Наш город — столичный и «американский»

В этом убежден архитектор Игорь Поповский

Именовать наш город столицей Сибири — слишком уж напыщенно? Но член правления новосибирского Союза архитекторов России Игорь Поповский, считает, что титул этот вполне заслуженный. Более того, по его мнению, жизненное кредо нашего города — «столичность» и «американскость».

Фото Владимира ПОЛЯКОВА

— Хочется начать с начала. Что, собственно, такое архитектура? Если это музыка, застывшая в камне, то придется признать, что современные ее «аккорды» на наших улицах никак не успокаивают душу.

— Лично мне близко современное определение архитектора Питера Айзеймана, назвавшего архитектуру критической деятельностью, в которой каждый новый объект критически относится к предыдущему. В результате этой критики и возникает новое качество. Конечно, высказывание Айзеймана несколько экстремистское, но доля истины в нем есть. Критика не значит отрицание. В прошлые века итальянские, немецкие архитекторы, работая в Москве и Петербурге, критически относились к русской архитектурной традиции, но ни в коем случае не отрицали ее. В итоге они создали свою неповторимую архитектуру.

— Но разве главный стиль советской архитектуры — функционализм не отрицал традицию в принципе?

— Не совсем так. Это на Западе функциональная архитектура подразумевала функцию в чистом виде, у нас же, в силу нашего менталитета, она была более художественной и идеологической. Но именно сочетание русского авангарда и западного функционализма породило интересное явление — конструктивизм, которому нет аналогов в мировой архитектуре. В Новосибирске он, кстати, очень неплохо представлен.

— Как же советские архитекторы от крайнего авангарда перешли к тому, что мы сейчас называем «сталинским ампиром»?

— Совершенно закономерным путем. Архитектурный авангард родился на волне русской революции, требовавшей новых форм и стилей. Отрицая прежний абсолют — классику, архитекторы революционной России искали новый эталон и нашли его в модернизме, ставшем, по сути, новой классикой архитектуры, в силу своего интернационального характера.

Но уже в 30-е годы он перестал удовлетворять идеологическим требованиям. Под руководством Сталина Страна Советов превратилась в империю и требовала соответствующих архитектурных символов. Имперским стилем могла быть только классика, интерпретированная в духе времени.

Кстати, те же архитектурные метаморфозы в то время происходили в Германии, которая становилась Третьим рейхом.

— Выходит, хрущевскую панельную «революцию» можно назвать торжеством демократии в архитектуре?

— Конечно. Время оттепели — это время возврата к концепции модернизма, но на иной мировоззренческой основе. Главным событием эпохи стал полет человека в космос, который перевернул само понятие земного притяжения. В архитектуре новое «космическое» мышление выразилось в создании и применении принципиально новых материалов — пластика, алюминия, закаленного стекла и стеклоблоков. Архитекторы старались предельно облегчить конструкции, сделать их как бы парящими.

В это время, кстати, в Новосибирске воплощались проекты революционной смелости. Например, кафе «Лепесток» на улице Советской. По тем временам такая изогнутая бетонная оболочка была небывалым архитектурным решением. Новым словом в советской архитектуре стал и кинотеатр имени Маяковского с огромным витражом из закаленного стекла. Смелым по тем временам было и архитектурное решение Дома ученых и Торгового центра в Академгородке, как, впрочем, и сам этот мини-город ученых.

— Но согласитесь, что все эти революционные достижения как-то плохо сочетаются с неудобным жильем того времени, пресловутыми панельными «хрущевками», или «хрущобами».

— Панельное строительство пришло к нам, между прочим, с Запада, где оно бурно развивалось в послевоенные 50-е годы, когда нужно было срочно обеспечить жильем массу оставшихся без крова людей.

В Новосибирске же после войны немалая часть жителей вообще обитала в бараках и рада была хоть какому-то жилью.

Сейчас принято критиковать «хрущевки» за их тесноту и непрезентабельность, но в Голландии и Японии квартиры многих их жителей не намного просторнее. А в Швейцарии, кстати, красота и простота синонимы, это только у нас простота ассоциируется совсем с другими понятиями.

Конечно, можно снести «хрущевки», но, по большому счету, это ничего не даст. Это вообще не экологичный подход — сносить одно здание и на его месте строить другое, которое лет через 15–20 также перестанет удовлетворять растущим потребностям.

Правильнее в каждом конкретном случае выбирать оптимальный вариант, как это делают, например, немцы.

— В двадцатые годы наша архитектура была авангардной, а сегодня находится ли она хотя бы в мировом контексте?

— Ответ не может быть однозначным по той причине, что в России две разные архитектуры — столичная и региональная, решающие, по сути, разные задачи. Если первая начинает входить в русло мировой архитектурной моды, то региональное зодчество в нее абсолютно не вписывается. И не из-за отсутствия хороших архитекторов — просто в регионах другой подход к архитектуре.

Архитектурная мода — это сверхвыгодное, но очень дорогое удовольствие, чем престижнее имя архитектора, тем дороже обходится его проект. Но такая недвижимость становится уже объектом мировой значимости, и стоит соответственно. В Москве это поняли, и местные девелоперы сегодня приглашают в Белокаменную немало звезд мировой архитектуры. Но в регионах они не нужны, здесь пытаются решить другую задачу — создать качественно новую базу жилья.

— Выходит, архитектурное творчество как таковое определяется чисто экономическим фактором: нет денег — нет и творчества?

— Не совсем так. Это еще вопрос менталитета. Сейчас в России лишь два буржуазных города — Петербург и Москва. Ну, еще, может быть, Нижний Новгород. Остальная страна живет в условиях земельно-феодальных отношений.

Примерно такой же была ситуация в Италии эпохи Ренессанса, где в феодальных городах, пошедших по пути буржуазного развития, во Флоренции, в Генуе строились башенки знати. Чем выше башня, тем человек знатнее. Та же ситуация у нас. Каждый строит свою башню, свой замок. И ему важна не оригинальность конструкции, а только высота башни.

Это, в общем, нормальный процесс, только мы отстали в нем на 600 лет.

Со временем феодальные отношения неизбежно перейдут в буржуазные, и люди начнут понимать, что для того, чтобы построить башню, нужно сначала спросить разрешения у соседа. А с уважения прав других начинается демократия.

— Пресловутая «точечная застройка» тоже пережиток феодализма?

— Отнюдь. Это как раз первая ласточка переходного периода феодально-буржуазных отношений. «Чистый» же феодализм выстроен на законодательном разуме и подразумевает четкий регламент. Советский период, кстати, был вполне феодальным. В роли главного феодала выступало государство, владеющее всей землей. Оно решало, где и что строить. Решили построить Челюскинский жилмассив — снесли все и построили. Вообще такая ансамблевая архитектура характерна для любого тоталитарного строя.

Что касается «точечной застройки», как ее окрестили журналисты (потому что на самом деле практически любая застройка является точечной), то главная проблема здесь — отношение к ней жителей близлежащих домов. Сейчас это реакция сельского жителя, который очертил свой участок и не хочет никого на него пускать. Года два назад на улице Сакко и Ванцетти (у станции метро «Речной вокзал», где ядро нового центра города) кто-то огородил часть газона колючей проволокой и посадил там картошку. Нормально для человека с психологией селянина. Кстати, и сегодня многие жители Новосибирска, не так давно перебравшиеся в город из районов области, сохранили менталитет сельских жителей, привыкших жить просторно. А взаимное уважение возникает, когда люди живут тесно, как в средневековой Европе.

— Значит, нам осталось только застроить все свободное пространство и начать уважать друг друга?

— Не обязательно. Наш мир все же отличается от средневекового, он насыщен информацией, которая позволяет формировать новое толерантное сознание, которое будет влиять и на архитектуру. Например, сегодня есть идея всемирного города-деревни, который опоясывал бы весь земной шар.

— Как подобные проекты согласуются с решением об экологическом развитии современного мегаполиса, принятом на мировой конференции в Рио-де-Жанейро, в которой участвовала и Россия?

— Если говорить о нашем городе, то экологического развития для него, в русле мировой интеграции, не видится в принципе. Для этого Новосибирск построен слишком нерационально. Не должен сибирский город быть таким растянутым и разбросанным. Именно из экологических соображений он обязан быть компактным и иметь минимум инженерных сетей. Абсолютно неэкологично, по мировым стандартам, и наше отношение к городской среде.

В Саппоро сжигают мусор, отапливая улицы, чтобы на них не было снега. Кстати, и в дореволюционной России для этой цели были специальные приспособления, а у нас в принципе отсутствует система сбора снега и очистки талой воды.

А кто сегодня пытается хотя бы отчасти снизить экологическую вредность городских крыш? Известно ли вам, что кровля большей части городских домов сделана из экологически вредных материалов — битума, асбеста? А самая невредная крыша природная — трава, земля. И можно поднять земельный уровень наверх, посадить на крыше деревья. Это мировая практика эксплуатируемых дерновых кровель.

Я спроектировал одну такую зеленую эксплуатируемую кровлю на здании Сбербанка в Барнауле. Прекрасно работает. Но других заказчиков на природную кровлю не нашлось. Не столько по экономическим соображениям, сколько из-за укоренившегося стереотипа, что плоская крыша — это плохо. А почему, спрашивается, плохо? Потому что они текут. Но сегодня на рынке достаточно новых гидроизоляционных материалов, позволяющих решить эту проблему.

— Видение Новосибирска у многих сегодня очень полярно — от глухой провинции до столичного города. Как видите его вы?

— Я вижу его в исторически-культурном контексте. Как ни странно, но возникновение Новониколаевска напоминает ситуацию переселения европейцев в Новый Свет. Уже первое поселковое самоуправление было абсолютно демократичным, и это в царской России. Первые жители Новониколаевска — люди сугубо практичные и инициативные (как первые поселенцы в Америке) — постройкой часовни в центре державы Российской, пытались утвердить некий новый центр России. И это «центристское» стремление при советской власти только усилилось. Провинциальный город стал символом новой Сибири, в противовес купеческим твердыням Омску и Томску. Именно в этом, пионерском, смысле Луначарский назвал Новосибирск Сибчикаго.

И этот контекст — новой столицы, Сибчикаго, прослеживается во всей истории нашего города. Стремление к новому отразилось в конструктивистских постройках, в гигантских зданиях вокзала и Оперного театра, в создании Академгородка. Вообще, практически каждое десятилетие рождало в городе какую-то знаковую масштабную постройку, утверждающую историчность и «центродержавность» нашего города. Та же тенденция сохранилась и в наши дни. Вы видели голубой дом с двумя башнями недалеко от «Глобуса»? Так вот, в Чикаго самый высокий небоскреб (долгое время державший пальму первенства в мире по высоте) также имеет два шпиля.

Столичность и «американскость» — это и есть исторически-культурный, если хотите, философский контекст Новосибирска. И развиваться наш город должен, скорее всего, в соответствии со своим контекстом, естественно, не забывая своей 112-летней истории.