Лень или уныние?

Каждый раз, когда заинтересуешься чем-нибудь, казавшимся очевидным, открываешь новые аспекты известного явления или вообще сталкиваешься с чем-то совершенно новым. Занимаясь переводом с английского, я недавно обнаружил факт, о котором хотелось бы поговорить поподробнее.

Мне пришлось переводить список смертных грехов, и оказалось, что один из них прямому переводу не поддается, хотя я всегда считал, что список грехов у католиков, протестантов и православных не расходится. Он, этот список, впервые был составлен римским папой Григорием Великим во второй половине шестого века и включал похоть, чревоугодие, жадность, уныние, гнев, зависть и гордыню. Так вот, в английском вместо уныния (despair, despondency) стоит лень (sloth). Правда, у нас тоже иногда пишут «уныние (лень)», но, согласитесь, это не одно и то же.

Исторически они были связаны, и младший современник папы Григория св. Иоанн Лествичник объединяет рассуждение об этих грехах в одном Слове своего знаменитого труда «Лествица», но говорит больше об унынии, чем о лени, полагая, что «каждая из прочих страстей упраздняется одною, какою-нибудь противною ей добродетелью; уныние же для инока есть всепоражающая смерть». А о лени лишь упоминает во фразе «Мужественная душа воскрешает и умерший ум; уныние же и леность расточают все богатство».

Когда я начал с этим разбираться, оказалось, что понимание именно этого греха (лат. acedia) изменилось больше всего с того времени, когда он был включен в список смертных. Первоначально он и обозначал печаль и уныние и понимался как духовная лень, апатия, которая ведет к тому, что человек перестает наслаждаться счастьем жизни, дарованной ему Богом. Фома Аквинский (католический святой XIII века), к которому восходит современное понимание смертных грехов, трактовал уныние как «беспокойство ума», которое, в свою очередь, ведет к меньшим грехам — неуравновешенности, волнительности, трепетности.

Но, в конечном счете, в рамках индустриальной западной цивилизации этот грех стал пониматься именно как грех лени, неустремленности к действию, т. е. лень стала смертным грехом, а у нас, в православной традиции, таковым осталось уныние.

Я думаю, что здесь лежит одно из важных отличий между российской ментальностью и западноевропейской. Если учесть, что смертные грехи — это те, которые порождают все остальные, то одно дело — грехи, порожденные унынием, а совсем другое — ленью. С какой симпатией Гончаров описал Илью Ильича Обломова! «Иногда взгляд его помрачался выражением будто усталости или скуки; но ни усталость, ни скука не могли ни на минуту согнать с лица мягкость, которая была господствующим и основным выражением, не лица только, а всей души; а душа так открыто и ясно светилась в глазах, в улыбке, в каждом движении головы, руки. И поверхностно наблюдательный, холодный человек, взглянув мимоходом на Обломова, сказал бы: «Добряк должен быть, простота!« Человек поглубже и посимпатичнее, долго вглядываясь в лицо его, отошел бы в приятном раздумье, с улыбкой».

Лень мешает действовать, а уныние поражает духовную сферу. Это для нас страшнее.