Слово — читателю
Когда-то
давно я услышала стихотворение, чье — не знаю, и его не помню, но в память врезались слова: «У нас и детства не было отдельно, а были вместе детство и война». Врезались, наверное, потому, что это касалось непосредственно и меня.
Когда началась война, мне было два года, и я, конечно, не помню, как это было. Но вот когда начала что-то понимать, то в сознании моем слово «война» было как рок. И когда взрослые говорили: «Вот кончится война…», я не могла этого понять: как это? А вот сейчас вспоминаются отдельные эпизоды той военной жизни. И для нас, детей, война не прошла бесследно, врезалась в память и осталась на всю жизнь. И прежде всего — это карточки, хлеб, картошка. Я никогда не забуду, как моя двоюродная сестренка Люда пошла в школу, в первый класс. Это был 1943 год. И им, не знаю каким образом, давали маленькие булочки. И мы, три девчонки — я, моя сестра 1941 г. и моя двоюродная сестра — ждали ее. Она приходила и делила эту булочку на четыре части. Она сама ее могла бы съесть в школе. А она несла ее нам. А какой вкусный был хлеб (довесок маленький, часто треугольной почему-то формы), который с мороза мама приносила и делила между нами. Он был покрыт инеем, холодил зубы и был необыкновенно вкусен. Бабушка, нарезая хлеб к обеду, себе и нам отрезала тоненькие кусочки, а маме потолще, и говорила: «Мы будем кушать хлеб изящно, а мама пусть рот дерет!» Может, и грубовато это, но мы тогда этого не понимали, а сейчас я понимаю, что бабушка так оправдывалась перед нами, чтобы мы не спрашивали или не удивлялись, почему это маме давался больший кусок.
Основным блюдом, конечно, была картошка. Чаще всего сваренная «в мундире». Это было тоже очень вкусно, когда ее, горячую, очистишь, посыпешь солью и макнешь в соевое масло (почему-то, помнится, было именно соевое масло). Не было у нас разносолов, но все же мы были сыты. Но мне приходилось видеть и другое. Однажды я оказалась в гостях в очень многодетной семье, и здесь меня поразило, как мать делила поштучно между ними картошку, а дети из потайных мест (чтобы другие не увидели) доставали свои пайки хлеба, отламывали часть, а остальное снова прятали, чтобы сохранить часть его до следующей трапезы. Это было страшно! А если кто-то из детей, не утерпев, съедал раньше свой хлеб, оставался голодным, разве что получал свою порцию картошки.
Нашей семье (точнее, всей нашей родне) очень повезло: все наши воины вернулись домой живые, хоть и были ранены. Четыре моих дяди с начала до конца войны прошли путь от Москвы — кто до Берлина, кто до Праги. Сейчас их никого уже нет в живых, но в нашей семье их всегда почитают и помнят.
Отец к началу войны находился на службе в Монголии, но его не отпустили на фронт. Одно время и мы жили с ним, но в 1943 году нас эвакуировали в Барнаул. В конце войны отца перевели под Читу, и мы приехали к нему. Жили при казарме и, конечно, общались с солдатами. А в августе (если не изменяет память) 1945 года через наш городок пошли колонны военных. И вновь прозвучала «Священная война». Ушел и наш отец со своей частью. Мы всегда бежали вдоль дороги, провожая солдат. А потом начали возвращаться наши солдаты домой. Вернулся и наш отец. Живой, с орденом Красной Звезды. Но, к сожалению, в их части были и потери. Это был веселый, добрый солдат дядя Гриша — так мы, ребятишки, звали его. Он, когда был свободен, играл с нами. Мы знали, что у него двое детей в России. И вот его не стало. Я его помню до сих пор.
А еще, помимо возвращающихся наших солдат, через наш городок на машинах везли пленных японцев. Часто колонна останавливалась недалеко от нашего дома, и мы бежали на них смотреть. Запомнились мне они в своих шинелях (точнее, это была какая-то одежда цвета хаки с зеленым из искусственного меха воротником) и шапки-треухи. Почему-то очень многие из них были в очках. Они улыбались нам. И я не помню, чтобы наши жители смотрели на них враждебно. Впрочем, может быть, я просто тогда этого не понимала, но каких-то недружелюбных выпадов и выкриков точно не было.
Вот после возвращения солдат из Маньчжурии в нашем городке часто мы стали слышать: «Кончилась война!». Тогда она стала проникать в сознание, эта фраза.
Война кончилась, но жить все еще было очень трудно, и радовало возвращение солдат с фронта, и печалили слезы недождавшихся с войны. Это я уже понимала. И навсегда мне еще запомнилась доброта и какое-то братское отношение людей друг к другу. Смотрю вот сейчас на современников своих и удивляюсь: ведь было тогда труднее, а люди были ближе друг другу, понимали друг друга. А если, не дай Бог, случись сейчас что подобное? Люди, как мы сможем сплотиться, все пережить? Или нужно такое испытать, чтобы понять, что мы все нужны друг другу, независимо от социального положения и национальности? Как мы смогли допустить, что на улице столько бездомных, в том числе детей, стариков, больных? Что наши дома перестают быть нашим кровом и грозят нам разрушением? Почему так несправедливы к нашим старикам, тем, что прошли войну, но стояли у станков, падая от голода и усталости? Как-то прозвучало по телевидению, что работников тыла еще много. Так что, надо, чтобы большая часть их вымерла, чтобы наконец-то спохватились, что они тоже солдаты? Они тоже внесли свою лепту в победу. Когда же мы разучились чувствовать боль друг друга?
Поздравляю вас всех с Победой! Будьте счастливы, люди!
Л.И. КОПЫТОВА, ветеран труда.
