«То, что я видел, слишком страшно…»

26 апреля исполняется 20 лет со дня трагедии на Чернобыльской АЭС

Справка «ВН»

В результате аварии на атомной станции в Чернобыле 2,5 миллиона человек подверглись радиационному излучению, 250 тысяч погибли. Из 800 тысяч участников ликвидации последствий взрыва 50 тысяч умерло, 90 процентов оставшихся тяжело больны. По расчетам независимых экспертов, дополнительная смертность от раковых заболеваний в России вследствие аварии на ЧАЭС составила 67 тысяч случаев.

В Новосибирске проживают 1811 участников ликвидации чернобыльской аварии и 345 эвакуированных из зоны Чернобыльской АЭС, в том числе 482 инвалида, 332 вдовы погибших (умерших) участников ликвидации аварии, кроме того, 512 детей, рожденных после радиационного облучения одного из родителей.

Саркофаг Чернобыльской атомной электростанции

— Муж поехал в командировку. Куда — не сказал, — вспоминает Тамара Команева. — Раньше он всегда говорил мне, куда уезжает. Бывал в Томске-7, Красноярске-44, Семипалатинске, Челябинске. Я реагировала на эти командировки относительно спокойно, потому что ничего не знала о военно-промышленном комплексе и работах с радиоактивными материалами, которые проводились в этих городах. Я всю жизнь учительницей проработала, да с детьми сидела, их у нас трое. Вот и в этот раз думала: ну, командировка да командировка, что особенного. А тут спрашиваю: куда едешь? Муж насупился: не скажу, мол, и все. Он уже стоял в подъезде возле лифта, когда я в последний раз задала вопрос: «Куда ты едешь?» Он ответил: «В Чернобыль». Я подумала, что это неудачная шутка. Разумеется, про аварию я знала. Все СМИ говорили только об этом. Но, как любой рядовой советский обыватель, думала: это где-то очень далеко, нас не касается. На следующий день позвонила его начальнику. Он подтвердил. Те полторы недели, что длилась эта командировка, я не отходила от телевизора, не могла спать и практически не ела.

Михаил Команев работал тогда на предприятии «Химэлектромонтаж». Теперь оно называется «Электрон». Занимал должность начальника отдела труда и зарплаты. На взорвавшейся АЭС работали 120 сотрудников «Химэлектромонтажа» бок о бок с коллегами и земляками из «Сибакадемстроя». Но за ту же работу сибакадемстроевцы почему-то получали больше. Рабочие написали возмущенные письма в Москву и на родное предприятие. Команева отправили разбираться, в чем дело.

— На самолете мы прилетели в Киев, — вспоминает Михаил Иванович. — Там нам велели оставить свои вещи в гостинице. Взамен выдали другие. Нет, не защитные костюмы, а просто одежду. А из защиты были только респираторы-лепестки.

Команева поселили в казарме вместе с солдатами, которых мобилизовали в Чернобыль со всей страны. Молоденьким пацанам пообещали, что как только они наберут критическое количество бэров (бэр — единица измерения дозы радиации, смертельной считается доза 400–500 бэр, максимально допустимая для работающих на радиационных производствах — 5 бэр), их комиссуют домой, а предварительно в качестве награды устроят поездку на Черное море. Многие, желая увидеть море и поскорее вернуться домой, лезли в самое пекло.

…Они умирали прямо на пляже, даже не успев искупаться. Те, у кого были кариесные дупла в зубах, истекали кровью из десен. Мелкие ссадины на коже превращались в кровавые волдыри. Никто ведь тогда не знал, что солнечные лучи смертельны для человека, подвергшегося воздействию радиации, и что через нарушенные биологические покровы (кожа, зубная эмаль) радиация проникает в несколько раз быстрее.

Объект, на котором работал Михаил Команев, находился в 20 минутах ходьбы от взорвавшегося реактора. Михаил Иванович все время находился рядом с рабочими — наладчиками, монтажниками. Проводил нормирование труда.

— Об опасности тогда никто не думал, — говорит Михаил Команев. — Во-первых, не знали. Во-вторых, многие поехали туда ради заработка — ликвидаторам платили очень большие деньги. В-третьих, народ собрался в основном привычный к экстриму: те, кто работал на предприятиях ВПК и постоянно в той или иной степени имел дело с радиоактивными материалами, тяжелыми металлами и прочими опасными веществами.

Про «зону» Михаил Иванович рассказывает неохотно. Только то, что на 30 километров от Припяти видел вымершие поселки, разоренные мародерами, и дождевых червей-мутантов. В обычной жизни они гермафродиты, а в Чернобыле они разделились на самцов и самок, после дождей выползали на поверхность почвы и занимались любовью.

Собрав материал по нормированию труда на Чернобыльской АЭС, Михаил Команев полетел в Москву — доказывать, сколько именно должны платить рабочим из Новосибирска. Зарплату нашим после этого существенно прибавили.

Когда Михаил Команев вернулся домой, жена его не узнала:

— Он всегда был пухленький и розовощекий. А тогда на пороге стоял скелет, обтянутый кожей, с синюшным цветом лица. Я подумала, что он, наверное, очень голоден, и, едва обнявшись-поздоровавшись, побежала на кухню собирать на стол. Через несколько минут зову его: «Миша, иди кушать!» Миша не отзывается. Зашла в комнату и увидела, что мой муж лежит на кровати — то ли спит, то ли без сознания. Несколько месяцев потом он пребывал в таком вот сомнамбулическом состоянии — испытывал жуткую слабость, ничего не мог делать, только ел и спал. Врачи велели мне обеспечить ему свежий воздух и хорошее питание. У нас почти весь семейный бюджет уходил на черную икру, которую доктора рекомендовали в обязательном порядке. Слава Богу, дети были взрослые и могли нам помочь. А каково молодым парням, которые уехали в этот Чернобыль, оставив жен с малышами…

Сам Михаил Иванович считает, что родился не просто в рубашке, а в телогрейке. Выжил на войне, будучи заживо похороненным. Его имя до сих пор значится на одной из стел монумента Славы.

Это случилось в 44-м в немецком городе Тильзите (ныне город Советск Калининградской области). Михаил Команев получил тяжелое ранение, уже второе. Родная часть, семимильными шагами двигавшаяся в сторону Берлина, заметив потерю бойца, сочла его погибшим и отправила похоронку матери в Новосибирск. Сам Михаил Иванович вернулся домой только в 47-м. Пока валялся по госпиталям. Пока добирался практически пешком через всю Европу. Пока доказывал Родине, что не был в плену, не батрачил на чужеземцев. Ему повезло — Родина поверила, украсила грудь героя орденами и медалями. Власти Новосибирска предложили убрать его имя из списков погибших. Но в семье Команевых решили: не надо, пусть остается. Есть в народе поверье: тот, кто однажды чудом спасся от смерти, будет жить долго и счастливо.

Михаилу Команеву сейчас 82 года. Он заслуженный человек и счастливый семьянин. В течение пяти лет Михаил Иванович возглавлял организацию ветеранов Чернобыля Калининского района, в которой состояло 310 человек. Многих из них уже схоронил.

— А сколько семей оказались разрушенными после этого Чернобыля! — Тамара Команева все время помогала мужу в его общественной работе и знает о том, что говорит. — Не каждая женщина способна на подвиг прожить всю жизнь с инвалидом. Сотни молодых ребят, вернувшись оттуда, все потеряли — здоровье, жен, детей. Многие после этого спились, стали наркоманами…

Накануне 20-летия Чернобыльской катастрофы МАГАТЭ презентовала программу строительства в России 40 атомных реакторов к 2030 году. В 80-е годы Михаил Команев активно приветствовал идею строительства АЭС в Новосибирске. Теперь говорит, что понимает, как заблуждался, и готов обеими руками голосовать против развития ядерной энергетики в Сибири: «То, что я видел — слишком страшно…»

Реактор должен был взорваться?

До сих пор среди специалистов-ядерщиков не утихают споры о причинах взрыва реактора на ЧАЭС

Корреспондент «ВН» отыскал электронную версию книги украинских журналистов А. Будницкого и В. Смоги «Мужество. Взгляд через годы». Книга была написана к 15-летнему юбилею чернобыльских событий, но на прилавках книжных магазинов так и не появилась. Очень вероятно, из-за главы под названием «Реактор должен был взорваться».

Злополучный четвертый блок ЧАЭС после взрыва реактора

Это утверждение принадлежит бывшему заместителю главного инженера ЧАЭС Анатолию Дятлову. Законом и людьми Дятлов признан одним из основных виновников крупнейшей катастрофы ХХ века. Однако авторы книги пытаются доказать: оперативный персонал станции невиновен.

«Реактор РБМК-1000, установленный на Чернобыльской АЭС, неминуемо должен был где-нибудь когда-нибудь взорваться. В 1975 году на Ленинградской АЭС произошла авария: разгерметизировался канал на таком же реакторе, как в Чернобыле, — пишут авторы книги со слов Анатолия Дятлова. — В 1983 году уже на чернобыльском реакторе было обнаружено крайне опасное явление — стержни аварийной защиты вносили в реактор не отрицательную, а положительную реактивность.

Начальник группы безопасности атомных станций Института им. Курчатова В.П. Волков неоднократно подавал докладные записки всем своим руководителям с обоснованием опасности реактора. Внимания на них никто не обращал».

В засекреченных материалах уголовного дела против работников станции есть объяснение главного конструктора ЧАЭС академика Доллежаля. Авторы книги цитируют его: «При работе с обогащенным ураном влияние парового эффекта регулируется специальными поглотителями». Чернобыльский реактор дополнительных поглотителей не имел. По утверждению Дятлова: «Доллежаль — единственный из специалистов, который сказал правду и признал, что тот реактор, который был в Чернобыле, был неуправляем, а аварийная защита не была надлежащим образом сконструирована. Вспомните: катастрофа началась с нажатия кнопки аварийной защиты. Кнопка эта служила и для обычной остановки реактора в нормальных условиях. Так вот, 26 апреля 1986 года мы нажали кнопку в обычных, предусмотренных всеми инструкциями режимах, чтобы заглушить реакцию. А вместо этого получили взрыв. Как вообще такое может быть — аварийная защита не глушит, а взрывает реактор? Ответ один: так он был сконструирован».