Е. Салиной
Словно с писаной торбой, с наукой
Суетишься, резвясь, до седин,
С косоглазой, хромой, криворукой,
Одержимый неистовой скукой
И удачливый, как Аладдин.
Но чем больше откроешь, презренный,
Тем сильнее сгущается тьма,
До корней разветвленной вселенной
Не дотянется скальпель ума.
И, лелея задрипанный атом,
Будто деву в собольем манто,
Ты в полемике с вечным Сократом
Согласишься, что знаешь Ничто.
И хотя кучу книг прочитаешь,
Не способен ничто предсказать,
Потому что не знаешь, что знаешь,
И не знаешь, что следует знать.
И природа с закрытым забралом,
Как дорога, ведущая в Рим,
Слишком благоволит генералам,
Но жестока к чинам рядовым.
Выкопали вовремя картошку,
Слава Богу, дом к зиме готов.
Посидим, товарищ, на дорожку
После летних праведных трудов.
Разожжем, чтоб день прогнать ненастный,
Из ботвы картофельной костер,
Пусть огонь, рыча, как зверь клыкастый,
Разорвет в клочки небес шатер.
Праздник жизни победила серость,
И цветущей сложности — конец.
Тарахтит в сарае биоксерокс,
Размножая стриженых овец.
Надоели хуже редьки зимы.
Лето не купить за миллион.
Лето и зима несовместимы,
Словно Дионис и Аполлон.
Сделали деревья харакири —
Лужи в сквере цвета каберне.
Ветер с плеч нахаловских Валькирий
Обрывает польта и кашне.
Проходи, не обращай вниманья:
Пьяные, чего же с них возьмешь.
Бешеного ветра приставанья —
Рецидив любви, а не грабеж…
Почему же вдруг в родной природе
Дух высокой музыки иссяк?
Бесы разыгрались на свободе,
Утром нет спасенья от собак?
Ангелы, должно быть, прозевали…
Но нисходит светлая печаль,
Если веришь в миф о Парсифале
И хранишь надежду на Грааль.
С. Кековой
Смотрю, как улетают птицы, и не идут слова на ум,
У птиц носы торчат, как шприцы, и крылья производят шум.
Отточен ветром каждый коготь, но очи нежностью полны,
Вокруг, как моль, порхает копоть при свете сморщенной луны.
Казалось, нечему дивиться, но ахаешь, взойдя на мост:
Гуськом летит за птицей птица в страну магнолий и мимоз.
Вслед птицам бросят взгляд мещане, пока они не скрылись с глаз,
С шампанским к птицам на прощанье явиться требует соблазн.
И мы с собой приводим женщин, звеня под звездами стеклом.
И под подошвами скрежещет ржавеющий металлолом.
Но наши женщины не рады, ведь летней роскоши отстой
На погрузневшие фасады бросает отблеск золотой.
Вдруг организм души расстроит в комочек скрючившийся лист.
Летит журавль, как астероид сквозь окна дальнозорких линз.
И утки треугольным строем до облаков взлететь смогли
Под немигающим конвоем полночной спутницы Земли.
Заставит спрятать руки в брюки поэта смелых птиц краса,
Закроет рот его подруге, принудит вверх раскрыть глаза,
Чтобы душой следить ревниво за ними, словно нищий принц —
Аборигенам жилмассива нет дела до отлета птиц.
Живущий раз, без подоплеки, в долгах страны со всех сторон,
Народ — поклонник зрелищ легких, стремиться ввысь не хочет он.
Поэтому ль нет птицам места в пространстве северной страны?
Родные гнезда их семейства зимой дотла разорены.
…А птицы так неосторожны, так высоко они летят.
Тарелкой заварных пирожных внизу накрыт для них ботсад.
На юг летите с Богом, птицы, под чудный звон вдовы Клико,
От вас, дымясь, как блюдо с пиццей, Новосибирск отстал легко.
С любовью вслед вам фабрик трубы пускают ядовитый газ,
И роща в рыжей шубе зубы берез оскалила на вас.
Не стая мраморных надгробий преображает материк,
Где браконьер вам горстью дроби с хвостов и крыльев перья стриг.
И только сквер губных гармоник сыграет вам прощальный гимн…
В дождя гремящий рукомойник лицо погрузит андрогин.
Пусть отмывает влага божья, не разбирая, чей черед,
Грязь творческого бездорожья и мерзость скаредных забот.
К пернатым зависть — лучший спонсор в миг счастья, скользкий, как налим.
Октябрь-Навуходоносор
Зимою жизнь однообразна. Герой — не йог, а Дон Жуан,
И перспектива хилиазма не увлекает горожан.
С летним попрощаемся семестром
На природе в окруженье муз,
Управляет там лесным оркестром
Ветер,
И душе поэта стало зябко,
Несмотря на водочный компресс,
И она трепещет, словно тряпка,
Под высоким куполом небес.
Но, когда чудесная машина
Выпьет ковш смолистой темноты,
Не жалея белого бензина,
Город в нас летит, поджав хвосты.
С городом внутри дойду до ручки,
Бронзовой, обшарпанной, дверной,
Чтобы от аванса до получки
Музыку его кормить собой.
В отпуске оркестр Арнольда Каца,
Потому что умер дирижер.
Как Орфею, мне в Аид спускаться
Невозможно с некоторых пор.
В ноздри лезет запах базилика,
Плачет потерявшийся щенок…
Кто, когда споткнется Эвридика,
На нее не оглянуться б смог?
Стойло Пегаса: Анатолий Соколов
31.01.2008 00:00:00
