Иногда воспоминания молодости настигают нас самым неожиданным образом
Серёгу я знаю с детства, знаю настолько хорошо, что порой кажется, что всё, что с ним происходило, это происходило со мной. Недавно он рассказал мне вот эту историю.
А я вас узнала сразу…
«Здравствуйте!» — поздоровалась с Серёгой женщина средних лет, с которой он оказался рядом на остановке транспорта. Серёга изобразил улыбку и кивнул головой. «Вы вряд ли меня помните, — продолжила женщина, — но всё равно спасибо». Не совсем поняв, за что его благодарят, Серёга вновь кивнул головой. Женщина же продолжила: «А вы изменились, даже очень, хотя я вас узнала сразу. Вряд ли вы меня вспомните, — повторила женщина, увидев в его глазах немой вопрос, — так что я лучше не буду говорить, где мы с вами встречались». Откровенно говоря, такие игры в «несознанку» Серёгу всегда раздражали, так же как и телефонные звонки, где вместо приветствия задают вопрос: «Узнал?» В таких случаях, независимо от того, узнан звонивший или нет, он обычно отвечает: «Нет!»
«Вы знаете, — продолжала женщина, ничуть не обескураженная его явным нежеланием включаться в разговор, — я вот уже два года как в пригороде живу, и в городе случайно оказалась. И вот, надо же, такая встреча. Это судьба, наверное». Странно, но, несмотря на полную нелепость этого диалога, а точнее, монолога, мимолётное Серёгино раздражение куда-то улетучилось, и он молча слушал не перестающую улыбаться женщину, пытаясь вычислить: кто же она и при каких обстоятельствах они когда-то были знакомы. «Да ладно, не мучайтесь, я знала вас давно, когда вы были рыжим, весёлым и играли на гитаре». Обычно в таких случаях, когда Серёгины собеседники начинают вспоминать его кустистую рыжую бороду, он декламирует строчки из песни о рыжем клоуне, который много лет всех веселил, но однажды, когда он снял с головы парик, все увидели, что клоун уже не рыжий, а седой. Здесь же декламировать ничего не пришлось, так как женщина, взглянув на приближающийся троллейбус, воскликнула: «А вот и мой номер, прощайте!» — и подала ему руку для рукопожатия.
В манере некоторых женщин протягивать руку при встрече или прощании Серёга всегда находил некоторую несуразность: крепко пожимать не будешь, просто держать как-то неловко, не целовать же руку, в конце концов? Но деваться некуда, он слегка пожал протянутую ладошку и неожиданно почувствовал, как его память напряглась, словно получила какую-то подсказку извне. Между тем его собеседница вошла в троллейбус, транспорт тронулся, и он увидел, как стоящая у окна задней площадки женщина замахала ему рукой. Прощальные взмахи руки мгновенно унесли Серёгу в далёкие семидесятые. Без всяких сомнений, это была Катя!
Несостоявшийся турист
Более тридцати лет прошло с тех пор, как Серёга, окончив вуз и получив право на свободное распределение, решил провести остаток лета в институтском туристическом лагере, который располагался в Горном Алтае. Перед двухнедельным основным походом группа предварительно направилась в двухдневный тренировочный поход. После двух дней яростной гонки по горам, не менее яростного спуска с этих гор на пятой точке, перехода вброд без всякой страховки бурной горной речки и ночёвки в сырой от проливного дождя палатке группа вернулась в лагерь и стала готовиться к основному походу. Вместе со всеми готовился и Серёга, пока случайно не стал свидетелем разговора инструкторов-третьекурсников. Ему изначально не очень-то нравились эти напыщенные мальчики и девочки, мнившие себя бывалыми туристами и свысока поглядывавшие на туристов-чайников. Но когда Серёга услышал, как инструкторы, взахлёб и хохоча, рассказывали друг другу о своих подопечных, у которых во время перехода без страховки в брод горной речки от страха вылезали глаза из орбит, он буквально рассвирепел. От мордобития инструкторов спасло только то, что во время Серёгиной гневной тирады, они предусмотрительно помалкивали. После того как было высказано все, что собой представляют эти выскочки, Серёга заявил, что идти в поход отказывается. У прибежавшего разбираться начальника лагеря он попросил показать уставные документы, утверждающие распорядок пребывания в лагере, и предъявить удостоверения, подтверждающие полномочия этих сопляков, которым он на две недели должен вверить свою жизнь. Поскольку ни того, ни другого не было и в помине, Серёга остался в лагере.
Страшно возмущённое начальство от одного только Серёгиного праздношатающегося вида и нежелания делать всеобщую утреннюю гимнастику приходило в бешенство, но вскоре начальственный гнев сменился на милость. И всё благодаря печке. Железная печь, на которой две поварихи готовили пищу для всего лагеря, была сконструирована настолько топорно, что растопить её никто не мог. Никто, кроме Серёги. Ему, выросшему в частном доме, не составило труда приспособиться к норовистой печи. Почти каждое утро его будили чуть не плачущие девчонки-поварихи, он брал заранее припасённые сухие лучины и отправлялся на кухню. Не стоит и говорить, что благодарные поварихи кормили Серёгу, как на убой.
Так и текло его размеренное время отдыха на фоне активного туристического кругооборота. Одни группы возвращались с гор и после короткого отдыха уезжали в Новосибирск, на их место приезжали другие, некоторое время готовились и отправлялись в горы. Лишь Серёга, приобретя к тому времени путёвку ещё на один сезон, никуда не уходил и не уезжал, и стал некой достопримечательностью лагеря. Но вскоре объявился ещё один несостоявшийся турист. Это была дочка преподавателей, подвернувшая ногу в тренировочном двухдневном походе. Родители её отправились покорять горы, оставив девчушку на попечение обслуживающего персонала.
Стройная, симпатичная белокурая девочка лет пятнадцати-шестнадцати по имени Катя ходила по лагерю с неизменным прутиком в руке. Этим прутиком она сбивала заколосившиеся верхушки трав, играла с котиком, который прижился на кухне, задумчиво водила им по воде, когда одиноко сидела на берегу протекающей рядом с лагерем быстрой речушки. Девочка ни с кем не дружила, мало с кем общалась, Серёгу же страшно невзлюбила после того, как он ей, подвернувшейся не вовремя под руку во время колки дров, сказал что-то резкое. Эту нелюбовь она демонстрировала холодным презрительным взглядом при каждой их встрече. Серёгу же это презрение ничуть не трогало, и он наслаждался отдыхом в прекрасном живописном месте, которое ему нравилось всё больше и больше, особенно после того, как одна из отходящих в поход групп оставила ему на хранение отличную семиструнную гитару.
Приручение строптивой
Играть на гитаре Серёга более-менее умел, петь любил под настроение, а настроение у него было отличное. Теперь каждый вечер у костра, присев на приготовленный для него чурбачок, он развлекал отдыхающий люд дворовыми песнями, которые знал в великом множестве. Удивительно, но большинство песен из его репертуара народу были абсолютно незнакомы, и потому слушали их раскрыв рот. У костра собирались практически все отдыхающие, приходила и Катя. Как всегда, она стояла в отдалении от всех со своим неизменным прутиком в руке. Иногда Серёга, глядя на неё, пел шуточную песенку: «Катечка, моя чудачечка, Катюша милая, мой идеал…» Девчушка вспыхивала и покидала сборище. Но вот с некоторых пор Катя исчезла из Серёгиного поля зрения во время его импровизированных концертов. «Наверное, обиделась окончательно», — решил он, но однажды, оглянувшись, неожиданно увидел её стоявшую прямо за своей спиной. Девчушка широко распахнутыми глазами с восторгом смотрела на него, даже не пытаясь этот восторг скрыть. На следующий вечер Катя сидела на траве рядом с его чурбвчком. Эту её перемену к Серёге заметили все. Как-то кастелянша строго сказала: «Ты что, не видишь, что девчонка в тебя влюблена? Смотри, как бы беды не вышло». Серёгу же такая перемена в поведении девочки совершенно не волновала, но отчасти было приятно, что этот дикий зверёк был так неожиданно приручен.
Вскоре из похода вернулись Катины родители, которые оказались страшными занудами. Каждый раз после одиннадцати часов они подходили к костру, забирали дочку и менторским тоном требовали прекратить шум. Так продолжалось изо дня в день. Уже зная, что к костру вот-вот подойдут эти зануды, народ ближе к одиннадцати начинал заранее расходиться. Как-то, задержавшись, Серёга неожиданно обнаружил, что у костра остались только он с Катей. «А мы завтра уезжаем», — поведала она. Не дождавшись никакой реакции, после некоторой паузы Катя продолжила: «Вы можете меня проводить». От разрешающего царственного тона Серёге стало смешно, но, сдержавшись, он залил костёр водой из заранее приготовленного ведра и направился с девочкой к её палатке. У палатки Серёга занервничал: перспектива встречи с Катиными родителями его явно не прельщала. Девчушка быстро поняла его настроение и, сказав: «Прощайте!», протянула руку. Коснувшись её руки, Серёга вдруг явственно почувствовал, как в этой чуть вздрагивающей ладошке сконцентрировались все Катины противоречивые трепещущие чувства. От такого неожиданного, физически ощущаемого посыла он замер. Как говорят в таких случаях, пауза затянулась. Потом он осторожно разжал руку, что-то сказал на прощанье, и Катя пошла к своей палатке.
Наутро из лагеря отъезжала группа туристов. Все суетились, готовили пожитки. Подошёл грузовик, все забрались в кузов и стали на прощанье махать рукой. Катя стояла, держась одной рукой за высокий борт, а другой отчаянно махала Серёге. Именно ему, он это видел и махал ей в ответ до тех пор, пока машина не скрылась за поворотом. Вскоре Серёга уехал из туристического лагеря, и в водовороте новых жизненных коллизий Катин образ довольно быстро осел на дно его памяти, чтобы вот так неожиданно всплыть через несколько десятилетий.
Всё, что было, отпустило, белым снегом замело
В своём рассказе о давней несостоявшейся любви Серёга не оригинален. Подобные истории печатаются в газетах, звучат по радио, и практически все истории заканчиваются тургеневским: «Мисюсь, где ты?!» Эти ностальгические призывы зачастую воспринимаются, как свидетельство людей о своей несостоявшейся семейной жизни. Иначе как понять тех, кто, прожив в браке не один десяток лет, вдруг публично заявляет, что в течение всей своей семейной жизни, воспитывая детей, а позже — внуков, он думал и мечтал о другой. Счастливого же в браке Серёгу эта встреча с повзрослевшей и, естественно, постаревшей Катей, у которой, судя по всему, на семейном фронте тоже всё в порядке, лишний раз убедила в правоте житейской мудрости: что ни делается, всё к лучшему. И, несмотря на некоторую ностальгию по тем ушедшим временам, чувства утраченного в связи с этой историей у него нет. Вряд ли он встретит когда-нибудь эту бывшую белокурую девчушку, вряд ли. Да и не к чему.
