Штрихи к портрету академика Генриха Толстикова

Вера, надежда, любовь

Не нами придумано: нет ничего интереснее человеческих лиц и судеб. Ни одна, даже самая лучшая фотография или очерк не в состоянии отразить прожитой уникальной жизни. Каждый человек — континент. А каждый крупный ученый — мир. Поэтому любая попытка рассказать о нем — не более чем штрихи к его портрету.

Начнем с последнего. Относительно недавно, на осенней научной сессии СО РАН, выступление академика Генриха Толстикова о судьбах российской химической науки, о былом приоритете России в развитии химической промышленности заставило о многом задуматься. И было понятно (не побоимся громких слов), что любовь к Родине у этого человека и ученого неотделима от любви к делу, которому он служит всю свою жизнь.

Он родился ровно 75 лет назад в стране, которая называлась Советским Союзом. Но все равно в России. Ведь раньше — особенно за рубежом — Россией называли нечто по масштабу другое. Поэтому факт рождения Генриха Александровича в небольшом городке Кангурт Таджикистана еще совсем не значит, что он родился за «границей». В Средней Азии и Казахстане немало мест, где влияние русской, в широком смысле, культуры создавало особую атмосферу. И до определенной поры «русскоязычные«, как сейчас говорят, жители, допустим, Киргизии с гордостью говорили «наш Иссык-Куль», а Узбекистана — «наша Фергана».

У Генриха (кому из родителей пришла в голову мысль назвать его столь романтическим именем?), наполовину украинца, наполовину русского, выбора не было. Конечно же, он русский! Судьбы его родителей (они были тоже советскими людьми со всеми вытекающими последствиями) тоже очень интересны. Если так можно сказать, это были непростые простые люди. По-видимому, от матери-украинки (Раисы Прокофьевны) он унаследовал музыкальность и предрасположенность к творчеству, и скрипка сопутствовала ему в детстве и юности. А от отца (Александра Тимофеевича), финансиста-самоучки, способность к абстрактному мышлению (отец с формальным семиклассным образованием занимал весьма серьезные должности — до областного и республиканского уровня). А сколько чего намешано в характере каждого человека, тут один Бог разберется. С одной стороны, Генрих всегда умел себя усмирять, как отец, для пользы дела, с другой — в нем то и дело прорывалась эмоциональность и крутизна матери, когда слово — «не воробей», и сколько этих вылетевших резких суждений попортили ему и окружающим крови! И, чего уж греха таить, существенно вредили его карьере.

В силу разных причин, жизнь тогда мотала половину населения страны, в том числе и семью Толстиковых. Генрих учился в Туркмении, Литве, Ленинграде, начинал научную деятельность в Алма-Ате. А когда уже состоявшимся ученым с готовой докторской диссертацией по синтезу растительных веществ приехал вслед за своим учителем (С. Р. Рафиковым — крупным специалистом в области нефтехимии и химии полимеров) в Уфу, то понял, что здесь, в одном из российских центров нефтехимии, особенно пригодятся его мозги, способности, талант и энергия, наконец, которые, однако, нужно будет существенно перенаправить. И он сделал это, потому что мог: за два с половиной десятилетия создал свою химическую школу, руководил одним из крупнейших институтов, а потом и Уфимским научным центром. А позже помогал своему другу и сподвижнику академику Геннадию Месяцу ставить на ноги Уральское отделение Академии наук, и прочая, и прочая…

Карьера — слово в нашем повседневном лексиконе недавнее. Сейчас вполне можно услышать, допустим, о карьере врача или даже лавочника (пардон, коммерсанта). Его поколение карьеру не делало, оно — служило. Родине, народу, идеалам, наконец, которые были. И не всем судить о них. На стене кабинета Генриха Александровича висит портрет Валентина Афанасьевича Коптюга. И хоть возрастная разница между ними всего полтора года, и Коптюга он знал еще молодым кандидатом наук, всегда глубоко уважал его последовательную веру в коммунистическую идею как неизбежное будущее человечества, к которому оно придет хотя бы для собственного выживания.

Генрих Толстиков никогда не считал себя верующим человеком, но всегда сознавал, что без идеологического содержания общество существовать не может. И когда сцену российской действительности захватили горлопаны от политики, когда цена человека все больше стала измеряться рублем, он понимал, что происходит не просто коммерциализация всего уклада, а подмена духовного наполнения жизни чем-то иным, что ничего хорошего в перспективе не сулило. Так оно и произошло. И служба все более превращалась в прислуживание, А душа подменялась размером кошелька.

При всех разговорах о демократии и справедливости, в какой-то период общество стало терять социальную структуру, без чего не может существовать вообще. Он тяжело переживал это, болел душой, но терпел: куда ж денешься! «Сваливать» он никогда никуда не собирался. Но когда под нетрезвые барские призывы к суверенитету в разоренной стране люди стали сбиваться в «элитные» национальные кланы, он видел: быть большой беде.

Внезапно вспыхнувшая национальная гордость, помноженная на все более расцветающую коррупцию, порождала сложные процессы, одним из которых стал Кавказ. И игры сепаратизма грозили расшириться. Слава Богу, этого не случилось. Но дров наломать успели в бывших автономных республиках достаточно. Так, в частности, параллельно с научным центром РАН в Уфе теперь существует национальная академия наук. Да Бог с ней, пусть существует, если это нужно для сохранения национальной культуры, но и утрат на первых порах было немало.

Четверть века отдал Толстиков развитию химической науки в Башкирии и на Урале. Воспитал здесь 25 докторов наук (всего 35) и более сотни кандидатов. Здесь он возглавил разработку промышленных нефтехимических технологий, здесь основал одну из крупных в мире научных школ по металлокомплексному катализу. За эти работы вместе с учениками он был удостоен российской Госпремии. Здесь же он стал лауреатом Государственной премии СССР за разработку и внедрение новых спецпродуктов. Его ученики в эти годы активно разрабатывали препараты для сельского хозяйства и стали лауреатами премий Ленинского комсомола и Госпремии России. Отсюда, из Уфы, он стал известен в мире химической науки как высококлассный специалист по органическому синтезу вообще, и его научные работы приносили славу прежде всего его Родине. Но вот кое-что случилось, о чем не хочется говорить, когда смиряться даже в высоком ранге руководителя научного центра и заместителя председателя Уральского отделения РАН с самодурством руководства республики, с которым он изначально был на «ты», стало уже невозможно. И в его-то годы, с его-то заслугами пришлось уехать и в некотором смысле начинать все с начала. Благо в Новосибирске был старый товарищ и замечательный человек Валентин Коптюг.

Скоро из главных научных сотрудников (а здесь снова пришлось менять тему и направление научной деятельности) он стал директором Института органической химии СО РАН, а затем несколько лет работал первым заместителем председателя уже у Николая Добрецова. Но никуда от пережитого не уйдешь, и после перенесенного инфаркта и шунтирования у Бакерии (которые никогда не бывают беспричинными) он продолжает активную работу по укреплению своей новосибирской научной школы.

Но должность для настоящего ученого — вопрос, как говорится, второй. Работала бы голова, да чуть здоровья Бог дал. В настоящее время Генрих Александрович на новом, можно сказать, витке возвращается к истокам своей научной деятельности — синтезу лекарственных препаратов из растительных веществ. Уже будучи советником РАН (для многих эта почетная должность с кабинетом, окладом и секретарем становится возрастным прибежищем, но не для него), Генрих Александрович с группой учеников и соратников выпускает четыре монографии по химии природных соединений, в том числе очень интересную книгу «Солодка. Биоразнообразие, химия, применение в медицине». Мечтает о следующей, более широкой и объемной — о лекарственных растениях вообще. Подобную «литературу» сейчас пишут все, кому не лень, передирая труды известных ученых-биологов и химиков-органиков. Он — ученый, он сам исследует, анализирует, делает открытия, выводы и пишет. Он способствует и внимательно следит за работой созданной в последние годы с его участием лаборатории. Работает над рукописью о пережитом. Словом, ему не-ког-да: скучать, чувствовать себя немолодым и жаловаться на жизнь и здоровье. Он счастлив. Потому что Бог не обидел его талантом. Потому что много сделано. В его жизни было и есть много необыкновенно талантливых друзей. И сама жизнь по-прежнему предоставляет возможность творить и мыслить.

Возраст, как выясняется, вообще интереснейшая штука. Вроде бы формально, хронологически жизнь должна сжиматься, как шагреневая кожа. И без тоски наблюдать за ее сокращением было бы невозможно, если бы не активная работа. Если бы не сын и дочь, оба доктора наук и состоявшиеся ученые (сын уже избран членом-корреспондентом РАН). Если бы не внуки и правнуки. И, разумеется, если бы не до сих пор его ненаглядная супруга Лора Федоровна, с которой вместе столько пройдено, пережито — и хорошего, и горького, но что позволяет им обоим все равно благодарить судьбу.

А если бы еще… Некогда родная страна сама производила 92 процента номенклатуры лекарств, а сейчас в России нет даже собственного производства антибиотиков. Одумалось бы правительство и выгнало с фармацевтического рынка разного рода брынцаловых и коррумпированных, купленных западными и восточными компаниями чиновников, жуликоватых фирмачей. Если бы поддержало, наконец, отечественные препараты, разработок которых накоплены сотни, типа его же антиспидовского глицивира, фторхинолоновых антибиотиков, иммуностимуляторов, кардиологических средств и уникальных клеящих материалов для хирургии. Если бы научились «ответственные товарищи» не путать карман страны с собственным. Если бы — и это его главная душевная боль и забота — вспомнили, что некогда Россия была великой химической державой, где процветали химическая наука, промышленность, где сама природа накрыла такой щедрый стол для органического синтеза — от нефти до древесины, что приложи волю, и вновь возродится и даже преумножится величие твоей Родины, у которой будут покупать не сырые углеводороды, а высококлассный готовый продукт и технологии.

И в этом — надежде на будущее — главная вера академика Генриха Александровича Толстикова.