А завтра была война…

«В последний мирный день невольно овладело тяжелейшее чувство приближающейся беды», — вспоминает наш земляк Евгений Барабанов, служивший на западной границе

Пограничник Евгений Барабанов накануне Великой Отечественной

Осенью 1939 года граница нашей страны была сдвинута на запад: части Красной армии 17 сентября вошли на польские земли — Западную Украину и Западную Белоруссию.

Была установлена новая граница между СССР и Польским протекторатом — так назвали немцы оккупированную ими всю остальную территорию Польши. На эту границу со старой белорусской был передислоцирован 87-й пограничный отряд войск НКВД; его штаб переместился из белорусского городка Дзержинска в польский город Ломжа.

В конце 1939 года 102 новосибирца, в том числе и я, были направлены на службу в погранвойска и в январе 1940 года прибыли в Ломжу.

Не знали мы в тот момент, что всего семнадцать месяцев отделяют нас от той страшной войны, которая принесет нашему народу огромные людские потери и страдания.

Грянула война. Пограничники на заставах первыми приняли бой, оказывали отчаянное сопротивление врагу, гибли в первые часы и дни. Среди них были и наши новосибирцы, а судьба у некоторых уцелевших разная.

Так, сержант Николай Симаков был тяжело ранен, попал в плен, затем в концлагерь Бухенвальд. Но и там не был сломлен, продолжал бороться и стал одним из руководителей восстания в этом лагере весной 1945 года.

А кому-то из пограничников-новосибирцев было суждено пройти с боями всю войну и встретить Победу в Берлине.

Многим из нас пришлось испытать в начале войны трагизм и горечь отступления. Вместе с моим товарищем Виталием Пятковым мы прошли этот путь. Но когда началось контрнаступление под Москвой, он, участвуя в нем, испытал огромную радость: и мы можем бить гитлеровцев. Это первое победное сражение вселило уверенность в нашей конечной победе. Мне в нем не пришлось участвовать — был ранен за несколько дней до его начала; после госпиталя демобилизован и вернулся в Новосибирск…

За три месяца до войны

В марте 1941 года на заставу «Винцента», где я прослужил несколько месяцев младшим командиром, поступил приказ из Ломжи: откомандировать меня в распоряжение штаба отряда. Здесь я, находясь формально в комендантском взводе, был включен в специальную группу, выезжающую на границу при возникновении различных чрезвычайных происшествий.

Весной обстановка на границе значительно ухудшилась. В апреле-мае попытки перейти границу, в отличие от прошлого года, совершали не одиночки, а группы по нескольку человек. Их цели были пропагандистские и разведывательные. У задержанных находили антисоветскую литературу, фашистскую символику, а также крупномасштабные карты приграничных районов.

В конце мая и в начале июня обстановка ещё более обострилась. Попытки перехода границы предпринимались на участках нескольких застав одновременно, при том большими группами — более десяти человек. Всё чаще поднималась маневренная группа отряда на усиление застав, где возможны были прорывы.

Одновременно с застав поступали сообщения: по ночам слышны шумы моторов, наблюдались скрытые перемещения войсковых колонн. Немцы готовились, но не ясно было к чему: к войне или к провокации?

Во всех советских газетах 14 июня было опубликовано сообщение ТАСС. В нем говорилось, что распространяемые иностранной печатью заявления о приближающейся войне между Германией и Советским Союзом не имеют основания и не соответствуют действительности.

Целью сообщения ТАСС было проверить реакцию на это Германии. Немецкое руководство промолчало. А это разоблачало их истинные намерения. Естественно, мы, пограничники, в то время этого не знали и поэтому недоумевали.

В дальнейшем положение на границе продолжало ухудшаться. Вооруженные столкновения наших бойцов с нарушителями перерастали в настоящую пограничную войну. Хорошо обученные и до зубов вооруженные группы пытались прорваться к нам в тыл с диверсионными целями. Они были оснащены, кроме стрелкового оружия и гранат, взрывными устройствами и опознавательными знаками для самолетов. Диверсанты должны были их укреплять в нашем тылу на важных объектах для прицельного бомбометания. Одну из банд удалось локализовать, окружить. Было захвачено большое количество оружия разного вида, боеприпасов и взрывчатки. Это произошло 20 июня.

Наша специальная группа прибыла сюда для фиксирования этого ЧП. Все захваченные у этой группы «вещественные доказательства« были разложены на двух простынях. Производя фотосъемку всего этого арсенала, я невольно подумал: а нужны ли теперь все эти документы и фотографии и дойдут ли они до Москвы?

Последний мирный день

Задержанных диверсантов доставили в Ломжу 21 июня. При допросе один из них дал показание: утром 22 июня Гитлер начнет войну. Учитывая тяжёлую обстановку, начальник погран-

отряда подполковник Горбатюк распорядился немедленно собрать и отправить в тыл семьи всех штабных командиров и политработников.

В этот последний мирный день невольно овладело тяжелейшее чувство приближающейся большой беды. Уже таким нереальным и далеким казался фильм «Волга-Волга» в штабном клубе. Зал был почти пуст.

В 2 часа ночи 22-го комендантский взвод был поднят и направлен в медпункт — нужна кровь для тяжелораненого бойца, только что доставленного с границы. После этого уже никто не спал. А в 4 часа утра раздались взрывы бомб…

Нас подняли по тревоге. Руководство штаба пыталось выяснить обстановку на границе. Удалось связаться с двумя-тремя заставами. Оттуда сообщили, что ведут бои, пытаясь сдержать наступление врага. С другими заставами телефонной связи уже не было, линии были повреждены. Некоторое время ждали с застав посыльных с донесениями.

Наступило томительное ожидание в неизвестности: что там, на границе, происходит, вступили ли в бой регулярные части Красной армии? Командование штабом, видимо, еще сильно надеялось на то, что нам последнее время втолковывали: а может, это не война, а только провокация? Но когда над нашими головами пронеслись немецкие самолеты, сомнения отпали.

Еще раньше в штабе был получен приказ от Северо-Западного пограничного округа: в случае начала войны штаб 87-го погранотряда со своими подразделениями должен отойти на старую границу в город Дзержинск. Было приказано взять с собой с оставляемых складов отряда только минимум: оружие, боеприпасы, часть необходимого обмундирования, питание (сухие пайки). Все это и пару ящиков со штабными документами погрузили, разместились на машинах и выехали из Ломжи в направлении Белостока. Почти в каждом из нас теплилась надежда: там, за Белостоком, пояс мощной обороны — враг будет остановлен.

На рассвете Белосток предстал перед нашими глазами со следами бомбардировки, некоторые здания горели. За городом по шоссе двигалась огромная колонна автомашин, конных повозок, пеших людей. Шли военные машины тыловых служб: некоторые с ранеными бойцами, гражданские — с эвакуируемым имуществом и людьми. Шли одиночки и мелкие группы красноармейцев, вышедших из боя, в котором потеряли своих товарищей и командиров. Страх возможного окружения и бомбежек гнал людей на восток. Он порождал спешку, сумятицу и неразбериху.

Вскоре опасения подтвердились. Раздался тревожный крик: «Воздух!« На колонну стремительно неслись немецкие бомбардировщики «Юнкерс-88». Из машин повыскакивали люди, бежали в небольшой лесок рядом, искали укрытия за неровностями местности. «Юнкерсы», сбросив бомбы, пошли на бреющем полете уже как штурмовики, расстреливая колонну.

Страшно было впервые оказаться под бомбежкой и интенсивным обстрелом…

На дальнейшем пути к нам в машину подсел военный с двумя шпалами на петлицах — летчик-майор. В крайнем возбуждении он кричал, матерился, размахивал руками. По лицу его бежал пот, наверное, это были и слёзы. Он утирался, размазывая их с дорожной пылью. Из его слов стало ясно, что приграничный аэродром, мимо которого мы проезжали, уничтожен немецкими бомбовыми ударами. Все самолеты, не поднявшись в воздух, были сожжены на земле. И сейчас еще были видны огни этого страшного зрелища. Самолеты не могли подняться в воздух, так как все летчики на выходные дни были отправлены в увольнение по чьей-то халатности и беспечности. Возможно, сыграли роль уверения нашей пропаганды, что вероятна не война, а скорее, провокация.

Немецкие самолеты все эти дни безнаказанно господствовали в воздухе, а наших самолетов мы не видели ни одного. Может быть, и они не поднялись в воздух и сгорели на своих аэродромах, как те, что на аэродроме под Белостоком…

Только на исходе третьих суток над нашими головами появились летящие на Запад советские бомбардировщики ТБ-4. При виде их нас охватило радостное волнение: все кричали, размахивали руками, приветствуя наши самолеты, идущие для нанесения ответных ударов.

Те, кто первыми приняли бой…

Фото с сайта burre.ru

По прибытии в Дзержинск нас, штабных, направили на сборный пункт. Здесь собирали всех бойцов-пограничников, вышедших с застав, принявших первые удары и понесших большие потери. Скупо, неохотно, устав от пережитого, рассказывали они о том, как отчаянно сопротивлялись, как гибли их товарищи, сдерживая натиск фашистов. Кто-то из них слышал, что застава «Винцента», на которой я служил несколько месяцев, была полностью окружена. Застава имела надежную систему обороны: укрепленные окопы и скрытые огневые точки. Они могли долго сопротивляться, но вряд ли кому-нибудь удалось вырваться, все погибли.

Вскоре стало известно, что наш 87-й погранотряд будет пополнен и преобразован в 87-й полк НКВД, а вначале пограничникам поручалось выполнение первостепенной боевой задачи — охрана войскового тыла только что образованного Западного фронта. Нам необходимо было прибыть в Смоленск, где располагался его штаб. Здесь же, в Смоленске, 3 июля и довелось услышать по радио историческое выступление Председателя Государственного Комитета Обороны Сталина. В обращении к советскому народу говорилось: «Дело идет, таким образом, о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР, о том, быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение…« И стало ясно: борьба будет ожесточенной, а наш народ ждут тяжелые испытания.

В августе одно из подразделений полка усиленно пополнялось: похоже, оно готовилось к выполнению более серьезных боевых задач. В итоге был сформирован стрелковый батальон, в одном из взводов которого я был помощником командира. В начале октября поступил приказ: передать этот батальон 1-й гвардейской танковой бригаде полковника Катукова — в качестве пехоты для поддержки танков.

Мы были горды тем, что будем сражаться за нашу столицу рядом с прославленными танкистами, которые уже отличились в сражении под Орлом, нанесли значительный урон танковой армии Гудериана.

После ожесточенных оборонительных боев в первых числах декабря немецкие армии погнали от Москвы. Был развеян миф о непобедимости фашистских войск. И все, кто участвовал в этом историческом сражении, вправе были повторить слова поэта Павла Шубина:

Евгений Барабанов,
ветеран войны и труда, лауреат премии Совета министров СССР