Встреча со Спартаком

О чём рассказал академик Беляев корреспонденту «ВН»?

Спартак Тимофеевич Беляев
Фото автора

Спартак Тимофеевич Беляев — коренной москвич. Родился, учился, прошел всю войну, потом снова учился на знаменитом физтехе МГУ, который впоследствии стал самостоятельным вузом. Уже в зрелом (из-за войны, разумеется) возрасте начинал научную деятельность в Институте атомной энергии (позже — Курчатовский центр). В Академгородок приехал работать в 1962 году уже известным ученым после ряда работ и публикаций по квантовой физике, становится руководителем теоретического отдела ИЯФа.

Научная карьера физика-теоретика складывалась весьма успешно. В 1964 году он избирается членом-корреспондентом Академии наук СССР, а в 1968-м — академиком. Его друзья — основатели Сибирского отделения и первый директор ИЯФа академик Г. Будкер. А целая плеяда нынешних физиков-ядерщиков Академгородка — не только его коллеги, но и в разной степени ученики.

Но вот в 1965-м (надо, Спартак!) он на двенадцать лет становится ректором НГУ, никогда не порывая, однако, с научной деятельностью. Но так уж получилось, «срослось», что Спартак Тимофеевич оказался и талантливым педагогом, и умелым, далеко вперед смотрящим ректором. Именно этот период во многом определил судьбу НГУ.

В те годы почти все поголовно звали его просто Спартак. И когда поглубже задумаешься над его биографией, то поймешь, что в этом имени в Москве (да и не только) еще в начале 20-х годов прошлого века многие, в том числе и его родители, видели своеобразную квинтэссенцию чего-то мощного, устремленного к свободе. (Не отсюда ли извечная любовь московской интеллигенции к одноименному спортклубу? Если уж по жизни не дают свободно вздохнуть, то хоть на трибунах оттянемся…)

Одаренные ученые, физики-ядерщики особенно, понятно почему, к счастью, имели возможность заниматься любимым делом почти всегда. («Почти» — это отдельная история про шарашки и т.п.)

Дай Бог каждому не просто дожить до возраста Спартака Тимофеевича, не только сохранить физическую и интеллектуальную активность, но пройти хоть какое-то подобие этого удивительно плодотворного пути.

После возвращения в 1978 году в Москву Спартак Тимофеевич возглавляет один из отделов Курчатовского центра. Затем становится ректором Института естественных наук и экологии и со временем все больше посвящает себя преподавательской работе. В 2006 году, в возрасте 83 лет, он, отлично понимая и чувствуя завтрашний день науки, становится научным руководителем факультета нанотехнологий и информатики на базе все того же Курчатовского центра.

А еще был драматический период в жизни всей страны и во всей ядерной физике, связанный с аварией на Чернобыльской АЭС. И академик Беляев становится председателем Межведомственного координационного совета при АН СССР по проблемам, связанным с ликвидацией последствий аварии.

Научная деятельность академика была отмечена престижнейшими в мире ученых наградами: золотой медалью имени Л. Д. Ландау и Международной медалью Юджина Финберга.

В Новосибирск он снова приехал недавно на торжества, связанные с 50-летием НГУ. Во время его выступления на совместном заседании ученого совета университета и президиума СО РАН был слышен «скрип перьев» и затаенное дыхание внимающих. А немного позже корреспонденту «ВН» удалось еще и поговорить со Спартаком Тимофеевичем отдельно…

— Спартак Тимофеевич, вас долго уговаривали стать ректором?

— Не уговаривали, а советовали и еще раз советовали подумать… Позже, когда я уже погрузился в университетскую жизнь (хотя и продолжал работать в ИЯФе), я понял, что университет может стать одной из ключевых позиций развития сибирской науки вообще. Потому что изначально Лаврентьев с коллегами предполагали параллельно с научным центром создание очень серьезного вуза, опирающегося на физматшколу. И такая модель была создана — уникальная и очень удачная.

Изначально мы ставили перед абитуриентами и студентами очень высокую планку: учиться и входить в науку нужно было по максимуму. Уровень требований к знаниям и способностям был очень высок. Талантливую молодежь искали по всему Зауралью.

После первых же лет аудиторного обучения учебные планы сокращались, и основная работа переносилась в институты, в лаборатории. С первых лет взаимодействие с ними было полным. Студент — он же в какой-то мере сотрудник института, и наоборот — ученые сразу составляли основную часть преподавательского состава университета. Оперативно совместно с институтами решались и вопросы: каких специалистов готовить, какие открывать факультеты, кафедры.

Что касается самого студенчества, то мы всегда ставили сверхзадачу: это самостоятельно мыслящий, нацеленный на творческий поиск молодой человек. И учебный процесс настраивал на это, и бурное развитие клубной жизни, маевок, карнавалов, фестивалей и т.д.

— Спартак Тимофеевич, вы подчеркиваете безусловную первоочередность фундаментальных исследований в науке и в то же время говорите о необходимости более квалифицированного руководства и наукой, и экономикой, и страной. Нет ли здесь какого-либо противоречия?

— Наоборот! Я убежден, что только классическое университетское образование на основе глубоких научных знаний и позволяет развиваться настоящему интеллекту. А уже отсюда и все остальное — и менеджмент, и административная управленческая работа и т.д. Сейчас, когда все чаще говорят, вот, мол, у нас готовых научных разработок полно и вообще мы такие богатые, нам-де остро не хватает менеджеров, которых и надо учить в университетах. Ерунда все это, и скажу даже более: это вообще тупиковый путь. Сейчас, на нашу беду, к руководству учреждениями, фирмами, даже регионами и министерствами нередко приходят люди с не очень хорошим образованием. Из руководящего слоя все более вымываются специалисты, люди, знающие толк в своем деле.

— Когда вы рассказывали о том, как вам приходилось отстаивать «особый профиль» Новосибирского государственного университета, вас слушали с особым вниманием. Может ли власть не только командовать, давать деньги, но и помогать в решении проблем нынешней перестройки науки и, в частности, обновления всего уклада жизни Академгородка?

— Скажем так, всеобщий стон о тоталитарном прошлом, когда всех зажимали, не давали проявлять инициативу, — полная ерунда. При всех минусах прежней власти она умела находить и выделять именно инициативных людей и доверяла им огромные средства. Как в Академгородке. Вокруг Лаврентьева была создана, сформировалась, называйте как угодно, особая зона свободы и самостоятельности действий крупных ученых, когда под имена и научные направления создавались лаборатории, институты. Под человека находили должность, а не наоборот. Это очень важно.

Власть жестко контролировала нашу работу, но и облекала доверием. Сейчас все больше инициативы исходит из центра. Придумают что-нибудь новое в Москве, и — выполняйте! При такой методике ничего хорошего не получится.

Поэтому именно сейчас нужно как никогда иметь свое мнение, суждение и упорно отстаивать его.

Хотя, скажу откровенно, не всем это под силу. И в определенный период я тоже почувствовал внутреннее несогласие с некоторыми принципами руководства наукой и вообще отстранился от всякой административной работы, всецело переключившись на научную и преподавательскую деятельность.

— Поражает запас ваших сил и четкость формулировок, которой не обладают люди намного моложе вас… В чем тут секрет?

— Любимая, всего поглощающая работа — раз. Спорт, а я всю жизнь ходил в горы и был даже перворазрядником-альпинистом — два. И после четырех лет фронта, не отличаясь особым здоровьем, по совету хорошего друга, ученого-медика, я постепенно сводил на нет прием любых лекарств, которые — хочешь не хочешь — разрушают собственные защитные силы организма. А лет сорок назад вообще прекратил употреблять какие бы то ни было медикаменты, а также соль и сахар. В обычных продуктах и того и другого достаточно. А про вредные привычки вообще молчу: только бездельники находят им оправдание.