«Собствено ручно» и «чисто сердечно»

Не всем «презнаниям» преступников должна быть вера

Странные происшествия происходят иной раз в криминальном бытии, если смотреть на них с точки зрения не пострадавшего, а нападавшего. Ну как, например, вам понравится такое объяснение грабежа, данное двадцатипятилетним Максимом Шубиным.

«Я находился 26 октября около половины пятого вечера на улице Коминтерна. Увидел женщину, подошел к ней, в руке у меня была отвертка. Я потребовал у женщины денег, она отдала мне сумку, с которой я убежал».

Представляете, всю сумку отдала — с деньгами, документами, ключами от квартиры, детскими фотографиями. И полиэтиленовый пакет тоже вручила, бери, мол, пользуйся, бедный ты наш, — с кормом для кошки, с буханкой хлеба, связкой чеснока и детскими наклейками. Ну, буквально сама вручила свое имущество, по первому требованию. Так, по крайней мере, выходит из явки с повинной, которую написал Максим.

Всего несколько месяцев прошло, как он, осужденный за кражу, условно-досрочно обрел свободу, почти на два года раньше срока. А это значит, что обучен паренек, прошел, так сказать, университеты в местах не столь отдаленных. Там знающие люди разобъяснили ему цену такому процессуальному документику, как явка с повинной. Может быть, ему вдалбливали соседи по бараку: заранее повинись, и срок скостят. А может, по-иному учили: в малом признаешься, и большое проскочит. Попавшись на этот раз, Максим не постеснялся. По всем четырем эпизодам «боевой» жизни на воле — грабежу, разбою и мошенничествам — написал явки с повинной. Или, как частенько приходится читать, «чисто сердечное презнание», «написано собствено ручно». Наш криминалитет грамотностью не отличается.

Но суд далеко не во всем поверил «презнаниям» Шубина. Там, где он с «незнакомым пацаном» (вернее, пока неустановленным) договорился напасть с кулаками в лифте на мужчину и обобрал того чуть не до нитки, запираться особо смысла не было. Отрицал Шубин лишь сговор, но понимал, что тут ему «шьют» грабеж. Его показания полностью совпали с теми, что давал потерпевший. А вот с отверткой выходил уже разбой, статья совсем серьезная. Так что в этом случае «чисто сердечное» не прошло, не нашло своего подтверждения в судебном заседании. Загремел Шубин уже в «строгий режим» на семь лет с учетом ранее неотбытого. Не помогли и «университеты».

Не всякая явка — с повинной

Этот, скажу так, бескровный сюжет, — красноречивый пример того, что не всякая повинная — явка. И не всякая явка бывает с повинной. Чаще, как показывает следственно-судебная практика, — это возможность защитительной позиции. Что и отмечает суд, когда не принимает во внимание псевдооткровения обвиняемого и подсудимого. С житейской точки зрения, каждый из нас понимает, что повиниться — значит признаться, все рассказать, раскаяться, помочь следствию. Если же строго по букве закона, то явка с повинной — это добровольное, подчеркиваю, заявление гражданина суду, органам прокуратуры, следствия или дознания о совершении им преступления, сделанное в устной или письменной форме до задержания или допроса в качестве подозреваемого или обвиняемого. В зависимости от полноты, правдивости и мотивов сообщения явка с повинной может рассматриваться как обстоятельство, смягчающее вину. Причем она имеет свою конкретную цену, записанную в Уголовном кодексе: минус четверть срока от максимального, который грозит обвиняемому. Суд может убавить и больше, если найдет к этому основания. А то и совсем освободить от уголовной ответственности в случаях, предусмотренных законом. Например, если лицо, давшее взятку, после добровольно заявило о случившемся.

Как говорили еще в старину, повинную голову меч не сечет. Можно пойти дальше: искренне раскаялся — сам себя наказал, муки претерпел, как Родион Раскольников. Но у нас таких мало. Понятие раскаяния, и уж тем более покаяния, как бы утонуло, завязло где-то в прошлом. Все более растущая гуманность суда правонарушителями воспринимается совсем наоборот — как вседозволенность. Вторая, третья судимость, могут ли они свидетельствовать об осознании вины? В действиях того же Шубина усмотрен уже опасный рецидив. И все же за искреннюю добровольную явку суд обязан давать снисхождение.

По смыслу закона, то есть добровольно

Недавно Верховный суд Российской Федерации выпустил разъяснение по этой проблеме. Да, чистосердечное признание смягчает наказание. Но всегда ли листок в деле, озаглавленный «Явка с повинной», является в полном смысле процессуально чистым документом? Как разъяснили в высокой судебной инстанции, «по смыслу уголовного закона явкой с повинной в качестве смягчающего наказание обстоятельства может признаваться заявление или сообщение о преступлении, которое сделано добровольно».

…Сорокалетний Васильев скатился с катушек по известной российской привычке беспробудного пьянства. Где-то с кем-то жили его трое деток, а он не работал. Пока еще не превратился окончательно в бомжа, но перестал приходить в свое жилище, обитал последний месяц у одного одинокого старичка. Дед, как называли его постояльцы, болел ногами и не выходил. «Здесь, у него, мы сутками пили спирт«, — сказал Васильев в суде. — Приносили его сами». В тот день к шинкарям бегали не единожды. Можно себе представить, в каком все были состоянии и надломе — в прямом смысле. Первый жилец просто упал и заснул, да так, что ничего не слышал. У деда с Васильевым возник конфликт. Ситуация просматривается только со слов подсудимого, но он словами защищается.

В явке с повинной описал, как у них возник спор, как дед почему-то выгонял его из квартиры, даже сходил на кухню и «беспорядочно махал ножом». Вообще-то немощный старик едва переступал по квартире, держась за стенки. Но в тот вечер был сильно выпивший. Так что поверить в «беспорядочное махание режущим инструментом» можно. Но в суде Васильев начал живописать совсем иную картину.

Вроде он выхватил нож у деда, повернулся к нему спиной. А тот вдруг схватил его сзади за шею и стал душить. Он, Васильев то есть, «закипел» и нанес хозяину два удара. Тот упал. Постоялец еще пуще разозлился, хотя понимал, что старик ему совсем не опасен по своей немощи, но пинал его ногами в ботинках, пока тот не затих. Убивать не хотел, да, это суд признал и квалифицировал действия Васильева, как причинение тяжкого вреда здоровью, опасное для жизни, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего. О смерти деда узнал на другой день уже после задержания, тогда и явку с повинной написал. Но ведь не сам явился, не добровольно признался. Но все же явка сыграла свою роль в суде. В ней Васильев и словом не обмолвился о том, что хозяин пытался его душить. Что согласуется с утверждением, что старик просто физически не был на это способен. Так что вся защитительная версия подсудимого развалилась, надуманной назвал ее суд.

Явка — с проверкой

Значение явки с повинной не столь мизерно, как пытаются представить себе некоторые граждане, не доверяющие ни суду, ни следствию (таких немало). Роль ее сильнее оценивают сотрудники правоохранительных органов. Она как зацепка, как поплавок, если иные доказательства преступления несколько шатки. Но, как учат студентов-юристов, любую явку, даже самую, казалось бы, искреннюю и правдивую, надо проверять. И кроме нее в следственном деле должны быть, обязаны быть другие, весомые, основательные доказательства вины. Ведь, как видим, и после «чисто сердечного презнания» обвиняемые находят множество защитительных лазеек для себя, да попросту отказываются от прежних показаний.

Василий Ковалев, двадцати пяти лет, уже попробовавший наркотики и весьма склонный к алкоголю, убил, скажу так, собутыльника. Причем, что поражает, нанес ему не менее сорока ударов руками и ногами, больше тридцати ударов отверткой (опять отвертка), двадцать ударов вилкой — по голове и телу. Происшествие разворачивалось хоть и в квартире, но в той среде, которую принято обозначать как «дно». В суде Василий виновным себя не признал, показания давать отказался в силу статьи 51 Конституции (право не свидетельствовать против себя и своих близких), а явку с повинной, как объяснил, «писал под диктовку оперативных работников, ведь мне сказали, что против меня уже даны показания». Но суд, как сказано в приговоре, «исходил из первоначальных показаний самого подсудимого, данных им в явке с повинной, написанной собственноручно». И они полностью совпадали с показаниями свидетелей. Так что ссылка на «диктовку« оперов и молчание по закону суд расценил, как способ защиты. Приговор — десять лет колонии строгого режима.

Можно ли считать явку с повинной как смягчение, если подозреваемый уже знает, что до него вот-вот докопаются, что он как бы упредил следствие в надежде на снисхождение? Верховный суд объясняет, что если явка написана с соблюдением всех процессуальных норм и была оценена и использована судом в качестве доказательства вины, то, несмотря на это «вот-вот», преступник вправе рассчитывать на снисхождение.

Но в то же время, как объясняют в Верховном суде, явка с повинной может быть «и ложной, даже спровоцированной». «Следователи, а вслед за ними и судьи нередко переоценивают ее значение, в особенности, когда на их (читай — следователей и прокуроров) подведомственной территории числится много нераскрытых преступлений». Не секрет, что иногда правоохранители готовы принять любое признание от деклассированных элементов как явку, лишь бы увеличить процент раскрываемости. А потом в суде бомж от всего отказывается, и обвинение рассыпается.

Верховный суд, пожалуй, впервые за многие годы обратился к такой непростой юридической субстанции, как добровольное признание вины. Как видим, очень своевременно. Думается, еще и в связи с тем, что, похоже, начинается новый этап борьбы с коррупцией. А значит, тем, кто самолично явится и сообщит, что дал чиновнику «на лапу», будет обещано полное прощение. Впрочем, это в законе есть и сейчас…