Мастер власти

100-летию Фёдора Горячева посвящается

Вместо предисловия

Он старше моего деда на одиннадцать лет. В этой жизни мы с ним никогда не встречались. Да и встретиться не могли: когда он уезжал из Новосибирска в Москву — доживать персональную пенсию союзного значения, — я пошел лишь в девятый класс средней школы совсем другого города. Мне не довелось даже повидать его издали… Но когда я приехал работать в Новосибирск в 1991-м, то почти сразу подумал, что наступит время, и я напишу о нем книгу, — настолько ярким показался он мне человеком. Заочно, конечно.

Тогда, в марте девяносто первого, я, свежеиспеченный собкор «Комсомольской правды», как и полагалось в те времена, отправился по партийным, советским и комсомольским кабинетам — представляться разному начальству. Из центнеров словесной шелухи, перемалываемой собеседниками в подобных случаях, я вынес, пожалуй, лишь одно, очень маленькое зернышко. Оно было не то чтобы даже маленьким, это зерно, оно было крошечным. Говоря языком современным, не содержало и килобайта информации. Но в память несовершенного моего мозгового компьютера этот килобайт засел накрепко. Всего тремя словами: фамилией, именем и отчеством человека, которого я никогда не знал, — Федор Степанович Горячев.

Напомню, на дворе на всех парах несся к путчу 1991 год. Горбачев, выпустив джинна из бутылки, похоже, сам уже не знал, куда выведет охмуренную тем самым джинном советскую птицу-тройку перестроечный большак. Нелогичность его слов и поступков заставляла на местах не на шутку задумываться людей, во власти искушенных, о дальнейшей судьбе государства. Пугающее ожидание неуправляемых перемен, куда более грозных, нежели введение талонов на сахар и водку, будоражило страну. И оттого, наверное, в моих ознакомительных беседах с тогдашним политическим бомондом Новосибирской области нет-нет да проскакивало имя Горячева:

— А вот при Федоре Степановиче, бывало…

— Помню, звонит мне Горячев и ласково так спрашивает…

— Горячев бы такого не потерпел…

Это уже сейчас я научился думать, анализировать и кое-что понимать: люди, находившиеся при том раскардаше у власти, безусловно, подсознательно ностальгировали по стабильности времен, когда первым секретарем Новосибирского обкома партии был Федор Горячев. А тогда, в 1991-м, мне было так мало лет, что и в голову не приходило задаться вопросом, отчего это все вдруг, словно сговорившись, вспоминают этого неизвестного мне первого секретаря обкома? Возник лишь и закрепился, как и у любого газетчика, неподдельный интерес к личности, оставившей в истории области монументальный след.

Кому повезло больше?

Депутат Верховного Совета СССР, первый секретарь Новосибирского обкома КПСС Фёдор Горячев вручает юбилейное памятное знамя коллективу Западно-Сибирской железной дороги

С того дня, когда пленум Новосибирского обкома КПСС избрал Федора Горячева своим первым секретарем, минуло почти сорок семь лет. К своим обязанностям новый хозяин области приступил, как явствует из его личного дела, 19 января 1959 года. За плечами у 53-летнего Горячева был громадный опыт руководящей комсомольской и партийной работы: по его собственным словам, с двадцатых годов он работал «секретарем волкома, укома комсомола, райкомов партии… зав. с-х отделом Башкирского ОК КПСС, выполнял обязанности депутата Верховных Советов: БАССР, РСФСР и СССР, был участником 8-го съезда ВЛКСМ, съездов партии (18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25), был 30 лет членом ЦК КПСС». (Из письма Ф. С. Горячева А. П. Филатову. — Авт.) Кроме того, он последовательно — третий, второй секретарь Пензенского обкома ВКП(б); второй, первый секретарь Тюменского обкома, первый секретарь Калининского обкома КПСС.

Если переводить все вышесказанное на общеупотребляемый ныне язык, к моменту приезда в Новосибирск Горячев, подобно генералиссимусу Суворову, прошел «и Крым и Рым» государственной власти Союза Советских Социалистических Республик.

Они были достойны друг друга: областной центр, напоминавший вымахавшего не по годам мальчишку-акселерата, и секретарь — в расцвете творческих и физических сил, на гребне новых перемен в державе, досконально знающий всю систему советского государственного устройства и виртуозно умеющий пользоваться как ее достоинствами, так и недостатками.

Новосибирску, к тому времени справедливо гордившемуся своим прозвищем «Сибирский Чикаго«, был нужен такой человек у власти, как Горячев, а Горячеву как личности деятельной нужно было — чего уж скрывать! — такое обширное поле приложения способностей, как молодая, перспективная, интересная во всех отношениях Новосибирская область. У областного центра был большой, заложенный еще предшественниками Горячева потенциал: мощная, развивающаяся оборонная промышленность, едва оформившиеся на бумаге контуры будущего Академгородка; город шагнул, наконец, на левый берег Оби, где начинали строиться первые жилые кварталы, институты, телецентр…

Страна рванула вперед в своем развитии, на носу были «гордые-пузатые» шестидесятые, партия объявила об оттепели, а у нового первого секретаря обкома чесались руки по работе. Он почти двадцать лет пробудет на этом посту — отставка придет 19 декабря 1978 года — ровно за тридцать дней до юбилея пребывания у власти. Это рекорд для всех, кто рулил областью до него. Рекорд и для тех, кто рулил после. Времена «царя Федора» — как называли его рядовые граждане, без сомнения, являются эпохой наивысшего развития области, отправной точкой роста современного Новосибирска. И если кто-то вдруг взялся бы подбирать музыкальную подложку, наиболее подходящую к кинохронике того времени, я, ничуть не сомневаясь, советовал бы ему настоятельно положить хронику на музыку Свиридова «Время, вперед!« Может, и банально бы получилось, но зато точно.

Федору Горячеву очень повезло с Новосибирском и областью — новосибирские масштабы оказались как нельзя впору живой натуре нового первого секретаря. После десятилетнего пребывания в Тюмени, где промышленной добычей нефти в пятидесятые еще и не пахло, где на юге было лишь немного сельского хозяйства, а на севере — тундра, ягель, рыба, да олени с оленеводами; после трех лет в Калинине (Твери), который, как ни крути, а все же слишком уж близко был от Москвы, чтобы руководителю уровня Горячева рассчитывать на возможный по тем временам максимум самостоятельности, Новосибирск был для него сущим подарком.

Новосибирской же области в свою очередь крепко повезло с Горячевым: в период, когда город-выскочка должен был самоутвердиться, заявить о своих претензиях на первенство в ареопаге уже заматеревших сибирских городов, многим из которых уж стукнуло не век и не два, ему, городу, нужен был именно такой первый секретарь обкома: закаленный властью, опытный, уважаемый на самом верху партийно-советской государственной пирамиды и… талантливый. Да-да, Федор Степанович Горячев был человеком талантливым! А талантливый человек, как известно, талантлив во всем. Несмотря на то, что мы не были с ним даже знакомы, я могу утверждать это с полным правом, поскольку вот уже несколько лет работаю над книгой о Горячеве, и как автор не могу не знать своего героя. Да и люди, общавшиеся с ним, подтвердят мои слова: Горячев был истинным самородком.

Самородок

Как рассказывал сам Федор Степанович, на руководящую работу он попал случайно. В родной его деревне на территории нынешней Чувашии, носившей ничем не примечательное название Полибино, молодые селяне решили создать комсомольскую ячейку. Такие вопросы принято было решать сельским сходом. И сход такой собрался в один из дней сентября 1924 года. Ячейку постановили организовать, проголосовали, как водится, единогласно. Вторым слушали вопрос о выборах секретаря ячейки. Споры затянулись надолго. Те, кого выдвигали, отнекивались, а тех, которые не отнекивались бы, не выдвигали. Наконец, слова попросил один старый дед, вышел вперед, да и сказал: «А выберем-ка Федьку Горячева! Он средь нас самый дурной!» Восемнадцатилетний Горячев отнекиваться не стал. А народ посмеялся дедовой шутке, да взял и проголосовал. Так рассказывал о начале своей карьеры руководителя Федор Степанович. С юмором был человек…

Наиболее яркий, основной талант Горячева можно назвать с ходу и кратко — сочетанием всего двух слов: мастер власти. Он был истинным эквилибристом этого дела — и в отношениях с людьми, занимавшими в партийно-государственной иерархии высшее положение, и с подчиненными, и с простым народом.

А что важно для мастера власти, прежде всего? Знать меру. Во всем! В подобострастии и в панибратстве с начальством, в ласке и строгости с теми, над кем начальствуешь сам, в демонстрации своей силы и возможностей равным по положению секретарям обкомов других областей — во всем! Горячев эти пули отливал с аптекарской точностью. И они всегда, или почти всегда, били в цель!

В архиве Новосибирской студии кинохроники сохранились кадры, где Федор Степанович приветствует приехавшего в наш город Хрущева. Сказать откровенно, досужий зритель, не знавший Горячева лично, не изучавший материалов и воспоминаний о нем, отсмотрев эту старую пленку, наверняка скажет, что слишком уж восторжен новосибирский первый секретарь, слишком уж подобострастен. И будет прав наш досужий зритель! Но только на первый взгляд… Человек же, общавшийся с Горячевым в те годы, усмехнется и едва удержится от восхищенных аплодисментов, произнеся при этом лишь два слова: «Какой актер!!!»

Да, Горячев был гениальным актером! Досконально зная общие правила игры в партийно-государственной иерархии, он виртуозно применял их на практике в соответствии со своим собственным в этой иерархии положением. И в той истории с Хрущевым он намеренно переигрывал, зная, что «Дед» хоть и многоопытен, но уже стар. Что пережим с бурным горячевским восторгом хитрый Хрущев, вне всякого сомнения, раскусит. Но оценит, благодаря извечному стариковскому тщеславию, и — простит благодушно. А благодушие первого лица государства по отношению к руководителю области — это в тех условиях, знаете ли, посильнее всех переходящих Красных знамен, посильнее Почетных грамот ЦК КПСС, Верховного Совета СССР и ВЦСПС вместе взятых! Пожалуй, посильнее даже орденов! Поскольку благодушие есть возможность получить нужную визу «самого» на каком-нибудь письме обкома, возможность из многих достойных регионов стать самым достойным, возможность сделать для возглавляемой тобой области что-то такое, что вряд ли удастся соседям.

Горячев, несомненно, видел, чувствовал все пережимы хрущевского десятилетия. И в меру своих сил старался снивелировать лавину дуроломства, обрушивавшуюся на регионы из Москвы во времена воинствующего волюнтаризма. Николай Григорьевич Соруков, работавший в те времена первым секретарем Ордынского райкома КПСС, рассказывал, что после достославной директивы ЦК о борьбе с личными подворьями на селе в райком хлынули письма селян, доказывающих, что сокращение площадей приусадебных участков — глупость, что запрет держать на личном подворье свиней — идиотизм, что к коммунизму мы от этого не приблизимся, а даже наоборот — жить станем хуже. Райкомовцы, чего греха таить, и сами все понимали. Но линия партии — это было святое понятие. Даже если эта линия ведет неизвестно куда, даже если начертана она, откровенно говоря, в соответствии с умозаключениями одного-единственного человека — «дорогого Никиты Сергеевича» — райком обязан был ее выполнять…

И Николай Соруков — хоть и молод был да горяч, пренебречь принципами партийной дисциплины не мог. Но в один прекрасный день пришла к первому секретарю Ордынского райкома знатная доярка, да и высказала свое возмущение неправильной политикой партии. Ей, доярке, партийная дисциплина была до лампочки. А вот огород в тридцать соток, да ежегодный, собственными руками выращенный кабанчик ко Дню Великого Октября — отнюдь нет! Сократи доярка, знатная колхозница, свой надел, как велела родная партия, то кабанчика-то, глядишь, к очередной годовщине прихода этой партии к власти семье дояркиной на столе в жареном-пареном виде и не видывать. С этим знатная колхозница согласиться не могла и, пользуясь своей, тяжким трудом заработанной знатностью, высказала первому секретарю Ордынского райкома КПСС Сорукову все, что об этом думала, по-своему, по-доярски. Николай Григорьевич — крупный мужик с ладонями, что твоя совковая лопата, — выслушал сельскую знать, в раздумьях залез всей пятерней в пышную свою шевелюру, да и решил поехать к Горячеву. Чтобы, так сказать, довести до руководителя области мнение народных масс, к которому, чего уж греха таить, Соруков, первый секретарь райкома, и сам всей душой присоединялся.

Всю дорогу от Ордынки до Новосибирска, все сто километров, Соруков проворачивал в голове варианты беседы с Федором Степановичем. Как мы уже знаем, Николай Григорьевич Соруков был молод и горяч. Потому, наверное, и поехал к первому. Другие секретари райкомов, что постарше, не поехали. По той причине, что «сполняли« на местах политику партии. А Соруков… Соруков хоть и горяч, хоть и молод, а по пути до Новосибирска стало ёкать молодое сердце и у Сорукова: а ну, как не поймет Горячев радения первого ордынского секретаря за народные интересы? А ну, как вломит по первое число за непонимание генеральной партийной линии?..

Напрасно волновался Николай Григорьевич! В лице Горячева он нашел единомышленника. Горячев бы не был Горячевым, бездумно выполняй он тут, в Сибири, все московские директивы. Выслушав своего любимца — а Николай Григорьевич и впрямь был таковым, — Федор Степанович хитро улыбнулся и снял трубку аппарата ВЧ (правительственной связи):

— Сейчас в ЦК позвоним!

Ответил ему секретарь ЦК КПСС Андрей Кириленко.

— Андрюша, здравствуй! — тепло сказал в трубку Горячев. — Как дела?..

…Завершив дежурные «тары-бары», Федор Степанович приступил к делу:

— Такой вопрос, Андрюша: документ о сокращении огородов на селе — он ведь не совсем правильный! Ну к чему, скажи, обрезать землю людям у нас в Сибири?! У нас ее знаешь сколько? Ну обрежем, зарастет она, кому от этого лучше будет?.. Сорняк попрет, чертополох… Ты ведь пойми: объемы культур, которые в средней полосе, на Валдайской возвышенности, вырастить можно на каких-нибудь шести сотках, у нас в Сибири и на тридцати не вырастишь!..

Кириленко помолчал, потом ответил:

— Вон ты куда клонишь, Федя… В этом деле я тебе не помощник! Документ подписал Сам. Дать добро на его игнорирование я тебе не могу. Извини…

На этом, собственно, дело вполне могло и закончиться: прижали бы уши первый обкома с первым райкома, да и оттяпали у доярки знатной соток двадцать от огорода. Под чертополох. И на знатность бы не посмотрели. У одной доярки бы оттяпали, да еще у сотен тысяч других доярок, свинарок, птичниц, механизаторов и чабанов… Но не таков был Горячев, чтобы просто взять и «прижать уши«. Он рискнул позвонить Хрущеву. Сразу же, не отходя от ВЧ! Николай Григорьевич Соруков эту сцену по сей день вспоминает с восхищением…

Никита Сергеевич в ту пору был в отпуске. В Пицунде. Горячев попросил у телефонистки связи с Пицундой. Соединили. У телефона оказался один из помощников Хрущева. Звать к трубке первого секретаря ЦК КПСС помощник не хотел: отдыхает хозяин, и — баста! Горячев настаивал:

— Я же тебе не говорю, что надо звать! Ты пойди, доложи: так, мол, и так, звонит Горячев! А уж подойти к телефону или нет — это дело Никиты Сергеевича.

Помощник сдался…

Хрущев к телефону подошел:

— Слушаю, Хрущев.

— Здравствуйте, Никита Сергеевич! — расшаркался Горячев и с ходу пошел рассказывать: о выполнении семилетнего плана, о видах на урожай, о погоде, о…

-…Ну ладно, кончай ты! — пробурчал Хрущев. — Говори, зачем звонишь?

И Федор Степанович повторил — с многократным усилением интонаций и смысловых оттенков — речь, уже отрепетированную на Кириленко. Пока Горячев говорил, Хрущев молчал, не прерывая его ни единым словом. Молчание на другом конце провода не прервалось и по окончании монолога: первый секретарь ЦК и Председатель Совета Министров СССР напряженно думал.

— Сопит! — прошептал Сорукову Горячев, прикрыв трубку ладонью. — Похоже, поддал маленько!

-А в других областях Сибири что думают по этому поводу? — подал вдруг голос Хрущев. — Поддерживают тебя?

— Конечно, поддерживают, Никита Сергеевич! Еще как поддерживают! Проблема-то у нас на всех одна!..

— Черт с тобой! — неласково согласился Хрущев, вешая трубку. — Делай, как знаешь!

Что же предпринял добившийся своего Горячев? Потер руки? Или, быть может, откинулся вольготно в кресле? Он… принялся обзванивать всех первых секретарей обкомов и крайкомов Сибири, предупреждая о том, что будет выходить на них сам первый секретарь ЦК, спрашивать…

— Афоня, ты последнюю директиву ЦК получил? — звонил он первому секретарю Кемеровского обкома партии Афанасию Федоровичу Ештокину.

— Получил…

— Ну и что думаешь делать?

— А что делать?! Плачь, да выполняй!..

— Не надо плакать, Афоня! Я уже с Никитой Сергеевичем обо всем договорился: он не возражает против того, чтобы в сибирских условиях мы на эту директиву посмотрели сквозь пальцы. Только когда он тебе позвонит, ты говори следующее…

В том, что Хрущев обязательно обзвонит сибирских секретарей, Горячев нисколько не сомневался. И как в воду глядел: Хрущев, чтобы проверить прыткого первого секретаря Новосибирского обкома, через день методично обзвонил всю Сибирь… Нужно ли говорить о том, что вся Сибирь слово в слово последовала горячевским инструкциям?!

Такие вот дела происходили на Западно-Сибирской низменности в начале шестидесятых годов прошлого века! А вы еще спрашиваете: зачем и кому оно нужно, благодушие первого секретаря ЦК КПСС!

«Ну и где тут Горячев-самородок? — спросит иной скептик. — Что вы тут увидели необычного: снял трубку и позвонил Хрущеву?! Всего-то делов…»

Э-э, батенька, отвечу я скептику. А давайте-ка перенесем описанную выше ситуацию во времена нынешние! Да представим: приходит доярка в районную администрацию и говорит по-своему, по-доярски: мол, задолбали вы, друзья, с жизнью такой и т.д. и т.п. Глава района едет в областной центр к губернатору, тот, соответственно, звонит в Москву, в Москве ему сообщают, что президент на отдыхе. Настырный губернатор звонит в Бочаров Ручей, трубку в Ручье берет помощник. Настырный губернатор и говорит помощнику…

Смешно?

Смешно!.. Хотя, как знать, быть может, есть в России глава региона, запросто способный позвонить в Бочаров Ручей и потребовать к прямому проводу президента. Тогда этот глава — настоящий самородок!!! Такой же, как Горячев…

Он был верным слугой государства и людей, в государстве проживающих. На его языке это называлось «быть истинным ленинцем». Но он не был догматиком! И в этом его уникальность: не быть догматиком, когда догматикам жилось легче всего, и в то же время быть до мозга костей верным Коммунистической партии и Советскому правительству. Помните лозунг? «Каждая кухарка должна уметь управлять государством!» Горячев оттуда, из шестидесятых, продемонстрировал нам с вами сегодня, как этот лозунг может быть применен на практике. С той лишь разницей, что в нашем случае государством управляла доярка. Первый секретарь Новосибирского обкома был всего лишь посредником между ней и высшей государственной властью.

Дело чести Фёдора Горячева

Сейчас скажу аксиому: не будь Горячева, в Новосибирске сегодня не было бы метрополитена. А если бы и был, то наверняка много позже, чем это случилось фактически. Это непреложная истина.

Но это только в геометрии аксиомы не требуют доказательств. В нашем случае — придется доказывать.

Когда он стал руководить областью, город насчитывал девятьсот с небольшим тысяч жителей. Одинаково с Новосибирском прибавляли в населении в тот период Свердловск, Волгоград, Минск, Алма-Ата, Горький, Куйбышев (Самара), Рига… Конкуренты все — серьезнейшие. Свердловск — центр Урала, опорного края державы. Один «Уралмаш» — завод по производству заводов — сам был все равно что небольшой областной центр! Волгоград — город-герой, узкой полосой длиною в семьдесят километров вытянувшийся вдоль Волги, — как такому без метрополитена! Куйбышев и Горький — оборонные города, значительнейшие промышленные центры Средней России. Об Алма-Ате, Риге и Минске и говорить нечего: столицы союзных республик, и этим все сказано! Словом, веских доводов за строительство метро в любом из этих мегаполисов было хоть отбавляй. И вот в это-то созвездие претендентов на обладание собственной подземкой вдруг затесался Новосибирск! Молодой, дерзкий, мало чем отличающийся от многих город, не имевший в своем арсенале, кроме Покрышкина, иных сколь-нибудь авторитетных «стенобитных орудий» в Москве.

Таким «стенобитным орудием», тараном, оказался для города партийный работник из Чувашии Федор Горячев. Подобно Катону Старшему, в третьем веке до нашей эры завершавшему каждую свою речь в Римском сенате фразой «Карфаген должен быть разрушен!», Горячев бомбардировал Политбюро ЦК КПСС и Совет Министров страны словами: «В Новосибирске должно быть построено метро!» Приезжал ли Председатель Совмина Косыгин, которого Федор Степанович безмерно уважал и называл только на «вы», или «душевный друг Лёня» — Генеральный секретарь ЦК КПСС Брежнев, — их ждало в конце поездки неизменно одно и то же: официально, полуофициально, либо и вовсе кулуарно, Горячев всякий раз умудрялся поставить перед каждым из них, точно барьер перед стартующим жокеем, сентенцию: «Городу необходимо метро. Когда будет принято соответствующее решение?» Доходило даже до того, что во время визитов в Новосибирск руководителей государства Горячев подбрасывал отвечавшему на записки из зала московскому гостю свою, собственноручно написанную записочку: «Скажите, пожалуйста, Леонид Ильич, когда в нашем городе будет построено метро?» Ильичу (по иным источникам — Косыгину), на которого смотрели две с половиной тысячи пар глаз — встречи проходили в театре оперы и балета, — ничего не оставалось, кроме как дать обещание изучить вопрос. А что означали обещания руководителей государства в те времена, люди старшего поколения знают: они всегда выполнялись. Я имею в виду неформальные, исходящие непосредственно от личностей обещания, а не из разряда посулов вроде «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме».

Впервые обоснование необходимости строительства метро в городе было сделано Горячевым в 1968 году. С этого началась 10-летняя эпопея его борьбы за существование первой в неевропейской части России подземки.

Трудно разделить, особенно через несколько десятилетий, мотивы личного и служебного характера в действиях Федора Степановича. Пожалуй, он и сам их не разделял: для людей его склада и воспитания понятия «жизнь» и «работа» были равновеликими — одно без другого представить казалось невозможным. Но, полагаю, личное все же в огромной степени присутствовало в той десятилетней эпопее. Решение вопроса о строительстве метрополитена в Новосибирске стало делом чести Федора Горячева.

Он обязан был доказать себе, подчиненным, друзьям, знакомым, сотрудникам и руководителям Госплана СССР, ЦК и Совмина, что его авторитета, влияния, заслуг перед партией достанет на то, чтобы подарить городу метро. Да и потом: он просто обязан был «обставить» в гонке регионов за право обладания метрополитеном и Свердловск, и Волгоград, и Алма-Ату, и Минск… А «обставить» города для Горячева, безусловно, означало «обставить», соответственно, своих коллег-секретарей, с которыми он нередко виделся на пленумах ЦК и сессиях Верховного Совета СССР. Забегая вперед, скажу, что Горячев «сделал» всех соперников на этой дистанции… За исключением первого секретаря Белорусского ЦК Петра Мироновича Машерова — в Минске метро открылось в 1984-м — за год до Новосибирского. Но проиграть Машерову всего один год — означало все равно что победить! Тому, кто не знает, кратко поясню: Петр Миронович Машеров был влиятельнейшей фигурой в тогдашнем ЦК КПСС. Личность яркая, волевой руководитель, в прошлом — командир партизанского соединения, Герой Советского Союза… Даже такому человеку, как Горячев, было трудно соревноваться с Машеровым. Да и, кроме того, Минск — столица союзной республики, являющейся членом ООН, — на добрую сотню тысяч жителей опережал наш город по численности населения.

Почувствуйте разницу весовых категорий! Столица Белоруссии Минск и сибирский областной центр Новосибирск… Перевес в пользу Минска — налицо!…А теперь оцените удельный вес каждого из руководителей: Машеров… Горячев… Кто в результате оказался тяжеловеснее? Вопрос, по-моему, риторический!

В 1972 году Новосибирская область вырастила рекордный по тем временам урожай зерна. Приехал Брежнев. Генсеку шел шестьдесят шестой год, был он бодр, импозантен, со вкусом курил «Мальборо» и мог без бумажки и запинки говорить с трибуны, подолгу удерживая напряженное внимание аудитории. То было золотое время торжества развитого социализма, беспредельной гордости граждан за свою державу, зенита адекватной власти Леонида Ильича Брежнева и, пожалуй, звездный час Федора Степановича Горячева. За перевыполнение плана хлебозаготовок ему в недалеком будущем вовсю светила звезда Героя Социалистического Труда, а Новосибирской области — орден Ленина.

Горячев, повсюду ходивший под ручку с высоким московским гостем, купавшийся в ощущениях незыблемости своего положения, ждал удобного момента для точечного удара. И момент настал…

Как вспоминает Николай Григорьевич Гаращук, работавший в то время первым секретарем Барабинского горкома КПСС, перед отъездом Брежнева из Новосибирска Горячев завез его в обком на предмет неформального общения «на посошок». Генеральный секретарь все не уставал повторять о необходимости убрать выращенное зерно без потерь…

— Обожди, Леонид Ильич, — вдруг почти на полуслове прервал его Горячев. — Да уберем мы это зерно! Ты скажи лучше, поставишь на Политбюро вопрос о строительстве метро в Новосибирске или нет?!

Брежнев подумал, да и дал обещание:

— Пишите письмо, рассмотрим!

«Рассмотрим», правда, продолжалось еще добрых шесть лет. Шесть лет переписки с Москвой, шесть лет командировок в столицу Горячева, Севостьянова, Филатова, других работников обкома, облисполкома, горкома и городского исполнительного комитета, шесть лет шахматных комбинаций, где фигурами нападающими были новосибирцы а уходящими в глухую оборону — люди, занимавшие ответственные посты в министерствах, Госплане и ЦК КПСС.

— Зайдешь к министру Иванову, он тебя ждет, я уже договорился, — наставлял Горячев очередного командированного в столицу сотрудника. — Отдашь ему вот это письмо. Обязательно дождись визы! Иванову ни в коем случае не говори, что потом пойдешь в ЦК к заведующему отделом Петрову! После разговора с министром дуй в Центральный Комитет к Петрову вот с этим письмом — я тоже договорился, — но не вздумай сказать Петрову о том, что был у Иванова — испортишь все дело…

Усилия Горячева, как мы с вами знаем, не пропали даром: сотни тысяч людей в нашем городе ежедневно пользуются метрополитеном. Известие о том, что технический проект строительства Новосибирского метро, наконец, утвержден Советом Министров СССР, пришло в Новосибирск в самом конце ноября 1978 года. Как отреагировал Ф. С. Горячев на это решение: бурно или сдержанно — мне неизвестно. Но, думаю, сильных эмоций у Федора Степановича не было: когда к цели идешь годами, живешь ею, преодолевая препятствие за препятствием, вожделенная планка снижается. С мыслью о том, что цель будет достигнута, попросту сживаешься. И эта заданность, конечно, притупляет ощущения. И потому первый секретарь Новосибирского обкома КПСС Федор Степанович Горячев, наверное, воспринял, как должное, едва ли не самую значительную победу в своей жизни. И, возможно, именно ее, эту победу, он и не полагал значительной для себя лично. О том нам неведомо. Из писем, которые он, став пенсионером Союзного значения, писал из Москвы в Новосибирск бывшим соратникам, можно сделать вывод: настоящими своими победами Горячев считал то, что было возведено при нем: свинофермы, цирк, театр юного зрителя, ГУМ, ЦУМ, областную больницу, научно-исследовательские институты, молзаводы, ЖБИ, жилые кварталы и т. д. Впрочем, на описание всего, что было построено при Горячеве, новосибирская городская и областная пресса в преддверии его столетия потратила не одну полосу газетной площади.

Не знаю, смог бы жить Новосибирск без нового здания ТЮЗа или ГУМа. Не берусь судить, как бы мы сегодня существовали без лишнего молзавода или завода ЖБИ. Но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы не констатировать с легкостью: без железной дороги, проложенной под землей, город сегодня в большей степени напоминал бы парализованного инвалида, нежели полноценную столицу Сибирского федерального округа. И потому, наверное, согласятся со мной большинство нынешних жителей Новосибирской области, глядя почти через тридцать лет на достижение Горячева под названием «метро»: эта победа Федора Степановича имеет самое большое значение для всех последующих поколений новосибирцев. Данное утверждение приобретает оттенок особенного драматизма, если вспомнить, что менее через месяц, в декабре 1978-го, Горячев по настоянию ЦК вынужден был отослать в Москву шифровку, содержащую заявление об уходе на пенсию. Мавр сделал свое дело…

Напоследок

Он умер в 1996 году в Москве. Говорят, в одиночестве. В последние годы очень сожалел о том, что ему не довелось поработать на посту первого секретаря обкома годика до 1983-го. До самой смерти он пристально следил за положением дел в Новосибирской области, радушно принимая в своей московской квартире гостей из Сибири. К ним он неизменно выходил в костюме, галстуке и с Золотой Звездой «Серп и молот» на лацкане пиджака…

У нашей области есть долг перед этим человеком. Долг неоплаченный. Долг по увековечиванию его имени. Да, на здании картинной галереи, где когда-то располагался обком партии, не так давно открыта мемориальная доска памяти Федора Степановича Горячева. Да, бывшие соратники недавно организовали памятный вечер, посвященный его 100-летнему юбилею. Да, губернатор Новосибирской области учредил несколько именных стипендий Федора Горячева для студентов Академии госслужбы… Но разве это все, даже вместе взятое, соответствует масштабу личности этого человека, масштабу его свершений для нашего региона да и для страны в целом? Говорят, большое видится на расстоянии. В нашем случае то большое, что сделано Горячевым за его двадцатилетку, даже с расстояния в тридцать-сорок лет не поддается единому взгляду. Поскольку оно ОГРОМНО, это горячевское большое, оно требует долгого и пристального изучения.

На торжественном заседании в честь векового юбилея Ф. С. Горячева прозвучало предложение назвать его именем одну из улиц Новосибирска. Кто-то из выступавших с трибуны возразил на это: мол, очень сложная задача — переименование улицы. Наверное, так оно и есть. Ведь неизменно встанут вопросы: какую улицу переименовать? Где она должна располагаться, чтобы вполне соответствовать масштабу личности Федора Степановича? Ведь центральную улицу, скажем, Гоголя, переименовывать в ул. Горячева — глупо, а какую-нибудь окраинную Алма-Атинскую или 3-й переулок Серафимовича — смешно…

Назовите его именем метро! Это будет достойно: Новосибирский метрополитен имени Ф. С. Горячева. И очень логично!

Дорого? Тогда не называйте весь метрополитен — назовите одну из будущих станций! В Москве есть станция Полежаев