Мое рождение (Почти шутка)
Лишь забрезжило чуть за селом.
Но вот, надо ж, родился в сорочке!
И об этом пишу я всерьез.
Но в итоге ль какого подвоха
(Что исходит от звезд и планет)
Я родился без первого вздоха
И без крика на весь белый свет.
У судьбы часто сбои в походке,
И, глядишь, мой б светильник угас.
Но была рядом с мамою тетка,
И та знала, что делать в тот час.
Да еще тут гудели соседки:
Задохнется, вишь, малый — хлюпак…
И она мне с крестьянским усердьем
Закатила такого шлепка!
Ах, соседи, ну что ж вы, соседи —
Мне-то
Может, я уже будущим бредил
Или просто досматривал сны?
Ну,
Опасения были сильны —
Положила меня на животик
Да и врезала ниже спины!
Тут уж я заорал благим матом,
Будто двадцать здоровых ребят.
И шутили потом невпопад,
Вроде я помянул
И кого-то еще,
2
Вот с тех пор, видно, тетки той ради,Я живу, полной грудью дышу.
И хотя никакой я Саади,
Но стихи, как Саади, пишу.
Правда, все ж — это в редкие дни я.
А в свободное время от дел —
Почти все отпуска, выходные
У воды я с удою сидел.
Возле же не терпел даже говора —
Весь во власти природных стихий.
И уж что говорить — здесь мне в голову
Никакие не лезли стихи.
И в жару «загорал» на рыбалке,
А зимою на льду дико мерз.
Больше было б мне времени жалко,
Накопил бы стихов целый воз.
А по будням делами в охотку
Заполнял своей жизни дневник,
Я душою горел на работе —
И опять было б мне не до них.
Ну а так, как и рыбы на снизку,
Не набрал я немногих пудов,
Написал за всю жизнь одну книжку,
Да и ту положил в закуток.
А поскольку не нес раков сетки,
Не таскал с речки рыбы мешки,
То потешил я снова соседей
И терплю до сих пор их смешки.
На мой счет у них несколько версий.
Вот одна, ясно — полная гиль:
Мол, мне тетка шлепком изуверским
Не свихнула ли часом мозги.
Тут читатель — протест, что нередок:
«Не туда в твоей повести крен,
И еще — уж, как горькая редька,
Надоел со шлепком твой рефрен.
Тот рефрен твой назойливей фена,
Вот заладил — зудит и зудит…»
У меня от такого «рефрена»
До сих пор это место свербит.
3
Изучая годов своих сводку:В том успех был, а в этом прогал.
В соответствии с тем свою тетку
То хвалил я, то крепко ругал.
Не богат я (не конь хоть стоялый),
И гадаю уже сколько лет:
Что тогда тетка рядом стояла,
Хорошо это было иль нет…
Кто рожден нынче, всем светит солнце?
Сколько в мусор несут, как котят.
И, родившись, какой не проснется,
То всегда разбудить захотят?
Появись я сейчас — и не знаю —
Не смотрел до скончания б сны?..
Нет, не тетка, а тетя родная
Так мне врезала ниже спины!
4
Тут, наверное, не все прибаутки.И не сложен,
Если эти стихи — только шутка,
То трагедия — что же тогда?
Прощанье
Как осенью листья,мелькают вагоны.
Тебя затихающий
грохот унёс.
А сердце вдогонку,
а сердце вдогонку
бежит и бежит
и скользит под откос.
…Мы были одни
у вагонных ступенек.
Как платина, тускло
блестели пути.
Над станцией плыло
гармоники пенье,
и в пенье том слышалось
чье-то
Я знаю, надолго
Запомнится это
(а может, тогда
показалося мне):
страданьем измятая
тень силуэта
знакомой фигуры
качнулась в окне.
Змеёю убрал
Хвост чешуйчатый скорый,
С путей голубиную
стаю согнав.
Зелёный сияет
значок светофора.
Мгновенье — и красный
зажёгся сигнал.
И вновь с тишиною
обманчивой воздух
обнялся на миг,
а быть может, на час.
Но чудится мне:
слышу музыки отзвук,
что пишут колёса,
над рельсами мчась.
Сейчас этот отзвук
таким жарким всплеском
омыл мою душу —
как дождиком ветвь.
Но поезд ушел,
переимчивым блеском
на рельсах лежит
тот безрадостный свет.
А сердце не хочет,
так сердце не хочет,
его чтоб качала
разлуки качель.
И в сумраке ночи
тоску мне пророчит
звенящий, как голос твой,
в балке ручей.
Так, значит,
отъезд уж ее неугоден?
Что ж, волком провой
в этот звездный зенит!
А поезд уходит,
а поезд уходит,
и некого нам
в том уходе винить.
Над пыльной
платформой
чуть ветром пахнуло,
то ночь чуть вздохнула,
и — снова покой.
А кажется мне —
ты к лицу прикоснулась
почти невесомою
теплой рукой.
Июльской ночи
Переходы не резки.
Размывчивых красок
запас распочав,
она разбросала
теней арабески —
бессонных деревьев
в них стынет печаль.
Наверно, ты помнишь…
Ты помнишь, конечно, —
как всё началось
в суматохе общаг.
Тогда нам казалось —
Любовь будет вечной,
хоть мы не пытались
того обещать.
И вот мы в согласье,
почти обоюдном,
без вздохов и слёз
распрощались с тобой.
Так что же так долго,
так медленно-трудно,
как стойкий больной,
умирает любовь?
О том, что с тобой
мы решили расстаться,
из наших знакомых
не знает никто.
…Ты едешь, читая
названия станций;
на крупных выходишь,
накинув пальто.
И талии дивной
рисунок в нём канет,
в груди, им прикрытой,
молчит соловей.
Но только не скроешь
ты губ своих камедь,
рассветного взгляда
и черни бровей.
Они лишь наметки,
частицы лишь круга,
спрямленные чуть
половинки кольца.
Не скроешь волос твоих
темную вьюгу,
тебя озарившую
прелесть лица.
Как вешней водою,
заполнен народом
совсем незнакомый
холодный перрон.
Но кто-то
вспыхнувшим
взором проводит
тебя, уходящую
быстро в вагон.
И вновь ты во власти
Размеренных терций.
Меж веток деревьев
свет лунный сквозит.
А что ж твое сердце,
а что ж твое сердце —
назад не бежит,
на бегу не скользит?
Березы белеют
во мраке стволами.
И поезд спешит,
на уклонах сопя.
Мы где-то
любовь потеряли,
и, может, сейчас
мы теряем себя.
Во времени близком
иль очень далеком
Жар-птицу
нам теперь на поймать.
В квартире пустой
остаюсь одиноким.
Тебя ожидает
с тревогою мать.
Мне б только колес тех
Услышать вновь скерцо,
Но надо ль пытать мне
иллюзией жизнь?
Уймись, мое сердце!
Уймись, мое сердце!
Уймись мое сердце!
уймись же,
уймись!..
Отчего тревожно
Вот день снова прожит.Смотрит месяц снуло.
Отчего тревожно
Сердце ворохнулось?
Землю, словоблудя,
США копытом роют:
Что-то
С утренней зарею…
