Лист березовый падает с ясеня, — ничего себе!..

Нынешний декабрь — пятнадцатый после Беловежского — как ни преподносят его иначе сами участники — сговора и последовавшего за ним окончательного распада СССР. Несколько дней назад в печально знаменитой пуще снова встретились Станислав Шушкевич и Леонид Кравченко. Перед телекамерой они картинно немножко поспорили.

— Не было иного пути, и соглашение лишь зафиксировало то, что произошло! — сказал Шушкевич.

— Другой путь был, но если бы его захотела Москва! — со свойственным ему реверансом мягко возражал Кравчук.

Ельцина не было. «Звериная», как говорят о нем политологи, интуиция, видимо, подсказала ему: накуролесил — не тот повод, чтоб высовываться.

Один из надрывных аккордов лопнувшей струны — новый эстонский закон, запрещающий символику и награды прежней Родины — СССР. Печаль моя темна…

Из Таллина (не знаю, правильное ли количество согласных поставил) дал весточку старый друг, с которым вместе учились еще в школе. Он — Володя с эстонской фамилией. Отец, фронтовик, после войны приехал в далекое сибирское село: туда сослали его семью. На войне он был санитаром, видел много крови и сам проливал кровь. Поэтому имел кое-какие навыки и много лет был в деревне за фельдшера. Женился на сибирячке. Сына Володьку отправил учиться в мединститут. Со временем Владимир стал хорошим врачом, зарабатывал приличные деньги даже при советской власти. Но потом, когда началась вся эта националистическая возня, неплохую квартиру в Новосибирске выменял на хорошую в Таллине.

— Зов крови! — со смехом поднимал рюмку на прощанье. Уж он-то знал, что кровь у всех одинаковая.

Эстонским он овладел, «вписался». А сейчас ему не то чтобы горько и стыдно — ордена отца теперь приходится прятать подальше, но как-то нехорошо на душе. Чтобы не вызывать возможного интереса к нашим телефонным разговорам, мы перешли на электронную почту.

«То, что преимущественно сволочи правят миром, — писал он, — для меня было очевидно всегда. Но в условиях современной телекоммуникации, когда СМИ стали главным средством манипуляции мозгами, мне стало противно жить. Все — пойми — все конфликты на территориях бывшего Союза носят исключительно спекулятивный характер: кому-то надо продраться к власти. А власть и деньги сейчас одно и то же. В ход идут самые больные, самые уязвимые чувства, тяжелая артиллерия — вздувание национального самосознания. Само по себе оно бы и нормально, но рядом махровый национализм. И получается, как реформы в России — задумано хорошо, а после исполнения — черт знает что!

Немало лет назад однажды осенью я был в Беловежской пуще. С белорусскими коллегами смели со скамейки в парке рыжие дубовые листья и откупорили водку с зубрами. Подняли стаканы. По рукаву товарища внезапно вскарабкался бурундук. Он скосил глаз, выпил «Пущу», стряхнул бурундука и продекламировал:

— Лист березовый падает с ясеня, — ничего себе!..

Живы мои друзья в Одессе и Кишиневе, Риге и Махачкале… Когда-то нас, журналистов, регулярно собирали в Москве, мы ездили в командировки по всему Советскому Союзу и просто в гости друг к другу.

Они, плохие и хорошие политики, приходят и уходят, а мы — земля, природа, друзья и вообще просто люди — остаемся. На дворе свежий декабрьский снег — печаль моя светла…