О нашем месте стоит поразмыслить

Каковы перспективы России в эпоху глобализации, размышляет главный специалист в этой области Владислав ИНОЗЕМЦЕВ

Споры о месте России в стремительно меняющемся сегодняшнем мире и о нашей внутренней ситуации продолжают волновать не только политиков, но и серьезных исследователей. Недавно Московская школа политических исследований, которую, напомним, в разное время заканчивали ряд фигур, заметных в публичном пространстве новосибирской политики, провела интернет-диалог своих слушателей и выпускников с одним из ведущих отечественных специалистов в области исследования постиндустриального общества Владиславом Иноземцевым.

Тем, кто интересуется политикой не на уровне «кто где что сказал», эта фамилия хорошо знакома. Доктор экономических наук, философ, закончивший с отличием Московский университет, написал более двухсот работ по проблемам современного общества. Его книги известны не только в России — они переведены на английский, французский и японский языки.

Спрашивали научного руководителя Центра исследований постиндустриального общества и главного редактора журнала «Свободная мысль XXI» люди из самых разных регионов, в том числе и новосибирцы.

Тем для обсуждений было много…

Вступит ли Россия в ВТО?

Мне кажется, что шансы на вступление России в ВТО в текущем году минимальны, а в ближайшем будущем не вполне очевидны. Для 2007 года я оценил бы их на уровне 30–40%. Проблема, как мне кажется, имеет два «измерения».

С одной стороны, у России нет явного повода стремиться к вступлению в ВТО. Экспортируя нефть и газ, страна не сталкивается с серьезными препятствиями для своих товаров за рубежом. При этом имеется возможность закрывать свой рынок в случае необходимости. Бюджет почти на 2/5 наполняется за счет разного рода акцизов и таможенных пошлин, чего нет в нормальных странах (хотя в африканских доходит и до 60%). Отечественные производители защищены и во вступлении в ВТО не слишком нуждаются, что отражается в политике.

С другой стороны, замкнутость России серьезно вредит нам всем как потребителям, так как нам приходится переплачивать за импортируемые товары, покупать некачественные российские, дышать воздухом, отравленным выхлопами «Жигулей» и «Волг», которые давно бы уже не выпускались, если бы имелась конкурентная среда. Кроме того, отсутствие любых прописанных правил позволяет правительству упражняться в волюнтаризме — пока что на виноделах Молдовы и Грузии, но и до нас дело тоже дойдет, можно не сомневаться.

Таким образом, вступление в ВТО приобретает в нашем случае парадоксальный оттенок: участие в этой сугубо экономической организации важно для нас его политическими, а не экономическими последствиями. Мне кажется, что в «повестку дня» правительства этот вопрос как бы перешел по наследству, и переговоры ведутся скорее по инерции. Предсказать их итог довольно сложно.

О наших банках

В ближайшие 5–10 лет российские банки будут ориентироваться на повышение качества обслуживания предприятий и частных лиц, но не смогут тягаться ни с государством, ни с западными банками в сфере выделения инвестиционных кредитов. Они останутся в той нише, которую на Западе занимают средние (зачастую региональные) банки. Перспектива в 30–40 лет не просматривается вообще: банковский сектор крайне сильно подвержен государственному регулированию, а характер изменения принципов такового сегодня практически не поддается прогнозу.

О союзе с Белоруссией

Сегодня между нашими странами нет границы и таможенных барьеров — как нет и недоверия или враждебности между нашими народами. И в России, и в Белоруссии существуют проблемы с политической системой, демократией и хозяйственной свободой. Однако и в России, и в Белоруссии подавляющее большинство граждан поддерживают режимы Путина и Лукашенко. Белоруссия отчасти даже показывает будущий путь России — и мне кажется, что вопрос о третьем сроке для Путина будет скоро решен по лукашенковскому сценарию.

В то же время за последние годы правящие бюрократии в обеих наших странах ощутили себя прочной властью, не зависящей от своих народов и внешнего мира. Любое изменение сложившегося положения — в том числе и создание реального Союзного государства — это большой риск для обеих сторон. Поэтому при внешней популярности этой идеи она вряд ли будет реализована. Хорошо это или плохо, но в таком государстве нет нужды даже у наших народов. Если бы мы жили существенно по-разному или шли бы в разных направлениях, такая потребность могла бы появиться. Идти же параллельными курсами в нынешних условиях вполне можно и без всякого формального объединения.

О профиците бюджета

Меня интересует целесообразность наращивания бюджетного профицита. И я не нахожу ответа на этот вопрос. Иного, кроме неспособности власти квалифицированно расходовать средства и ее нежелания — порожденного, видимо, полной уверенностью в том, что граждане не могут привлечь ее к ответу, — работать на благо собственного народа. В нормальной стране власть, не способная распорядиться деньгами, должна была бы снизить налоги — но наша власть, похоже, нам ничего не должна…

Что такое нацпроекты?

По моему глубокому убеждению, эти проекты представляют собой даже не PR-проект, а метод перераспределения значительных государственных средств в пользу представителей отдельных бюрократических и отраслевых элит. Заметного эффекта для значительной части населения они иметь не будут.

Про инновационную систему

Перспектив нет никаких. И вот почему. Не бывает «национальной инновационной системы» в стране, ВВП которой составляет 2% от мирового показателя. В США после Второй мировой войны такая система была построена — но тогда на Америку приходилось более 40% мирового валового продукта, и все лучшие европейские умы работали за океаном. У нас ни первого, ни второго фактора в наличии нет. Поэтому надо выбирать иной путь — например, Япония или Корея активно (и при масштабном участии государства, обеспечивавшего гигантские дотации) покупали технологии за рубежом, а затем совершенствовали их. Но и это не было «национальной инновационной системой», так как продукция японских корпораций на 20–40% продавалась за рубежом, и производители вынуждены были конкурировать с глобальными инноваторами. У нас же все идет к тому, что результатом «национальной инновационной системы» станет новая модель ВАЗа с каким-нибудь новым агрегатом, не применявшимся ранее в России, но появившемся в мире с десяток лет назад. Пока мы мыслим об инновациях в масштабах одного города, мы будем оставаться заштатной деревней. А мыслят наши власти именно так.

Бояться ли Китая?

Даже если китайцы станут преобладающей этнической группой на Дальнем Востоке, они не смогут решить на референдуме присоединиться к Китаю. Военными средствами КНР также не сможет аннексировать часть российской территории. Поэтому я не согласен с тем, что угроза потери территории «очевидна». Очевидно другое. Влияние Китая на российскую политику растет не из-за присутствия китайцев на Дальнем Востоке. Оно растет по мере того, как в Москве осознают, что союз с умеренно антизападным и очевидно антидемократическим госкапиталистическим Китаем — наиболее естественный путь для России (как и союз с Белоруссией или Узбекистаном).

Но Китай гораздо мощнее нашей страны, а его политический класс гораздо более изощрен. Когда два года назад у меня в Китае вышла книга и я был приглашен с лекциями в Пекин и Шанхай, однажды за ужином я спросил у высокопоставленного чиновника: сколько человек, по его мнению, могут сегодня же сменить Председателя КНР, если тот погибнет в авиакатастрофе, — но так, чтобы это вообще не сказалось на качестве государственного управления? Собеседник сильно задумался и после долгой паузы сказал: семь. Теперь ответьте на такой же вопрос относительно России. В союзе с Китаем российская элита внутренне согласилась на роль «ведомой» страны. В результате Россия потеряет не суверенитет над частью территории, а возможность принятия независимых решений вообще. Сам я не против видеть Россию в таком качестве — но только если лидером будет, например, Европейский союз, уже накопивший опыт «подгонки» экономических и социальных систем других стран под свои стандарты. Быть же на «побегушках» у развивающейся страны недостойно даже в ситуации, когда не с кем сколачивать «антиамериканский блок». Лучше было бы заняться собой, а не тягаться со Штатами.

О выгоде глобализации

Глобализация весьма выгодна бедным странам, и это многие видят. Мой центр в прошлом году перевел и представил российскому читателю книгу замечательного американского экономиста Джагдиша Бхагвати «В защиту глобализации». Автор показывает выгоды глобализации очень даже ясно. В проигрыше остаются бедные страны, не желающие глобализироваться и возглавляемые коррумпированными и некомпетентными правительствами.

Далее. Очень многие эксперты и простые граждане в западных странах понимают, что сами эти государства становятся зависимыми от развивающихся стран. Но проблема заключена в том, что на Западе существует свобода коммерческой деятельности, и государство не может скомандовать (как у нас: бензину не дорожать) — производства за границу не переносить! или — китайских товаров не покупать! Я готов согласиться, что такая политика недальновидна, но я не думаю, что она изменится в ближайшее время — мощь пропагандистской машины, защищающей «открытость экономик», очень велика. К тому же в дело готовы ввязаться и политтехнологи: вспомните, как почти все политические силы Франции в 2002 г. объединились, чтобы не допустить победы Ле Пена во втором туре президентских выборов! Называли его никак не иначе, как фашистом, хотя он гораздо менее радикален, чем, например, г-н Рогозин. Но требования немного закрыться от мира перекрашиваются в «фашиствование» очень даже легко.

О Стабфонде

Спрашивают — почему деньги Стабилизационного фонда вредны для страны, а иностранные инвестиции полезны? Да нипочему! Они одинаково полезны для развития российской экономики. Тогда возникает вопрос, почему наши экономисты «считают, что расход средств Стабилизационного фонда внутри страны в среднесрочной перспективе губителен для экономики России»? Но этот вопрос подобен вопросу о том, почему тот или иной душевнобольной вообразил себя Наполеоном, а не, скажем, Клеопатрой. Я не знаю, почему они так считают, но уверен, что эта точка зрения ошибочна. Не преступна, как сказал бы Глазьев, а ошибочна.

Потому что инвестировать можно так, что никакой инфляции, которой все боятся, не случится. Ну какая наступит инфляция, если для каждой станции «Скорой помощи» закупить новейшие реанимобили? Или переоснастить поликлиники? Или поставить компьютеры в каждой сельской школе и подключить их к интернету? Инфляция усилится, только если безмерно повышать зарплаты госслужащим, не производящим никакого выходящего на рынок продукта, или в ходе «инвестирования» отпиливать половину инвестиций и скупать на все эти деньги недвижимость, автомобили и прочие потребительские товары. И если в кругах нашей интеллектуальной публики доминирует мысль, что всякие капиталовложения порождают инфляцию, то это значит: под инвестициями они понимают только собственное присвоение этих средств. Поэтому проблема инфляции — это проблема качества управления государственными финансами. И очень жаль, что из-за каких-то теоретических бредней не увеличиваются пенсии наших стариков, не улучшаются образование наших детей и медицинское обслуживание граждан.