Чуден Гоголь при тихом застолье…

Новогодние праздники, Рождество, Святки… Замечательное время для чревоугодников — двухнедельная полоса обжорств. А там, где гастрономическая вакханалия соединяется с колядками, гаданиями и румяной с морозца мистикой, сразу же вспоминаешь многие любимые страницы Гоголя.

Великий Гоголь, между прочим, не только гениально описывал радости застолья, но и сам стряпал отменно. Заезжая в Абрамцево к С. Т. Аксакову, Николай Васильевич не раз радовал хозяина своим искусством. Вот как Сергей Тимофеевич описывает разыгрывавшиеся порой в его имении сцены: «Когда подали макароны, которые не были доварены, он сам принялся стряпать. Стоя на ногах перед миской, он засучил обшлага и с торопливостью, и в то же время с аккуратностью положил сначала множество масла и двумя соусными ложками принялся мешать макароны, потом положил соли, потом перцу и, наконец, сыр и продолжал долго мешать… Он так от всей души занимался этим делом, как будто оно было его любимое ремесло… Когда распустившийся сыр начал тянуться нитками, Гоголь с великою торопливостью заставил положить себе на тарелку макароны и стал кушать».

Он и в Италии, на родине макарон, умудрялся диктовать владельцам ресторанов свои правила приготовления. Так что каждое появление в траттории (итальянском ресторанчике) синьора Николо превращалось в маленький спектакль. Друзья для поднятия настроения ходили нарочно смотреть на него за обедом. А посмотреть было на что:

«Проворные мальчуганы, camerieri, привыкшие к нему, смотрят в глаза и дожидаются его приказаний. — Макарон, сыру, горчицы, масла, уксусу, сахару, брокколи… — командует Гоголь. И перед ним вырастают груды всяческой зелени, множество склянок с разноцветными жидкостями. Наконец, приносят макароны в широкой чашке. Гоголь осторожно приподнимает крышку, оттуда клубом вырывается пар. Он бросает кусок масла, которое сейчас же расплывается, посыпает их сыром, поливает строго определенным количеством из нескольких соусников, посыпает рубленой зеленью и, приняв позу жреца, совершающего жертвоприношение, с аппетитом принимается за еду».

Гоголь иногда объедался так, что заболевал. Сам он считал, что слаб желудком и кишками, но на деле большинство его недомоганий происходили от мнительности и «нервической натуры». В первые годы своей петербургской жизни Николай Васильевич нередко тосковал по хлебосольному родительскому дому, где единственной книгой дворянина Гоголя-Яновского был «домострой» — тетрадь из грубо сшитых листов, куда записывались кулинарные рецепты и способы настаивания водок. «Обедать садились в двенадцать часов. Кроме блюд и соусников, на столе стояло множество горшочков с замазанными крышками, чтобы не могло выдохнуться какое-нибудь аппетитное изделие старинной украинской кухни». О, эта кухня! «Ничего не упомяну ни о мнишках в сметане, ни об утрибке, которую подавали к борщу, ни об индейке со сливами и изюмом, ни о том кушанье, которое очень походило видом на сапоги, намоченные в квасе, ни о том соусе, который есть лебединая песнь старинного повара, — о том соусе, который подавался обхваченный весь винным пламенем, что очень забавляло и вместе пугало дам. Не стану говорить об этих кушаньях потому, что мне гораздо более нравится их есть, нежели распространяться о них в разговорах«.

Из чопорного Петербурга Гоголь перебрался в Москву, где однажды и был приглашен на еженедельный субботний обед к Аксаковым. Там молодой талант освоился, и хозяева с удовольствием стали звать на обеды с писателем гостей в надежде, что Гоголь почитает им «что-нибудь из своего». А читал он превосходно! Аксаковы относились к Гоголю с трогательной любовью: за обедом перед его прибором стояло не простое, а розовое стекло, с него начинали подавать кушанья, ему подносили любимые блюда для пробы. После обеда он обычно дремал на диване в кабинете хозяина, а все вокруг ходили на цыпочках — Гоголь почивает! Причем никогда нельзя было сказать уверенно, будет ли Гоголь читать после сна или откажется. Однажды его уговаривали целых полчаса; наконец он прошел в гостиную, сел в кресло и громко рыгнул три раза. Хозяева испугались, что обед был нехорош, а Гоголь, вытаскивая рукопись из сюртука, промолвил: «Вчерашний обед засел в горле: эти грибки да ботвиньи! Ешь, ешь, просто черт знает чего не ешь!» И заикал. Гости не сразу поняли, что эти слова и икота были началом чтения драматического отрывка, напечатанного впоследствии под названием «Тяжба»…

После «Миргорода» писатель стал избегать малороссийской тематики, но кулинарных подробностей никогда не опускал: его Чичиков колесит по всей России, там и сям пробуя разные блюда.

А какую хвалу бараньему боку воздает у него Собакевич! «Возьмите барана, бараний бок с кашей! Это не те фрикасе, что делаются на барских кухнях из баранины, какая суток по четыре на рынке валяется! У меня, когда свинина — всю свинью давай на стол, баранина — всего барана тащи, гусь — всего гуся. Лучше я съем двух блюд, да в меру, как душа требует».

Переехав в Рим, Гоголь поселился на виа Феличе. Обедать ходил в старинную остерию «Заяц», где за длинными столами рассаживалась разношерстная публика. Еда была обычной — рис, барашек, курица, зелень, но готовили ее безупречно. Гоголь, однако, всегда находил повод для придирок. Раза по два менял рис, и каждый раз слуга добродушно улыбался, привыкнув к прихотям синьора Николо. Получив наконец тарелку риса по своему вкусу, Гоголь приступал к еде с алчностью, какой отличаются за столом люди, склонные к ипохондрии. Иных страстей, кроме писательства и кулинарии, в жизни Гоголя не было. За свои неполных 43 года он так и не женился. То ли бедность была причиной, то ли страх перед женитьбой, как у многих его героев, то ли еще что. Он говорил, что большую часть своих пороков и слабостей передавал своим персонажам, осмеивая и освобождаясь от них. Корил себя за чревоугодие, за то, что не всегда выдерживал пост. Смерть Гоголя — тоже загадка: он вдруг отказался от еды, лег на диван и несколько дней пил только красное вино, разбавленное водой. И уморил себя голодом…

Бараний бок с кашей

Баранина на ребрышках — 1 кг, мясной бульон — 1 стакан, гречневая крупа — 1 стакан, репчатый лук — 2 шт., сливочное масло — 100 г, чеснок — 2–3 зубчика, соль, перец.

Баранину вымыть, обсушить, разрезать вдоль ребрышек и посолить. Чеснок очистить, нарезать дольками и нашпиговать ими мясо, а затем смазать ребрышки маслом. Положить нашпигованные ребрышки в разогретую глубокую сковороду и обжаривать до румяной корочки 20 минут. Лук нарезать кольцами, добавить к мясу и жарить 5 минут до золотистого цвета. Влить бульон, поперчить, прикрыть крышкой и тушить 15 минут на слабом огне. Гречневую крупу перебрать, вымыть, положить в отдельную кастрюлю, залить водой (2 стакана), посолить и варить до готовности 15 минут. Обжаренные ребрышки сдвинуть к бортикам сковороды, а в центр выложить гречневую кашу и, поливая ее образовавшимся соусом, тушить 7–10 минут. Перед подачей при желании посыпать зеленью петрушки.