Cиний взгляд вечности

Продолжаем публикацию серии статей профессора Донских.
Начало в «ВН» за 22, 29 января, 12, 19, 26 февраля, 18 марта

Один из горельефов храма Христа Спасителя в Москве

 20 июня 1605 года в Москву триумфально вступил поддельный царь Димитрий Иванович. В народной исторической песне, которая была записана в XVIII веке, про это событие говорится так:

 Не полюбилось народу, судя по этой песне, что сел над ним царствовать монах-расстрига Гришка и назвался именем «природного» царя Димитрия, сына Ивана Грозного. А современный историк пишет противоположное, что именно поддержка народа, народные толки и ожидания создали почву для появления самозванца. В свою очередь, «деятельность самозванца оказала огромное воздействие на дальнейшее развитие народных утопий». Народ, разочарованный в царе; народ, объявляющий царя антихристом; народ, поддерживающий самозванцев, выдающих себя за истинных, природных государей, а потом проклинающий их.

Народ - утопист, народ, верящий в «доброго царя», - характеристика привычная, но, в то же время, довольно-таки своеобразная. В ней проявилось то качество народного сознания, которое наиболее точно обозначается словом «мистицизм». Именно это качество дало себя знать в том явлении, которое называется «самозванничество» и которое потрясало основы государства с начала XVII до конца XVIII века - до восстания Пугачева, «царя Петра Федоровича», как он сам себя представлял. За этим должна стоять вполне мистическая убежденность в том, что существуют «природные цари», которые обладают вполне определенными качествами, отличающими их от всех других людей. И только такие цари принесут народу благо. Утопист в данном случае - это тот, кто верит своей мечте и тому, что стоит за пределами ощущаемого мира, больше, чем реальности.

Пекущиеся о запредельном

 В предшествующем очерке речь шла об эстетизме в отношении к окружающему миру. Здесь мы будем говорить об отношении к сверхбытию, к миру божественного, которое можно оценивать по шкале «мистицизм - материализм». Слово «мистицизм» понимается обычно в связке с понятием религии и поэтому как противостоящее науке. И, кроме того, оно изрядно запачкано ненужными ассоциациями. В данном случае я буду понимать мистицизм примерно так, как его понимает Владимир Соловьев. Во-первых, мистическим называется представление о том, что не все человеческие знания бывают получены непосредственно из чувственного опыта. Есть сверх-опытные источники знания. Причем, это может вовсе не означать опоры на божественное откровение, речь может идти, например, о стремлении пытаться все понять как единое, что совершенно не вытекает из чувственного опыта, говорящего нам, что в мире существуют лишь единичные вещи и нет ничего общего как такового. Более проблематичным представляется отношение мистического и рационального, разумного. Обычно «мистическое» понимается как синоним «иррационального». Но это неправильно. Рациональное проявляется в способе разработке идеи, а не в том, откуда эта идея пришла. Как известно, интуиция - постижение истины путем ее прямого усмотрения - играет огромную роль в той же науке. В данном случае мистицизм - это усмотрение истины за пределами осязаемой реальности и твердая в нее вера.

Главное при таком подходе - ориентация на идеальное начало, на то, что открывается сверхразумному усмотрению. Идеи в этом случае оказываются выше людей. Материалистический, или реалистический подход, ориентирующийся на действительные взаимосвязи и на актуальные отношения, противостоит подходу мистическому. И соответствующим образом проводятся политико-социальные реформы: либо концепции и вытекающие из них действия выстраиваются, исходя из реальной общественной ситуации, либо люди подгоняются под концепции. Русский народ как в своем религиозном, так и в своем политическом развитии, ярко демонстрирует второй подход.

Интеллектуальное молчание

 Одним из наиболее странных моментов в истории древнерусской культуры является ее интеллектуальное молчание. Как писал замечательный историк русской духовной культуры Г. Флоровский, «было великое искусство, большая серьезная творческая работа в политической и социальной областях. Но совершенно ничего оригинального или выдающегося не было произведено в области мысли, как теологической, так и светской». В то время как на Западе разыгрываются интеллектуальные битвы, когда схоласты обсуждают животрепещущий вопрос об отношении между разумом и откровением, на Руси никаких противоречий между ними не наблюдается. И хотя существуют переводы философских и богословских работ, они не наталкивают русских ни на какие самостоятельные размышления. Можно, конечно, объяснять это отсталостью, неспособностью к ученой работе, антиинтеллектуализмом. Но такие псевдообъяснения сами требуют объяснений, и поэтому ничего серьезного не говорят. Понятно также, что абстрактно-интеллектуальные штудии не были востребованы обществом. Русь интуитивно удовлетворялась сознанием единства разума и откровения.

И здесь мы подходим к одной из особенностей православия, которая наиболее резко отличает его от западной католической традиции. Владимир Лосский называет ее «апофатизмом», отрицательным богословием. Наиболее полно этот подход выразил неизвестный автор пятого века в сочинениях, которые были приписаны Дионисию Ареопагиту, первому епископу Афин. Основная идея апофатического (отрицательного) богословия состояла в том, что человеческий разум в принципе не способен вместить представление о Боге, поскольку это бесконечно превосходит его возможности. Человек не может составить о Боге ясного понятия. Дионисий поэтому, говоря о Боге, использует выражение «божественный мрак». Согласно Дионисию, любые рациональные определения лишь духовно отдаляют человека от Бога. И для того, чтобы сблизиться с Ним, человек должен очистить душу от всего мирского, оставить всякие попытки словесных определений, сделаться совершенно безмолвным и немым. И только когда он всем сердцем и разумом ощутит мрак полного неведения, к нему может прийти высшее озарение, так называемое «обожение» - единство Бога и человека. Сочинения Дионисия Ареопагита (в литературе обычно называют его псевдо-Дионисием, поскольку достоверно, что никакого отношения к первому афинскому епископу эти сочинения не имеют) были хорошо известны на Руси, особенно начиная с конца XIV века. Именно такое понимание отношения человека и Бога развивают исихасты, о которых мы говорили в предшествующих очерках. Лидер исихастов св. Григорий Палама дополнил эту концепцию учением о несотворенных энергиях Бога, разлитых в мире. Целью человека становятся неустанные усилия, направленные на себя, на очищение своего сердца, а не на построение изощренных логических схем.

Благодать и свобода воли

 Еще один момент, который отличает западно-христианскую (католическую) традицию от восточно-христианской (православной), - это отношение к божественной благодати и свободе человека. Бл. Августин, отец католического вероучения, считал, что христианин в принципе не может своими усилиями достичь спасения души - главной цели человеческой жизни. Это возможно только благодаря божественной благодати. Свободная воля человека в этом не играет никакой роли. Позже, во время Реформации XVI века, основатель одной из самых влиятельных конфессий Жан Кальвин возрождает во всей полноте учение бл. Августина. Подход этот состоит в том, что если Бог не предопределил определенного человека к спасению, то никакими усилиями, никакими добрыми делами он, этот человек, до рая не доберется. С его собственной волей его спасение никак не связано. В свою очередь, решение, которое было развито в Византии и принято на Руси, состояло в том, что ни божественная благодать сама по себе, ни усилия свободной воли сами по себе недостаточны для достижения спасения. Только неустанные усилия свободной души, полагающейся на божественную благодать, способны привести человека к спасению. Иначе вообще теряется смысл свободной человеческой воли. Именно такой взгляд мы встречаем у самых почитаемых русских святых - Сергия Радонежского, Нила Сорского, Тихона Задонского, Серафима Саровского. И здесь опять мы встречаемся не с антиинтеллектуализмом как таковым, а с иными жизненными и нравственно- религиозными установками. Но заданный этот идеал был настолько высок, что в реальной жизни он был практически недостижим. И, наверное, ярче всего сознание этого проявилось в завещании св. Нила Сорского: «Повергните тело мое в пустыне этой, да поедят его звери и птицы, потому что согрешило много перед Богом и не достойно погребения».

Невозможность соответствовать требованию такого напряжения инстинктивно чувствовали иосифляне, которые пытались уйти от него под тяжелую руку государства.

Надо переделать народ

 Таким образом, возникает разрыв между стремлением к цельности жизни и равнодушным принятием самых низких ее сторон, между напряженным поиском высокого идеала и попытками его реализовать и стремлением «по своим страстным волям жити». С одной стороны, мессианские идеи Руси святой и Москвы - Третьего Рима, с другой - улицы, до колен покрытые невежеством (Сумароков).

Проявления мистической стороны русского сознания можно четко видеть как у славянофилов, так и у западников уже в девятнадцатом веке: и те и другие выстраивают идеальные образы, относятся ли они к России, понятой в качестве идеала и цели, либо к Западу, воспринятому как идеал и цель. Именно такое отношение к жизни создает ситуацию, когда создается и реализуется некоторая политическая программа, а потом народ обвиняется в том, что он не соответствует объявленным высоким целям. Творцы программ рассматривают народ в модальности долженствования - не тот, который есть, а тот, которым он должен быть по их просвещенному мнению. И быть сразу, не затягивая. А если он не такой, то тем хуже для него, для народа.

Мистицизм создает ситуацию напряженности сознания, которая часто разрешается в конечном счете в отказ от всяких попыток достичь какого бы то ни было идеала вообще. А потом раскаяние и устремленность в такую высь, которая снова может разрешиться только в страшное падение. Этим объясняется максимализм требований, который сначала удовлетворяется синицей в руках, но, как только эта синица поймана, воспоминание о журавле снова не дает покоя. Но, с другой стороны, именно мистическое отношение к жизни позволяет народу выдерживать огромные напряжения и благодаря этому поступаться личным в критических ситуациях.