Словесность и рынок

День календаря: Сегодня Всемирный день книги

Будущее литературы — за «Ночным дозором»?

В России каждая третья покупаемая книга — детектив. Вот и Олеся Калашникова из модельного агентства «Грация» запоем читает детективы Александра Духнова. Фото Cергея ПЕРМИНА

О настоящем и будущем отечественной литературы и способах ориентирования в книжном море корреспонденту «ВН» Катерине Костылевой рассказывает доктор филологических наук, профессор кафедры русской литературы НГПУ Валерий Мароши.

Малотиражный Пушкин

— В книжных магазинах сразу бросаются в глаза разделы «детективы», «фантастика», «исторический роман», «дамский роман»… и в самом углу относительно маленький загадочный раздельчик, который называется «литература»…

Валерий Мароши

 — И это совершенно нормально, уверяю вас. Такая ситуация сложилась к тридцатым годам XIX века и с тех пор не менялась. Тогда это называлось «беллетристика», сейчас — «массовая литература». Вспомните ситуацию Пушкина: все его журнальные затеи терпят крах, литературные — большой прибыли не приносят. А кто имеет успех в литературе? Булгарин. Греч. То же самое было в век Толстого и Достоевского, во времена Серебряного века. Кто имел самый большой тираж? Вербицкая, но никак не Блок или Ахматова, тиражи у которых были максимум 3–5 тысяч. Вполне сопоставимые с нынешними. А Вербицкую издавали совокупным тиражом под сто тысяч. В проблеме «словесность и рынок» мало что изменилось в последние двести лет. В тех или иных формах «массовая» (лубочная, тривиальная, популярная) литература была и будет.

— Наверное, это шокирует потому, что лет двадцать назад соотношение «литературы» и «чтива» было все-таки другое. Правда, в продаже тогда не было практически ничего…

 — Тогда массовая литература была литературой дефицита, и это порождало очень высокий спрос. Пикуль или зарубежная фантастика по ценам черного рынка котировались необычайно высоко. И главная причина нынешнего читательского спада — это крах того слоя советской интеллигенции, который сложился с конца 50-х годов и был основным потребителем всей книжной и журнальной продукции. Добавим, что практически исчез институт литературных критиков, который в России традиционно, начиная с Белинского, направлял общественное мнение. Кто сейчас следит за литературной критикой? Только специалисты в этой области: те же критики, изредка — писатели и узкий круг людей, который интересуется современной литературой.

— Получается структура, замкнутая сама на себя?

— Литература превратилась в абсолютно элитарную, кружковую, это знакомые и знакомые знакомых. Тусовка. Она не нуждается ни во власти, ни в обществе. Она еще в девяностые годы нашла себе источники финансирования и из них подпитывается. И она власти по большому счету тоже не нужна, она не играет практически никакой роли в коммуникации власти и общества. Власть нуждается в классике, потому что ее можно трактовать как угодно. И классика у нас формировалась всегда отчасти по заказу «сверху». Нужен Пушкин — вот вам Пушкин! Но классика постмодерна, которая уже складывается, — например, Саша Соколов, ей не нужна. Она не властью создана, а самой литературной средой, аурой отношения к создателям так называемых «первотекстов» — самых мощных произведений, которые породили волну подражаний. Классика вообще не является объективно существующей — она всегда существует как ценностная сфера, сфера идеологии той или иной группы, идеологии государства. И обычно это что-то среднее между массовой литературой и авангардом. Золотая середина литературы.

Свежая классика — Пелевин

— Кто из современных авторов, по вашему мнению, может стать классиком?

— Классика — она в принципе существует только на большой временной дистанции, она всегда ретроспективна. Так что про классику, когда мы говорим о современной литературе, лучше не говорить. Я думаю, что классикой литературы 90-х годов может стать пара романов Пелевина — при том, что его многие невысоко ценят как писателя. Но это для классика не главное.

— А что главное? Степень влияния на умы?

— Пелевин — это во многом результирующая литературы 90-х годов. И поэтому читательский спрос на него логичен и оправдан — не только потому, что он как-то уловил «дух времени» (так сказать — было бы не совсем верно), но и потому, что он нашел литературную форму, которая оказалась приемлемой для большинства образованных людей. Все тех же осколков старой интеллигенции и формирующегося слоя новых интеллектуалов. Конечно, он всего лишь один из многих современных писателей, причем не самый достойный. Но Пелевину свойственен журнализм. Он будет переводить злободневность в притчу, пытаться вывести из этого какой-то мифологический или философский смысл — и этим он отличается от большинства современных писателей, которые в основном уходят от реальности — в прошлое России или в будущее, в откровенную фантастику. Сейчас самое популярное, на мой взгляд, направление — это либо интеллектуальное фэнтези, либо роман альтернативной истории. Другой образ России, другое настоящее. Например, роман Павла Крусанова «Укус ангела» — он актуальнее Пелевина, хотя был написан пять лет назад. Но для тех, кто следит за литературой, это было новинкой, это был шаг в другом направлении, другой вариант развития русского постмодернизма, такой агрессивно-апокалипсический вариант.

Яблоко «за заслуги»

— Хочется почитать что-нибудь новенькое — и желательно хорошее. Но это «хорошее» надо еще как-то выбрать из вала того, что издается. Раньше были, например, литературные журналы, которые (плохо ли, хорошо ли) играли роль фильтра и роль компаса. Доносили до читателя какие-то имена и какие-то произведения, и было очень трудно пропустить, допустим, «Альтиста Данилова» или «Кроликов и удавов». Их вся страна читала. А сейчас механизм навигации (если можно так выразиться) исчез.

— Навигация — это ведь компьютерный термин. Интернет. И если вы хотите читать все толстые журналы, вам достаточно зайти в Интернет, выбрать понравившийся журнал или его разделы и читать. Конечно, для этого требуются некоторые деньги, но не меньшие деньги требуются и для того, чтобы купить журнал.

Есть простая вещь, по которой можно ориентироваться на приличную литературу, сколь бы разнообразна она ни была. Если текст попал в шорт-лист хотя бы одной из национальных литературных премий, это уже знак того, что книгу стоит читать. Хотя Букеровская премия немного ретроградна, и ее лауреаты не всегда интересны современному читателю — даже развитому, даже интеллектуалу. Пелевин, например, кроме Малого Букера, ничего не получал, литературное сообщество в виде критиков его всегда оттуда «отфутболивало». Самой стабильной премией, наиболее котирующейся в литературном мире, является премия Аполлона Григорьева — она и в денежном отношении была весомей (хотя в последний раз денежные призы не вручались вообще, и лауреатство присуждали просто как знак престижа). Премия «Национальный бестселлер», отчасти — премия «Триумф» (она присуждается не только литераторам). Две Пушкинские премии — одна фонда Альфреда Тепфера, учрежденная западными славистами, а вторая наша, Пушкинского фонда. Рассказам присуждается премия Юрия Казакова, повестям — премия Ивана Петровича Белкина. Государственные премии я не упоминаю, они не очень показательные, их вручают в основном уже заслуженным авторам. А в авангардной литературе — это, безусловно, премия Андрея Белого, которая присуждается уже двадцать пять лет, еще со времен советской неофициальной литературы. Она вообще не предусматривает денежного эквивалента — лауреатам вручают рубль и яблоко.

Кроме этого, существует масса региональных премий, которые учреждаются администрациями областей и большой роли не играют. Их сотни, они, как правило, имени какого-нибудь уроженца тех мест. Есть даже районные премии — например, в Астраханской области, где родился не только Хлебников, но и Тредиаковский. У нас в Новосибирске, конечно, с этим ситуация похуже — литераторов знаменитых нет. Город молоденький и не очень литературный, прямо скажем.

А если вы хотите знать весь спектр современной литературы, быть в курсе — надо купить справочник «Литература Новой России». Он написан Сергеем Чупринцевым, редактором «Знамени». И вы из него узнаете и о журналах, и об издательствах, и об интернет-сайтах.

Мат, лубок и телевизор

Кроме того, есть еще произведения скандальные, неприличные, издающиеся скандальными издательствами. Скажем, роман «Мифогенная любовь каст» Сергея Ануфриева и Павла Пепперштейна.

— Что же надо натворить, чтобы сейчас считаться скандальным? Порнографию разводить? Матом ругаться?

— Нет! Хотя матом там, конечно, ругаются, но это не главное. Это роман о Великой Отечественной войне, но война там дана в оккультной мифологии. Русские колдуны борются с европейскими магами, и это определяет соотношение сил на фронте. Там мат, там натурализм — все признаки, по которым мы опознаем современную литературу. Конечно, никто этот роман ни на какую премию не выдвигал. Это авангард, литература, которая сегодня является неприличной, а завтра может стать образцом, законодателем моды.

Мы сейчас живем во времена, схожие с Серебряным веком, когда вся литературная Россия — это две-три тысячи человек, близкие к Москве и Санкт-Петербургу. Модернисты и их последователи. Во времена Серебряного века тоже была элитарная литература, была просветительская литература, было много беллетристики, были лубки для крестьян, которые печатались самыми большими тиражами. Сейчас лубок и беллетристика перемешались, просветительской литературы революционно-демократического типа нет. А элитарная литература, как бы мы ее ни называли — модернистской или постмодернистской, — осталась. Так что ситуация у нас нормальная для русской литературы, для ее истории, для литературного быта. Другое дело, что в так называемый век информационных технологий и массовых коммуникаций можно было бы ожидать большего. Поэтому трагедии я здесь не вижу — это скорее драма, но драма не только нашей культуры, но и всей современной литературы: в наступлении телевидения, аудиовизуальных способов коммуникации, отступления печатных, письменных форм коммуникации (за исключением электронных).

— С другой стороны, телевидение порой выполняет функции рекламы литературных произведений или авторов. Давным-давно написанные «Московская сага» или «Дети Арбата» в магазинах продаются уже как «кинороманы», прозу Слаповского под лейблом «от сценариста «Участка»…

— Из писательских фигур сейчас известны только те, кто «попадает в телевизор». Виктор Ерофеев, Татьяна Толстая, Сорокин, Лимонов, Акунин. Они все время оказываются героями ток-шоу, новостных выпусков. При этом Татьяна Толстая — автор одного романа «Кысь», который она писала 15 лет и ей больше нечего предъявить. Или Виктор Ерофеев, который с литературной точки зрения (по большому счету) — почти нулевая величина. Но он постоянно присутствует на радио «Свобода», на канале «Культура» — как один из идеологов русской литературы. И, к сожалению, иерархия литературного мира в восприятии массового (подчеркиваю — массового) читателя задается телевидением. Но это не отражает реального положения дел и значимости этих персон. За исключением Акунина и отчасти Сорокина. А вот у Пелевина, кстати, другой стиль — он демонстративно уходит от СМИ, не появляется на экране, что придает его фигуре большую загадочность. Тоже один из типов раскрутки. Это уже то, что можно назвать литературной стратегией, проектом, который не только самим автором разрабатывается, а его продюсерами, менеджерами издательств и так далее.

— То есть от автора как личности мы приходим к автору как бренду, как проекту.

— Да. Это маркетинг, просчитывание рынка, интересов потребителя и стратегия продаж.

Для поэта места нету!

— Вы постоянно проводите параллели с Серебряным веком. Что тогда, что сейчас — рубеж веков, время новаций и культурных взрывов. У нас сейчас есть шансы?

— Нет. Хотя та же ситуация была и 100 лет назад, конец века был отмечен декадансом. Но пока я не вижу потенциала для культурного взрыва. В ХХ веке набирала силу поэзия, вплоть до 1914 года поэтические сборники каждый год выходили сотнями. В современной поэзии я не вижу тех, кто мог бы стать во главе всего этого, создать мощные школы, направления. Да и ничего прорывного с точки зрения поэтики уже и не может быть, русская литература уже все видела. Можно писать стихи, состоящие из цитат, издавать рукописные сборники, писать без знаков препинания или на одних матах — все уже было. С прозой проще, там еще есть перспективные жанры.

— И какие перспективы у прозы?

— Фэнтези, романы альтернативной истории. Сейчас вся элитарная литература фантастична — футурологическая, апокалипсическая. Вот раскрутили Лукьяненко с его «Ночным дозором« — думаю, после этого фантастика начнет подниматься в литературном отношении, и на этой волне может возникнуть что-то принципиально новое. Не меньший интерес вызывают и различные жанры «нон-фикшн» — мемуары, дневники, документальная проза на грани журнализма.

Список рекомендованной литературы: самое лучшее и самое популярное

Финалисты и лауреаты литературных премий 2004 года

Самые покупаемые книги 2004 года (по рейтингу «Коммерсантъ-Weekend»)