Наука всегда была полем битвы

Календарная дата: конец «лысенковщины»

2 сентября 1965 года состоялось совместное заседание Президиума АН СССР, коллегии Министерства сельского хозяйства и Президиума ВАСХНИЛ, на котором был, как писали газеты, нанесен сокрушительный удар по Трофиму Лысенко и его приспешникам.

Герой Социалистического Труда, «народный» академик, дважды «избиравшийся» на пост президента ВАСХНИЛ, «непотопляемый» до шестидесятых годов Трофим Денисович умел не только стойко держать удары судьбы, но и ловко интриговать, водить за нос великих мира сего от Сталина до Хрущева.

По-видимому, он отлично понимал, что, спекулируя на догматах марксизма-ленинизма-сталинизма, можно многого добиться в полуголодной стране. Руководители государства охотно верили в сочиненные сказки о кустистой пшенице, которая поможет быстро решить продовольственную проблему, «летнем» картофеле и в множество других придумок, которые не имели ничего общего с настоящей наукой, но перспективы были такими заманчивыми…

По большому счету, все это проистекало от элементарного невежества властей. А если сюда еще подпустить идеологическую борьбу с империализмом, да как следует раскрутить кампанию по поиску врагов советской власти, то можно многого добиться в стране со стопроцентной грамотностью, но с затуманенным идеологией взглядом на науку.

Хотя Лысенко рекомендовался последователем Мичурина, но его лженаучные теории ничего не имели общего с действительно народным практиком-садоводом. Наверное, на заре своей научной карьеры он был тоже искренен, когда хотел быстрее и лучше. Но зло затягивает, и однажды допущенный компромисс со своей совестью постепенно разрастается до воинствующего, наглого невежества, которое не само судит и упрятывает в лагеря своих просвещенных оппонентов, но создает соответствующую атмосферу хоть в науке, хоть в культуре, не говоря уж о самой политике.

Трофим Денисович Лысенко (1898–1976) — агроном, академик и президент ВАСХНИЛ, Герой Социалистического Труда, создатель псевдонаучного «мичуринского учения» в биологии. Многочисленные практические рекомендации Лысенко для сельского хозяйства нанесли большой экономический ущерб. Его деятельность поддерживалась И. В. Сталиным и затем Н. С. Хрущевым.

Лучше всего очень даже небезобидные деяния Лысенко можно проследить на судьбах людей, тем более известных. Вот страничка из жизни Юрия Андреевича Жданова, сына «того самого». Доктор химических наук, с 1947 года — заведующий отделом науки ЦК ВКП(б), впоследствии (1983 год) даже лауреат Государственной премии. Вполне серьезный ученый и уважаемый человек. Но вот цитата из его письма, опубликованного в «Правде» 4 августа 1948 года:

«Выступив на семинаре лекторов о спорных вопросах современного дарвинизма, я безусловно совершил ряд серьезных ошибок… Я, будучи предан всей душой мичуринскому учению, критиковал Лысенко не за то, что он мичуринец, а за то, что он недостаточно развивает мичуринское учение. Однако форма критики была избрана неправильно. Поэтому от такой критики объективно мичуринцы проигрывали, а мендельянцы-морганисты выигрывали…

Считаю своим долгом заверить Вас, товарищ Сталин, и в Вашем лице ЦК ВКП(б), что я был и остаюсь страстным мичуринцем. Ошибки мои проистекают от того, что я недостаточно разобрался в истории вопроса…»

Задолго до ухода Хрущева, который тоже верил Лысенко и был ему другом, в 1955 году большая группа известных ученых обратилась в ЦК ВКП(б) с посланием, которое вошло в историю науки как «Письмо трехсот».

Геном Трофима Денисовича

Сегодня мы предлагаем беседу с одним из свидетелей тех давних событий и человеком, который подготовил этот документ к публикации, — академиком Владимиром Шумным.

— Владимир Константинович, хочется спросить вас и как главного редактора журнала «Вестник Вавиловского общества генетиков и селекционеров»: почему, спустя пять десятилетий, вы решили опубликовать «Письмо трехсот»?

— В полном объеме и со всеми подписями этот документ никогда не публиковался. Письмо и подписи нашли в архивах Курчатова и Дубинина (Н. Дубинин — первый директор Института цитологии и генетики СО РАН. — А. Н.), полный текст письма и подписи, которые тоже составляют большую историческую ценность для науки, и опубликовали. Подумали очень просто: если это не сделать сейчас, то потом забудется, новые поколения ученых и просто людей, интересующихся наукой, никогда не будут знать, как выживала российская генетика, как ее право на существование отстаивали очень серьезные люди. Художественная литература, искусство, отражающие этот период отечественной истории, — конечно, хорошо, но документальная правда лучше.

Известно, что противостояние генетиков с Лысенко началось еще в тридцатые годы, проходили острые дискуссии, затем наступил период репрессий, 1937 год, очень многие люди погибли. В войну было не до дискуссий, но потом эта тема вспыхнула с новой силой. Лысенко был очень силен, его поддерживала власть, и в 1948 году знаменитая сессия ВАСХНИЛ вообще запретила генетику как науку. Были закрыты кафедры, лаборатории, изгнаны с работы серьезные ученые, а им на смену пришли специалисты так называемой мичуринской школы биологии. Сам Мичурин был замечательный садовод-практик, великолепный натуралист-любитель, он очень многое сделал для продвижения садоводства в более северные широты, в гибридизации растений, выводил новые сорта. Такие люди есть во многих странах мира, и они пользуются большой популярностью. Но получилось так, что у нас Мичурин стал своеобразным знаменем лысенковщины. А эти люди не брезговали никакими методами уже не просто научных дискуссий, а настоящей борьбы, при этом подводя под нее классовую основу, политику. Приемы использовались вплоть до репрессивных, физического уничтожения людей.

До смерти Сталина открыто говорить о генетике было просто опасно. Но, несмотря на запрет, наука жила. Некоторые ученые работали на свой страх и риск, а Курчатов сумел сохранить целую лабораторию за забором своего института, которая занималась исследованиями в области воздействия радиации на живые системы, и, прежде всего, на человеческий организм. Звучит несколько странно, но именно физики у нас отстояли генетику. Они понимали, что без серьезных научных исследований воздействий на человеческий организм прежде всего ядерного оружия, других физических процессов им дальше двигаться вперед невозможно. Курчатов и был инициатором создания «Письма трехсот».

К тому же в пятидесятые годы на фоне бурного развития физических и химических наук у нас в стране и за рубежом, а в Советском Союзе уже наступала эпоха освоения космоса, на фоне мирового развития генетики и молекулярной биологии отечественным ученым становилось ясно, что подобное невежество у нас в стране дальше терпеть уже просто невозможно. С этим обращением к ЦК, которое подписали известнейшие ученые, и не только биологи, но и крупнейшие физики, математики, химики, словом, вся гордость отечественной науки, к Хрущеву ходил сам Курчатов, но тот его не только не поддержал, но и отругал.

Вторая попытка была сделана в 1957 году, когда готовилось постановление Совмина о создании Академгородка. Лаврентьева попросили включить в список первых научных учреждений Сибирского отделения Институт цитологии и генетики, замаскировав генетику первым словом — цито, клетка. Это предложение прошло все инстанции, и наш институт — первый в Советском Союзе после десятилетий репрессий — был создан. А Дубинин стал его первым директором. Но когда Хрущев был в Америке, его вдруг поблагодарили за возрождение генетики. А он разделял взгляды Лысенко, поэтому был шокирован и очень зол на Лаврентьева, что тот якобы подставил его. Михаил Алексеевич оказался в большой опасности. В Академгородок, ИЦиГ из Москвы следовала одна комиссия за другой. В 1959 году Дубинина все-таки сняли, и он улетел в Москву, где продолжил работу и позже организовал новый институт общей генетики. Но главное в Сибири он сделал: собрал со всего Союза остатки разгромленных генетических школ и положил начало крупным исследовательским работам. Лаврентьев на место уехавшего Дубинина назначил малоизвестного тогда кандидата наук Дмитрия Беляева, и это было попадание прямо в точку. Беляев прошел фронт, был человеком жесткого характера. И если бы не он, то наш институт вряд ли бы выжил, потому что проверок стало еще больше.

Но наступил 1964 год, и, как это у нас водится, со сменой руководства страны начались новые времена. До ухода Хрущева ученые не могли даже мечтать о развенчании Лысенко. Ну а тут уж терпению пришел конец. В Президиуме Академии наук вокруг известного химика Юрия Овчинникова появились мощные, прогрессивно мыслящие функционеры, они стали готовить новый правительственный документ о дальнейшем развитии биологии, потому что всем было ясно: без развития биологических наук невозможно и дальнейшее продвижение вперед физики, химии, целых отраслей промышленности и т. д. С лысенковщиной надо было кончать. И в 1965 году состоялось известное совместное заседание президиумов Академии наук, ВАСХНИЛ и коллегии Минсельхоза, которое и поставило точку на мракобесии в биологии.

— Владимир Константинович, чем опасна сейчас лысенковщина? Или это просто этап в истории науки?

— В науке, в биологической, в частности, всегда существуют различные направления поиска, течения. Это нормальный процесс. До поры Лысенко и его окружение проповедовали умеренный ламаркизм, который утверждает, что все приобретенные качества наследуются. Ламаркизм очень нравился Сталину и как нельзя более кстати подходил под учение о создании, воспитании человека будущей, коммунистической формации. А генетика вдруг мешает и доказывает, что от наследственности мы никуда не денемся. Серьезная наука никогда не отрицала роль приобретенных качеств, они действительно играют большую роль в эволюции и т.д. Но абсолютизировать ламаркизм, доводить его до идеологии, а затем и превращать в средство борьбы, сведения счетов, уничтожения людей) — это уже слишком. Известно, что в окружении Лысенко было немало просто проходимцев, которых возглавлял адвокат с сомнительным прошлым Презент, и они делали что хотели, прикрываясь именем своего лидера.

Зажимать научную мысль, ограничивать ее рамками — всегда вредно. В результате мы серьезно отстали в кибернетике, и был период, когда «идеологи» от науки даже заявляли, что квантовая физика, теория относительности — это тоже не наука. Мы были на грани средневекового мракобесия.

А выводы можно делать очень простые: ни в коем случае не абсолютизировать ни одно учение, минимизировать значение идеологии в науке и верить в науку, которая благодаря современным коммуникациям сейчас активно интегрируется и бурно развивается.