От Октября до октября, или Сорок лет как один день

Вместе они «закон и порядок»

Встреча через сорок лет
Фото автора

Психологи выяснили: воспоминания составляют неотъемлемую часть жизни человека. Что ж, неудивительно: задержать себя, любимого, не только в своей, но, главное, в чужой памяти — значит продлить наше короткое, в общем-то, пребывание в этом мире. Воспоминания — и просто удовольствие, и печаль, и радость, но еще и сверка себя прежнего и нынешнего. Даже шестилетние дети вспоминают: «Когда я был маленький…» А что уж говорить об однокурсниках, собравшихся через сорок лет. Да еще о юристах с натренированной хитросплетениями законов памятью…

…Советский народ с помпой отмечал полвека Октябрьской революции, а им, немного сократив срок обучения, чтобы, значит, к великому празднику, вручили дипломы юридического факультета Томского госуниверситета. Вручали в старом деревянном клубе «Темп» в Дзержинке. Хотя к тому времени именно эти студенты отвоевали, можно сказать, первый этаж с подвалом в доме на Советской, где районные власти хотели открыть ателье. Просто заняли явочным порядком энное количество квадратных метров, жили там, ели-пили, зубрили, пока не было вынесено решение в их пользу. Так свидетельствует легенда, а легенду не обсуждают, во всяком случае, поколения юристов, вгрызавшихся в гранит юриспруденции, должны быть им благодарны за место в центре города. Это, так сказать, коллективное достижение, а далее у каждого свое. И неслучайно одна из выпускниц, ныне адвокат, уверенно заявила, что «все мы состоялись, как личности».

Вместе они, без преувеличения, олицетворяют «закон и порядок». Много знающие в узкой области юрисконсульты, молодцеватые оперативники, выросшие до полковников, сдержанные до сих пор следователи, ныне с приставкой «по особо важным делам», непроницаемые судьи, прокуроры, адвокаты с хорошо подвешенным языком и даже руководитель оперативной службы колонии строгого режима. Два заслуженных юриста России, четверо кандидатов наук и… создатель песни с рефреном «Мой Новосибирск родной». Кто-то уже ушел навсегда, как изучавший с ними право Владислав Ленский, пожарный по профессии и талантливый музыкант. Его песня — неофициальный гимн города — прозвучала впервые лет тридцать назад, была забыта и возродилась в последнее десятилетие. Многие уже в отставке, но кое-кто еще трудится. С таким-то опытом с руками везде оторвут. Судья в день встречи рассматривала дело о наркотиках. Адвокат, защищая подсудимых, получила «подарок» от присяжных: вердикт «не виновны»…

«Я их всех люблю»

У них профессии хоть и разные, но тесно связаны с теневыми сторонами бытия. Если бы каждый захотел рассказать даже по одному эпизоду из своей профессиональной жизни, составилась бы картина эпохи, так сказать, от Октября до октября. Сколько бы недомолвок и тайн раскрылось, судеб, падений и взлетов, страшных преступлений, экономической халатности, чиновничьего беспредела. Нынешние донцовы и иные криминальные сочинители со своими фантазиями отдыхают… Если бы рассказали… Но ведь стал же их однокурсник Валентин Беляев, заместитель начальника уголовного розыска области, прототипом героя повести известного писателя Черненка «Фартовые бабочки». Нынче в марте Беляеву исполнилось семьдесят, тогда наша газета рассказала о «лучшем опере всех времен нашего города» Беляеве. А в мае его не стало.

— Откуда у ментов здоровье с их-то графиком жизни?! — горестно воскликнула хранительница студенческого архива Анна Каратаева, Аннушка, как ее все называют. Не растеряв ни молодого задора, ни студенческих словечек (не подумайте чего плохого), она о каждом однокурснике может говорить часами.

— Я их всех люблю! Людмила Романова, председатель Дзержинского суда, заслуженный юрист, Людочка, как шило, все нам твердила: «Надо встретиться, надо». Она нас и собрала. До чего добрая! Я три года так болела, что даже выйти не могла. Она мне и машину, и продукты, и денежки подкидывала. Всем помогает. Тамарочка Иванова, красавица со светящимися глазами, тридцать лет проработала в юротделе облисполкома, при всех председателях и губернаторах, кроме нынешнего — сейчас внуков воспитывает, сын у нее адвокат. Вася Сережкин работал в ведомственном арбитраже, был и такой орган. Самый старший был у нас на курсе Саша Зеленцов, сейчас ему за восемьдесят. Участник войны, служил в Группе советских войск в Германии, к нам, зеленым, пришел уже капитаном. Помните события в Венгрии, он там всю семью потерял. Потом снова женился, не куковать же одному. Саша носил папаху, так мы его звали Александр Великий. Толя Щукин, полковник, руководил ОБХСС, дважды был в Афганистане, на оперативной работе. Где только не трудились наши ребята, и в СЭВ, помните Совет экономической взаимопомощи, и на границе, и в Академии МВД…

Штрихи минувшего

Взрослые люди, деды и бабушки, на таких встречах забывают о возрасте, ну или почти забывают. Здесь можно сказать то, что не везде скажешь, опасаясь насмешек. Вспомнить мелкие детали, без которых жизнь превращается в схему, как сухой протокол не отражает объемности, красок происшествия.

«Эх, пожить бы еще, до ста лет, например. Ведь как было нам трудно в молодости. Работали, учились. Я после вечерних занятий шел на стройку в третью смену. Сейчас даже не пойму, как сил хватало». «Нет, ты не прав. Не было у нас никаких трудностей! Это было счастье! Мы были заводными, неслучайно и сейчас еще многие трудятся. Давайте выпьем за нашу нищую, но такую яркую юность!»

«Помню, начинали мы с Людой следователями в прокуратуре. Она только что уши проткнула, сережки малюсенькие, почти не видно. Приходим к прокурору, он смотрел, смотрел, да как стукнет кулаком по столу: «Ты что, и в тюрьму на допрос к обвиняемому в этих серьгах пойдешь!? Как елка разрядилась«. Вот как нас учили. Теперешние наши молодые коллеги не такие. Они очень даже не дураки, образованные, знают, чего хотят и как добиться. Но в глазах у них пятаки, слишком уж нацелены на деньги… Мы не ханжи, но все же не слишком ли велик культ наживы…«

»Иду я как-то, уже в последние годы работы следователем, в СИЗО по коридору. Ведут задержанного. Вдруг он ко мне как к родному бросается, улыбается: «Вы меня не узнаете?» «Да нет, отвечаю, что-то не припомню». Фамилию называет, я и вспомнил: чуть ли не первое мое дело, лет тридцать назад. Он совсем малолетка был, разбой совершил с дружками, пока расследовал я дело, контакт у нас возник. Он говорит, вы, наверное, уже следователь по особо важным делам. Я кивнул, а он мне: «А я особо опасный рецидивист«. Такой вот расклад получается»…

«Больше двадцати лет назад в колонии общего режима осужденные взбунтовались. Разбираюсь, говорю с самыми активными. И что выясняется. Буханка хлеба тогда делилась на четыре части специальным ножом-резаком. Они мне и говорят: «А вы взвесьте буханку, в ней килограмма нет, мы свою пайку недополучаем«. Взвесили, и правда — тридцати граммов не хватает. Пекари объясняют, тесто закладывается в форму весом в килограмм, а при выпечке усушка происходит. Договорились с бунтовщиками, что будем им до нормы по семь граммов отвешивать. Через день они отказались от такой хлопотной дележки»… Дела не столь далеких дней. Предтечи нынешних криминальных потрясений?

Первая женщина-следователь в Лефортове

Пусть извинят меня однокурсники, невозможно даже упомнить всех. А с заслуженным юристом России Зинаидой Выдриной, следователем по особо важным делам, разговор отдельный, можно сказать, о событиях криминально-исторических. Помните волну разоблачений в самых высоких сферах в годы перестройки?

Она работала в транспортной прокуратуре и была командирована в Москву. Командировка продлилась с небольшими перерывами почти два года. Тогда разбирались в Ташкенте, разбирались в столице. На тех делах Незнанский и Тополь, придумав главных героев, себе имя сделали и капитал составили. Так вот, Выдрину выдумывать не надо. Она попала в группу «министерства легкой промышленности». За ней «закрепили» самого министра — Евгения Кондрачкова.

— Говорили, что я была первой женщиной-следователем в Лефортовском следственном изоляторе, — рассказывает Зинаида Александровна. — Дело становилось все более разветвленным, эпизоды в разных городах. Не только министр, но начальники главков, замы всякие. Злоупотребление служебным положением, взятки за распределение дефицита по регионам. В магазинах-то, помните, пусто было. Чаще давали и брали не деньгами, а подарками, машинами, «Волги» были популярны. Министру, например, подарили картину «Глухари в тайге«, огромная, наверное, метра полтора на два, и представьте, картина из перьев. В течение следствия проверялись доходы и расходы, сравнивались, анализировались. У Кондрачкова нашли больше шестидесяти рубашек. Ну, понятно, он же министр легкой промышленности, вроде просто презенты. У жены его сапоги чуть не штабелями, и все новые. Что ж вы их не носите, спрашиваем. Так когда же носить, отвечает. Я в них по улицам не хожу: из подъезда в машину, из машины сразу вхожу в магазин или еще куда.

— Однажды я на несколько дней уезжала в Новосибирск, — продолжает Зинаида Александровна. — Когда вернулась, министр спрашивает, ну, что, как там, на воле, как у вас, в Сибири. Отношения у нас сложились нормальные, иначе работать нельзя. Я говорю, что все, как и раньше, вот я масла пачку на месяц по талонам купила. А он говорит, да я в тюрьме столько на неделю получаю. Ничего он про талоны не знал. Как-то принесла я ему беляши на обед, так он даже прослезился. По приговору получил двенадцать лет. Дело разрасталось, наша группа вышла на технического секретаря Брежнева. Самого его уже не было в живых, а секретарь работал. Чтобы получить санкцию на его задержание и следственные действия, нужно было согласие ЦК. Не все из группы готовы были на такие действия, нашли способ избежать, кто заболел, кто еще нашел причину. Но наше письмо ушло в ЦК. А у нас уже были разработки по золоту, которое уплывало из России. Ответа все не было. А мы вскоре почувствовали слежку. По ночам звонки в гостинице, проверяли, на месте ли. Группу не разгоняли, но и работать не давали. Честно сказать, я не думала, что всплывет столько грязи. Не знали, как от нас избавиться… Наш руководитель держался до последнего, но давление не прекращалось. Закончилось тем, что он выложил партбилет и вообще ушел из прокуратуры, уехал из Москвы. Что ж, мы были идеалисты, верили…

Зинаида Выдрина вернулась домой, и до выхода в отставку работала следователем. «Жалеете ли вы о чем-нибудь в вашей жизни?» «Нет». А ее коллега и однокурсник Леонид Соловьев, тоже важняк, добавил: «Перед собой честен. Никому ничего не должен. А что не получилось, что о том жалеть»…