О «дачном Гене», полковнике-афганце,дочери силового министра и особенностях рас-сей-с-скойжизни

Журналист и писатель Ролен Нотман, лауреат литературной премии им. Гарина-Михайловского, представил на суд читателей новую книгу повестей и рассказов «Дачный Гена и другие».

Фото Сергея ПЕРМИНА

Презентация сборника состоялась в Доме журналистов. Поздравить автора с его десятым по счету литературным детищем собрались не только друзья и пишущая братия, но и люди науки. Более 20 лет Ролен Константинович является научным обозревателем газеты «Советская Сибирь», и в научных кругах его давно считают человеком своим. Не так давно материалы встреч журналиста с учеными и знакомства с работой научных институтов были изданы отдельной книгой («Предназначение», изд-во СО РАН). Вошла в книгу и переписка Ролена Нотмана с известным писателем Юрием Нагибиным. Нагибин был одним из первых читателей первого сборника рассказов Нотмана «В мороз», высоко оценил книгу, заставив автора поверить в свои силы и тем самым дав ему путевку в литературную жизнь.

Дачный Гена и все-все-все

Герой рассказа, по которому названа вся книга, — предприимчивый, заковыристый мужичок-умелец Гена, строитель домиков в дачных кооперативах. Своим методом работы он может довести заказчика до чего угодно — инфаркта, запоя или развода. Но Гене прощают многое, потому что Гена — мастер…

Герои сборника очень разные — и по возрасту, и по статусу, и по времени проживания. Если бы они вдруг да собрались где-нибудь в одном месте — у них и общей темы для беседы могло бы не найтись. О чем, например, говорить оригиналу Гене, любителю топтать дачные артитоксы, с суровым полковником-афганцем («Ночные беседы»)? Или с белозубым Мирче из послевоенной Москвы, безнадежно влюбленным в министерскую дочку («Дочь силового министра»)? Или с интеллигентным Эдуардом Петровичем, взявшимся доказать, что Сталин — трус («Сталин и Эдуард Петрович»). Впрочем, возможно, мы и не совсем правы, хорошим людям всегда есть о чем поговорить.

Есть среди героев Ролена Нотмана и «чудики», которыми всегда была богата Россия. Одному из таких чудиков — толстому, седому, несуразному и добрейшему Борису, мужчине-ребенку посвящено, пожалуй, самое тонкое и пронзительное произведение сборника — повесть «Неприкаянный». Добрейший Боря не вписывается в институт человеческих отношений и самим фактом своего существования и самой своей неприкаянностью доказывает несовершенство этого института. Повесть посвящена брату, перед которым, читаем в посвящении, «автор виноват»…

В творчестве Ролена Нотмана много биографических моментов. Этим отчасти объясняется и его частое обращение к сталинской теме. Его родители в свое время были репрессированы, что во многом определило его дальнейшую жизнь, характер и отношения с людьми. Нашли мы в одном из рассказов и ответ на давно интересовавший нас вопрос о происхождении имени автора («Что в имени моем?»), достаточно, согласитесь, необычного.

Рожденный ленинцем

В выборе имени для сына родители — сначала комсомольцы, потом коммунисты — были совершенно единодушны. В романтическую эпоху ударных пятилеток по улицам ходило много Владленов, Виленов, Мариленов и Сталиков. Ролен Константинович вспоминает, что в соседнем от них доме жил веснушчатый Галилей, а под окном играла в классики симпатичная Идея. Жилось будущему писателю и журналисту с его «простым советским именем» очень не просто. Кем только его не дразнили в детстве — и «роликом», и «рулетом», и «роком», и, страшно вспомнить, «рожей». Поэтому своего сына он все же назвал с учетом всех этих обстоятельств.

Отца Нотмана — преподавателя истории Ленинградского университета — репрессировали в 37-м и расстреляли в Магадане. Мама — преподаватель Новосибирской ВПШ — была репрессирована в 1948-м. Десять лет провела в лагерях, из которых семь лет работала в тайге, на лесоповале…

— Вот такая, — констатирует Ролен Константинович, — «историческая» семья.

Мама, кстати, была одним из самых заинтересованных читателей и самых суровых и справедливых критиков творчества сына.

***

Рассказы и повести, собранные в «Дачном Гене» под одной шапкой, по настроению — самые разные. Сам для себя автор делит их на иронические, романтические и трагические. Настроение книги, говорит, и должно быть разным, чтобы читатель не зацикливался на одном чувстве. Книга действительно получилась очень разнообразной, и монотонность восприятия ее будущим читателям явно не грозит…