Поговорим о странностях любви немолодой женщины
|
| Надежда Синиченко с упорством отстаивает право на существование любви в любые времена |
Новосибирская писательница Надежда Синиченко известна прежде всего своими рассказами и повестями о любви. С завидным упорством она отстаивает ее право на существование в любые - и застойные, и пореформенные времена.
Об этом и ее последняя книга, только что вышедшая в издательстве «Мангазея», «Сказки о любви для взрослых женщин».
Но сегодня наш разговор с автором не о книге, а о любви...
- Надежда Алексеевна, академик Николай Амосов однажды на весь тогда еще Союз на вопрос тележурналистки «А что такое любовь?» - ответил несколько цинично: инстинкт продолжения рода. Что вы на это скажете?
- Только не инстинкт! Потому что мы нередко любим тех, с кем род человеческий продлевать не стоит. Любовь зла-а-а...
- А вы сами когда ощутили это чувство впервые?
- В четыре годика, когда сразу после оккупации в Мариуполе мама пошла на работу в школу и меня взяла с собой: я уже тогда умела читать и писать.
- И кто же был этот счастливец?
- Шурик Кривенко. Это продолжалось много лет. Даже в десятом классе, когда проходила по улице мимо его дома, чувствовала, как замирает сердце...
- Может, вы по природе своей однолюбка?
- Нет, это не так. Думаю, каждому человеку отпущено несколько жизней в этом смысле. Хотя, если бы мне повезло... Но везет очень немногим. А может, и никому вообще. У предшествующего поколения было с этим попроще: какие-никакие, а устои, стабильный мир, традиции... Сейчас все перемешалось, пестрит в глазах и сердцах, но у меня на этот счет своя позиция, и я ее излагаю в книгах.
- А в каком возрасте человек способен еще любить? Вы верите в историю Гауптмана из пьесы «Перед восходом солнца», когда старик влюбляется в свою помощницу?
- Конечно. И в жизни я знаю немало пожилых людей, соединяющих свои судьбы не столько по необходимости, сколько из любви. Нередко, как мне кажется, проснувшейся в них впервые.
- И все-таки: что такое любовь? Слово-символ, пожалуйста! Не вздохи на скамейке?
- Хм. Тайна сия велика есть. Вот дверь, а что за ней, мы не узнаем никогда. Дар Божий и Божье таинство. Я знаю по жизни столько случаев нелепейших, трагичнейших историй, что это не поддается никакому трезвому анализу. Даже академика Амосова.
После войны у нас в Мариуполе очутилась с малыми детьми одинокая женщина. Ее пригрели при школе, дали жилище. Она была сильно бита военной судьбой. Но была очень красива, и мужики так и летели к ней, как мухи на мед. А директор школы, зная ее любвеобильность, иногда просил помочь «решить вопрос» по такому-то делу вот с таким-то гражданином. Она «решала вопрос», но любила (я знаю, мы были дружны, я становилась уже девушкой) только одного человека в нашем городе, пьяницу, вечно отиравшегося около пивной.
Мы проходили вечером с ней по бульвару, куда она специально вытаскивала меня, и когда она вновь видела своего возлюбленного, у нее кружилась голова и она почти падала на меня.
И еще я на всю жизнь осталась благодарна этому человеку за первые уроки любви, которые она невольно преподавала мне в долгих рассказах о своих похождениях. В любви все прекрасно, говорила она. Никогда не стесняйся возлюбленного. Она очень многому научила меня. И поэтому, когда я вышла замуж по настоящему горячему и большому чувству за Геральда Лукашова, я была подготовлена как женщина. И нечего тут стесняться. Не секрет, что большинство наших женщин никто ничему не учит и сами они ничему не учатся. Оттого и браки, в частности, сыплются один за другим. Все еще делается и тут по-русски на авось. Зрелая и умная мать обязана учить уму-разуму дочь. Отец - сына.
- Как вы думаете, в чем отличие любви юного существа от любви зрелого человека и даже старого, если вы в таковую верите?
- Нет никакого отличия. Шурика я любила так же, как и своего мужа. Уже на шестом десятке, когда давно была одна, снова пришло нечто страшное и тяжкое, испепеляющее меня. Такая душевная боль вперемежку со счастьем!
Хотя, впрочем, есть отличия. Об одном я уже сказала: в разные годы радость и рана любви переносятся по-разному. И еще: я думаю, что любовь зрелого человека обладает одним несомненным преимуществом: он знает, что это такое, и потому у него найдутся силы перенести спокойнее и вновь вспыхнувшую страсть, и горечь утраты, если она последует.
Стариться надо вместе и умирать, как сказал любимый мой писатель Александр Грин, в один день. Увы, в жизни так не бывает.
- Я знаю, бываю на кладбище ежегодно и вижу огромное количество одиноких женщин, оплакивающих могилы своих нередко непутевых мужей. И, может быть, вам это покажется несуразным, завидую глубине чувств этих женщин. Это не просто лучше пустоты души, но в этом тоже какое-то таинство. Недаром же один японский классик писал, что любить - это много больше, чем быть любимым. Значит жертвенность свойственна не только славянской душе?
- Наверное. Но славянская, русская душа - это вообще потемки. Не будем вспоминать дежурные цитаты из Некрасова.
Любовь, конечно, тяжкий крест. И сильное чувство не только облагораживает человека, зовет его к жизни и приподнимает над ней, но и нередко сжигает душу. Да так, что один пепел остается!
- А все-таки, может, с уголечками? Но вот потухли и угольки. Годы прошли. И на место былого костровища выпал обильный весенний дождь. Способна ли душа уже немолодой женщины открыться новому чувству, даже если по ней бульдозер прошелся?
- Думаю, что да. Ведь главное - почва. Жив сам человек. А в нем всегда есть семечко нового чувства. И вот росток. А там - побег. И древо жизни снова зеленеет...
- Классика советского кино - «Простая история». Нонна Мордюкова и Михаил Ульянов в главных ролях. Ночь в пустой избе. Взгляды. И потом знаменитое утреннее героини: «Нет, не орел!» Где оно, соединение духовного и чувственного начал?
- «Поди-ка, разберись, попробуй!» - писал по другому поводу поэт. Это счастье, когда все обрушивается на тебя сразу. И физическая близость в этом случае становится наивысшей точкой восприятия жизни, ее счастья, ее полноты. Но сейчас как-то к этому многие стали относиться иначе...
- Может, вы старомодны?
- Считайте, как знаете. Но вот на работе передо мной в издательстве сидит молодая женщина, мать троих детей. Вы можете сказать, что она их на...? Всеобщая распущенность последних лет еще не означает отсутствие в этом больном обществе морали вообще. Она - тот стержень, на котором общество все-таки держится, а не на штыках или денежных мешках. Россия прошла через тяжелейшие времена, когда у власти была одна нравственность, а у народа другая, но жива.
- Почему одинокие женщины в зрелом возрасте нередко пускаются во все тяжкие и, как пошлые мужики, начинают считать зарубки: есть еще один!
- Про зарубки не знаю. А женщин сейчас одиноких действительно немало. Одни покупают партнеров физической красотой и неплохо зарабатывают на этом. (Как, впрочем, и мужчины-альфонсы, и мужчины-проститутки, которых расплодилось достаточно.) Другие просто покупают юношей, потому что у них есть на это деньги. И юноша становится одной из статей расхода, не более.
- Коллега мне сказала, что нередко женщина имеет или имела много любовников (не путаем с проституцией), потому что у нее был и есть недобор в настоящем глубоком, цельном чувстве, и она пытается компенсировать, заполнить этот пробел своего существования.
- Не знаю. Хотя верю, что одновременно можно любить двух, трех людей. Но все равно это убого как-то, неполноценно.
Вместо постскриптума
«Сказки о любви для взрослых женщин», на мой взгляд, отличает от множества других изданий в цветастой «рыночной» обложке попытка серьезного исследования психологии современных человеческих отношений и, в первую очередь, между женщиной и мужчиной в последние десятилетия ушедшего от нас ХХ века.
Да, это сказки. Но ровно настолько, насколько сказочно-призрачна вся наша сегодняшняя жизнь. И в этой дрожащей, миражирующей действительности живут люди со своими страстями, прежними и вновь приобретаемыми привязанностями, и классическая схема отношений «он и она», несмотря ни на что, остается. И Надежда Синиченко тонко чувствует, что даже в коренных преобразованиях общества сущность человеческой души не меняется: человек все так же любит или любим, привязан к дому, друзьям или детям, если они у него есть, потому что в вакууме жизнь невозможна как таковая.
На мой взгляд, особенно интересна в этом плане повесть «Хризантемы цветут круглый год». Катя, дочь героини Лизаветы из первой повести, кажется, принадлежит уже другому, новому миру, полному не только обычных чувств и страстей, но и чрезвычайно тревожному. И эта тревога и за ее судьбу, в частности, медленно, но упорно овладевает нами, доходя до наивысшей точки накала к финалу. А потом вдруг наступает хеппи-энд: на пороге вновь появляется любимый муж, усталый, родной, но очень уверенный, что «разберется». А, может, мы обречены теперь жить все время в тревоге? Не хотелось бы.
Между действиями первой и второй повестей лежит около десятилетия. Так, думается, они и писались. И мужественная душа автора пробует соединить, сцепить то прошлое, что еще недавно было нашей действительностью, с настоящим, как-то примирить их на единой почве человеческого существования.
Это дорогого стоит. Не только потому, что бульдозер действительности последних десятилетий тяжело прошелся по личной судьбе писательницы. Это ценно еще и потому, что не много мы знаем литературных попыток честно исследовать то, что свалилось на наши мысли и чувства.
Бог с ними, пусть кто-то пишет детективы. А Синиченко пишет настоящую прозу, во многом спорную, несмотря на изначальную цельность восприятия мира (таковы и ее героини), но... прозу, в самом хорошем смысле этого слова.
«Сказки...» - не такие уж и сказки. То томлива душа, особенно, по-видимому, женская, по настоящему чувству, по настоящей почве под ногами, по настоящему близкому человеку.
