Если матом разговаривать, то чем тогда ругаться?

День календаря: Международный день родного языка

Брань могла бы обеспечить страну лучше, чем водка

О ненормативной лексике в современном русском языке корреспонденту «ВН» рассказывает доктор филологических наук, профессор Юрий Викторович ФОМЕНКО.

Каждому слову — свое место

Не вижу причин скрывать, сударь, того, что я состоял в интимной близости с вашей матушкой!… Рисунок Игоря Елистратова

— Непечатная лексика вторгается в те сферы языка, где ее, по идее, быть не должно. Возникает ощущение, что границы между «цензурным» и «незензурным» размываются. Как вы оцениваете эти процессы?

— Загляните в толковые словари, в словарь Даля. Что там пишут о матерной лексике? «Грубая брань, похабщина, непристойность». Я напомню, что есть литературный язык, просторечие, жаргоны и диалекты. Матерную лексику в речи используют, как правило, носители нелитературного городского просторечия, преимущественно представители социальных низов. А литература пользуется своим, литературным языком, выработанным еще в XIX веке. Публицистика пользуется языком публицистики, канцелярия — специфическим языком канцелярии, а наука — языком науки. Все эти сферы не допускают матерной лексики, да это и невозможно, она не предусмотрена для серьезной коммуникации. Область ее использования ограничена, она — для бытового разговора, преимущественно людей агрессивных и невысокой культуры.

Собственно, речь идет о том, что каждому слову — свое место. И что интересно: когда журналисты, писатели и другие люди высказываются в пользу свободного употребления матерной лексики, то делают это на литературном языке, не используя мат. И тем самым сдают свои позиции. Если они считают, что матерную лексику использовать и можно, и нужно, что запрет давно пора снять — так пусть тогда снимают! Пусть Виктор Ерофеев или другие писатели, ведущие телепередачи, пользуются своей любимой матерной лексикой! На протяжении всех 45 минут эфира. Но ведь они этого не делают! То есть фактически соглашаются с тем, что это слова ограниченного употребления: «Мне бы хотелось пустить их в ход, но я же тоже понимаю, что я говорю в телевизор, меня слушают сотни тысяч людей». Значит (хотя они и утверждают обратное), все-таки нельзя произносить неприличные слова при детях, при женщинах, при людях, заслуживающих уважения, при начальстве. Это культура и этика. И вообще, по-настоящему культурный и грамотный человек очень хорошо понимает, когда и где можно употребить то или иное слово.

Прокладка для связки

Запорожские казаки не знали, что использование бранной лексики в дипломатической переписке недопустимо

— Но, тем не менее, в литературе, особенно «новейшего времени», мат уже не удивляет…

— Художественная литература, если судить по ее основному массиву, практически не использует обсценную (непристойную. — Ред.) лексику. Исключения бывают, они известны. С чем они связаны? Некоторые писатели эпизодически вкладывают в уста персонажей матерные слова, давая понять, что он — груб или невоспитан. Но и в этом нет необходимости. В принципе, писатель может использовать многоточия, дав понять, что данный персонаж использует матерные выражения. И читатель это понимает.

В современной речи у матерной лексики можно обнаружить три основные функции. Одна из них — это выражение сильных эмоций (сюда же входит и брань), вторая — собственно назывная (когда слова используются в их прямом значении для обозначения каких-то предметов или действий). А третья — ее можно было бы назвать «прокладочной» — человек употребляет эти слова без особой нужды, «для связки».

— Как кто-то выразился, «для придания речи природной плавности».

— В таких случаях фактически к каждому слову добавляется еще одно, не выполняющее никакой назывной функции. Разве что может выражать удивление, возмущение и так далее.

Чем хуже мымра, корова, дубина?

— Я бы добавила еще одну функцию — «побудительную». Например, когда речь идет о физической работе в мужских коллективах или об армии, то, говорят (я-то, по вполне понятным причинам, в мужских коллективах не работала), приказы, которые отдаются матом, действуют гораздо эффективнее. Но, видимо, здесь секрет все в той же эмоциональной нагруженности высказывания, а мат в таких случаях подразумевает ну очень сильные чувства.

— Иногда уверяют, что без этих слов не обойдешься, когда переживаешь стресс. Но ведь если нужно выразить сильное чувство, вызванное, например, ударом молотка по пальцу, то можно сказать «Черт возьми!», или «Дьявол!». Или о человеке: подлец, идиот, дубина, скотина, кобыла, корова, мымра… Такого рода слов в русском языке тысячи, он необычайно богат. И литературный язык предоставляет в наше распоряжение такое богатство экспрессивной лексики, которое просто невозможно объять!

— Кстати, люди, которые «разговаривают матом», то есть используют его в «прокладочной функции», как ни смешно, практически не умеют ругаться. Их ругань, с точки зрения языка, бедна и примитивна и практически не отличается от их обычной речи.

— Конечно, если язык человека богат, у него просто нет необходимости обращаться к нецензурной лексике. Матерных корней и производных от них относительно мало. Русский язык насчитывает сотни тысяч общеупотребительных слов, а с учетом специальной и терминологической лексики — миллионы, то матерный словарь — сотня-другая слов. Он очень беден в количественном отношении и, главное, в качественном.

Нецензурный чуланчик

— У Михаила Веллера в одной из статей была метафора, которая мне очень понравилась. Представим себе язык как квартиру. И жилая площадь — это одна большая комната (литературный язык) плюс небольшой чуланчик (нецензурная лексика). Туда можно войти, там можно жить, если есть желание. Можно запереть на ключ. И вот мы сносим стенку. Что получается? Никаких плюсов, только минусы. Площадь большой комнаты увеличилась ничтожно, но уже никуда не уйти, не спрятаться: квартира из двухкомнатной превратилась в однокомнатную.

— Да, это прекрасная метафора. Это слова для чулана, для кладовочки, они существуют для особых ситуаций. Они есть и долго-долго будут. Конечно, трудно предвосхитить отдаленное будущее, но можно сказать, что в ближайшие 100–200 лет они, конечно, будут существовать и использоваться.

— Мне встречалась точка зрения, что как раз снижение запретности этой лексики приведет к тому, что лет через сто чуланчик исчезнет, а матерные слова станут общеупотребительными и растворятся в языке.

— Конечно, место слова в языке со временем меняется. Может появиться другое значение, измениться стилистическая окраска и сфера употребления. Так бывает. Может ли это произойти с неприличными словами? В принципе, может. Языковеды пока еще не изучили в должной мере этот отрезок словаря. Но если опираться на личный опыт — то на таком небольшом отрезке времени, как сто лет, серьезных изменений в сфере употребления бранных слов не происходит. Сейчас табуированы те же слова, что и в начале XIX века. А исследований по истории нецензурной лексики на протяжении десятков веков не существует. Просто в силу того, что в письменных источниках они практически не фиксировались. Брань никогда не приветствовалась. Историки сообщают, что при первых царях Романовых за сквернословие били на улицах и площадях. Кстати, я иногда с улыбкой думаю о том, что если бы наша милиция штрафовала нас за каждое неприличное слово, то наш бюджет был бы полон всегда! Мат мог бы обеспечить страну лучше, чем водка. К сожалению, милиционеры — люди, которые сами активно используют нецензурную лексику, поэтому вряд ли они пойдут на такие меры.

Но, с другой стороны, общество никогда не примет матерную лексику как лексику нейтральную, литературную. Если бы это произошло, то матерная лексика перестала бы быть матерной.

А как быть с сильными эмоциями?

— И тогда возник бы вопрос — если мы ею разговариваем, то чем же тогда мы будем материться?

— Да, тогда бы оказалось, что у нас в языке нет специальных слов для выражения сильных эмоций.

— Видимо, для разрядки пришлось бы сразу бить собеседника по лицу. И получается парадокс: свободное употребление мата — это не пропаганда запретной лексики, а фактически ее убийство. Потому что мат, стертый от частного употребления в обыденной речи, просто не сможет выполнять свои функции, выражать сильные эмоции и так далее.

— Сильные слова, как и сильные лекарства, требуют осторожного использования. Если вы используете матерные слова в меру, в силу острой необходимости, то они сохраняют свою окраску, столь вам приятную. Можно даже провести какую-нибудь аналогию. Например, водку пить можно, но желательно не каждый день, а, скажем, по субботам, не чаще. И если вы употребляете бранные слова — употребляйте их к месту: там, где они нужны, где нужна их окраска, сильная непристойность, грубость.

— Кроме того, только в таком варианте употребления мат сохраняет свою «стрессоснимательную» функцию. Ведь, чтобы ругательство действительно давало выход внутренней напряженности, сам акт матерщины должен восприниматься как нечто из ряда вон выходящее.

— Если мат употребляется повсеместно, то он эту напряженность только создает. В книге Владимира Жельвиса «Поле брани» говорится, в частности, и о том, что агрессивность лексики отражается на здоровье нации — психическом и даже физическом. Матерная лексика на улице, в общественном транспорте травмирует, бьет по ушам, бьет по психике. Это постоянный стресс, это нагнетание напряженности.

— Такое депрессивное воздействие мата может быть связано и с тем, что подавляющее большинство значений матерных выражений — негативное. Матом говорят про то, что тебя обманули, про то, что у тебя что-то отобрали, в чем-то отказали, а вот приятные вещи (сказали правду, подарили, предложили) обсценной лексикой не выразишь при всем желании. Юрий Левин проводил анализ значений матерных слов и выражений, и у него в итоге получилась такая картина жизни с матом: «мир, в котором крадут и обманывают, бьют и боятся, в котором «все расхищено, предано, продано«, в котором падают, но не поднимаются, берут, но не дают, в котором либо работают до изнеможения, либо халтурят — но в любом случае относятся к работе, как и ко всему окружающему и всем окружающим, с отвращением либо с глубоким безразличием». Полный беспросвет. И если слышать это постоянно — поневоле затоскуешь.

Тематические группы этих слов именно таковы. И повышение концентрации подобной лексики, конечно, связано с общим падением нашего уровня жизни. Но нет никаких сомнений в том, что жизнь наша будет меняться в лучшую сторону. И тогда изменится и мироощущение, и восприятие, и речь наша станет чище.

Использована информация, приведенная в работах таких специалистов по «матчасти», как Б. Успенский, А. Гороховский, А. Плуцер-Сарно, К. Крылов, Ю. Левин, В. Жельвис, В. Михайлин, С. Новиков. Отдельная благодарность И. Лощилову, пославшему автора по адресу http://rus-mat.narod.ru.

Общественное мнение

Каждый третий россиянин (32%) считает, что иногда употреблять нецензурные выражения «допустимо». Для 17% это самое «иногда» означает стресс, когда необходимо выплеснуть сильные эмоции и разрядиться. Об этом свидетельствуют данные всероссийского опроса фонда «Общественное мнение».

6% считают, что важна не ситуация, а условия — когда конкретное окружение допускает или даже приветствует употребление мата (например — «мужской разговор в пьяной компании»).

Ненамного отстают от них те, кто считает, что нецензурную лексику можно использовать как выразительное средство: 5% считают, что при помощи мата можно добиться большей экспрессии, взаимопонимания, да и вообще, так проще выразить сложные мысли и чувства.

Однако каждый сотый из опрошенных убежден, что материться можно «повседневно», «в любых жизненных ситуациях», «всегда, и как еще!».

Но почти две трети россиян (64%) считают, что употреблять в речи нецензурные выражения нельзя. Ни при каких обстоятельствах. Чаще других эту точку зрения разделяют женщины (72%) и люди старше 50 лет (76%).

Что интересно, лишь 29 процентов опрошенных смогли сказать, что не употребляют в речи нецензурные выражения. Куда делись еще 35% принципиальных противников матерщины — загадка. Видимо, это тот случай, когда благие убеждения всерьез расходятся с жизненной прозой.