесятые годы по радио регулярно звучали песни в исполнении Жана Татляна, Муслима Магомаева, Валерия Ободзинского, Эдуарда Хиля, Тамары Миансаровой и прочих кумиров. Популярные песни пели и в фойе кинотеатра «Победа». Если во время просмотра фильма зрители слышали, как через стенку вдруг загремели ударные и заиграли трубы, то это означало, что фильм идет к концу, и в фойе скопились зрители следующего сеанса.
Но были еще и такие песни, которые официально нигде не исполнялись, но были у всех на слуху. К таковым относились и песни Владимира Высоцкого. И хотя пластинок с его песнями тогда не было, они мгновенно распространялись по всей стране на бобинах катушечных магнитофонов, которые к тому времени перестали быть достоянием спецслужб и начали массово выпускаться для бытового пользования. Летом 80-го я работал в глухомани, где не было ни газет, ни телевидения. Весть о смерти Высоцкого до нас дошла, но мало кто в нее поверил - такие слухи разносились и раньше. Через месяц, вернувшись в Новосибирск, мы узнали, что, к сожалению, это были не слухи. Но в то время страна скорбела о смерти французского певца Джо Дассена, траур же по Высоцкому власть отложила на двадцать лет.
Власть сама решала, что народу нужно слушать, а что нет, четко отслеживая репертуар официоза, где процветал коммунистический интернационализм: скакал с гитарой в руках малоизвестный в Америке, но популярный в СССР американский правозащитник Дин Рид, жеманничал неказистенький чех Карел Готт, почти своей была болгарка Лили Иванова. Из представителей братских республик (нынешнего ближнего зарубежья) огромной популярностью пользовался Полад Бюль-Бюль Оглы с его песней «Ах эта девушка, меня с ума свела», которую в настоящее время горланят цыганята в новосибирских электричках. В восьмидесятые годы Полад приезжал в Магадан на гастроли, и знакомые девчонки-телефонистки, в нарушение должностных инструкций, прослушивали его переговоры с московской подругой. Певец жаловался подруге на сырой климат, хвалил щедрых магаданцев и спрашивал совета, куда прятать кучу заработанных денег. Подруга посоветовала ему зашить деньги в трусы.
Из песен дальнего зарубежья преобладали кубинские и латиноамериканские шлягеры. «Марина, Марина, Марина», - неслось отовсюду. Но в середине шестидесятых все рекорды популярности побил златоголосый итальянский мальчик Робертино Лоретти. Недавно по телевидению показали постаревшего и обрюзгшего Робертино в обнимку с молодой казачкой. Следуя новой западной моде, певец приехал в Краснодарский край записываться в казаки - благо атаманы записывают всех желающих. Но если Робертино Лоретти был популярен повсюду и среди всех возрастных категорий, то с квартетом «Битлз» случился странный феномен. Бешено популярные на Западе исполнители в Новосибирске имели почитателей лишь в центральной части города. По крайней мере, в поселке на окраине Кировского района, куда мы переехали в шестидесятые, упоминание о «Ливерпульской четверке» вызывало полное равнодушие.
Место, куда мы переехали, отличалось от старого тем, что здесь хулиганы и урки жили чуть ли не через каждый дом, а милицейский воронок на улице был так же привычен, как детский велосипед. Причем почти все урки стремились «держать мазу». Теперь, когда отовсюду несутся блатные песни, лукаво называемые «шансоном», а «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла» поют на сцене Кремлевского зала, у меня создается впечатление, что в нашей стране «мазу держит» кто-то из моих бывших соседей. Саму же современную песню как-то очень точно охарактеризовал диктор радио, объявивший: «Вы слушали песни отечественных композиторов. А теперь послушайте музыку».
А именно песни точнее всего отражают наше бытие. Послушайте песню тех или иных времен, и вам станет ясно, как жила страна в это время. А как живет страна сейчас, можно сделать выводы, наблюдая жалкие потуги бывших кумиров и бывших талантов: Аллы Пугачевой, Льва Лещенко, Валерия Леонтьева, как нельзя точно отражающие нынешнее состояние нашего некогда мощного государства. Не знаю, как кто, а я, чтобы оценить перспективу развития нашей страны, не слежу за экономической хроникой и ценами на нефть, а смотрю и слушаю, что у нас поют. И все жду, когда же на сцене явятся новые таланты, олицетворяющие новую жизнь. Жду и надеюсь, что они все-таки появятся...
