В Новосибирске состоялись концерты известного всей стране «блатного« мэтра.
Автора «Гоп-стопа», «Глухарей», «Лечить так лечить» таким новосибирцы еще не видели: два четырехчасовых концерта с аншлагом, подавляющее большинство философских композиций. Плюс к этому — маэстро выходил не только с гитарой, но и садился за рояль, а вторые отделения он играл и пел вместе с огромным ансамблем.
При этом Розенбауму сейчас не просто. Александр Яковлевич даже свой недавний день рожденья (ему исполнилось 54 года) провел в печали: два месяца назад ушел из жизни его младший брат Владимир, умерший после пересадки почки. Именно памяти Владимира музыкант посвятил одну из самых лирических вещей на концерте.
— Я не люблю об этом говорить, слезы так и подступают, хотя уже два месяца прошло, — рассказал Розенбаум корреспонденту «ВН». — Мы были как две половины единого целого, а теперь я — совсем другой человек, можно сказать, неполноценный, половинчатый. Давайте поговорим о чем-нибудь другом, о Новосибирске, например, точнее, о вашей публике.
— Почему же не о городе?
— Да я толком о нем ничего рассказать не смогу. Первый раз я приехал в Новосибирск ровно 25 лет назад с ансамблем «Пульс». Тогда на общение с городом у меня еще было время: цены на билеты были доступными, можно было жить и петь хоть месяц. Сейчас вижу только вокзал да гостиницу, как и многие артисты. Самое любимое место поэтому — гостиница «Обь»: вид на реку, на ночной город — просто сказка. Правда, на этот раз я поселился в так называемой «Усадьбе» за вашим ЛДС «Сибирь». Тоже неплохо: тихо, мило, лесок кругом, шум города не слышен. Сейчас после концерта поеду туда расслабляться.
— Каким образом?
— Если вы имеете в виду спиртное, то ошибаетесь. Видите ли, 200 граммов меня не устроят, а свою норму — литр-два — позволить себе не могу. Возраст уже не тот. Вообще, всему нашему коллективу можно дать название «Дедовщина». Всем далеко за 40 лет, и здоровье нужно беречь. Это я, как врач, прекрасно знаю. Поэтому отдых такой: душ, ужин, телевизор.
— Вернемся к новосибирской публике…
— О публике я знаю многое, потому что есть с чем сравнивать. К примеру, зрители в так называемых «металлургических» городах очень сдержанны, я бы даже сказал, закомплексованы: они слушают очень внимательно, видно, что им нравится, но эмоций практически не выражают. И все-таки самая тяжелая публика для меня в Новосибирске. Тяжелая и в то же время — самая замечательная. Объясню почему. Больше чем уверен: сейчас поеду в Томск, и при моем появлении на сцене публика взревет. Людям будет неважно, что я пою и как я пою: просто приехал Розенбаум, этого достаточно. В Новосибирске публика очень требовательная, разборчивая, искушенная, называйте как хотите. Попробуй я у вас выступать вполсилы — в следующий раз не набрал бы и четверти зала. Халявщиков здесь не любят, и слава Богу.
— Но ведь есть и другая аудитория, которая валом валит на те же концерты «Фабрик» и с удовольствием часами смотрит на поп-звезд.
— Я говорил про интеллигентных слушателей. К сожалению, их становится все меньше, но они есть, и вот они — самые требовательные, самые культурные. Это я про вашу новосибирскую интеллигенцию и про свой родной Санкт-Петербург. А про «Фабрики»… Я никогда не думал, что доживу до такой тупизны в музыке и текстах. Но это мое личное мнение, ведь времена меняются и запрещать это — глупо, по-стариковски. Наши бабушки, воспитанные на фокстротах и романсах, в свое время строго осуждали нас за увлечение рок-н-роллом: мол, молодежь разлагается. Мое мнение, что разложения мы достигли сейчас, когда все без исключения радиостанции круглые сутки крутят эту «долбежку« с абсолютно бессмысленными текстами. «Бум-бум» — как кувалдой по голове. Да сделайте вы два-три радио, для дискотек, для автомобилей, для тех, кому нравится такое. Но не десять же с одним и тем же репертуаром. А так называемый шансон вы слышали? Полнейшая безграмотность. Это не блатные песни, а дешевая блатота.
— Чем отличаются эти понятия?
— Автор блатных песен — прежде всего интеллигент, философ и отличный знаток русского языка. А вот тех, кто на незатейливые мелодии поет хрен знает что, да еще и в ноты не попадает, зато сиплыми, прокуренными и пропитыми голосами, — это и есть блатота. Но самое страшное — открывание рта под «фанеру». Это запретить нельзя, но с этим можно бороться.
— Как депутат Госдумы, вы как-то намерены с этим бороться?
— Запретить петь под фонограмму я не могу, правильно. Но вместе с другими депутатами мы можем налить в бочку меда фонограммщиков не ложку, а огромную канистру дегтя. Законопроект уже готовится. Суть его проста: если длинноногая девочка-кукла, или смазливый мальчик, или еще кто-нибудь хотят зарабатывать деньги, не используя при этом своего голоса, — пожалуйста. Но обманывать потребителей или что-то скрывать от них они не имеют права. Если закон будет принят, то на всех афишах этих так называемых «звезд» будет красоваться подпись: «Концерт под фонограмму» или что-нибудь подобное. Уверен, потенциальные зрители воспринимать эти яркие плакаты будут совсем по-другому, а продюсеры и прочие музыкальные боссы встанут перед тремя решениями: либо заставить своих подопечных запеть вживую, либо согласиться с такой подписью и лишиться многих поклонников, либо продолжать обманывать народ и платить огромные штрафы, равные барышам за один нечестный концерт.
— Вам часто задают вопрос о вашей «первой» профессии?
— Конечно, часто. То, что я врач «Скорой помощи», знает вся страна, только вот многие почему-то думают, что если я известный певец, то сам «мараться» о простых смертных не буду. Глупейшее заблуждение. Я никогда не отказывался и не собираюсь отказываться от помощи всем, кому бы то ни было — другу-музыканту или бомжу на улице. Но из этого не надо делать сенсаций, уважаемый журналист. Нужно писать о тех врачах, которые прошли мимо пострадавшего или заболевшего, а не о моих «подвигах», которые являются моей обязанностью как человека, давшего клятву Гиппократа и знающего, как и чем можно помочь. Вот нашему с женой браку в декабре стукнет 30 лет, а она до сих пор работает врачом-рентгенологом в питерской психиатрической больнице. Она хочет работать, хотя могла бы давно этого не делать. И я ее не отговариваю, потому что знаю, что такое — помогать человеку.
