Новосибирск 12.3 °C

Надеялся Пушкин на нашу догадку

07.06.2008 00:00:00

6 июня наша страна отметила Пушкинский день России

Николай Ге, «Пущин в гостях у Пушкина в Михайловском»

В мае 1826 года ссыльный Пушкин, рассчитывая, видимо, на обычную в момент смены власти «амнистию», пишет новому императору: «…осмеливаюсь всеподданнейше просить позволения ехать… или в Москву, или в Петербург, или в чужие края…». 28 августа император приказал доставить к нему опального поэта, а 8 сентября в 4 часа пополудни Пушкин уже в Кремле. Вскоре состоялась первая личная встреча императора и литератора.

О чем почти два часа беседовали они, доподлинно неизвестно никому. Но считается, что, кроме «шалостей» Пушкина, обсуждались причины, цели и следствия восстания декабристов и необходимость для процветания России многое в ней реформировать, не ожидая новых волнений. Судя по всему, Николай и Пушкин во многом сошлись и были довольны.

Выйдя из кабинета, император представил собеседника придворным: «Это — мой Пушкин», а вечером на балу сказал приближенному царедворцу: «Я нынче долго говорил с умнейшим человеком в России», — и назвал Пушкина.

Поэт же вышел со встречи «со слезами на глазах, бодрым, веселым, счастливым», как со слов Пушкина записал Н. М. Смирнов. Было отчего ликовать. Он уже не в ссылке, может поселиться в Москве.

Император, желая сделать «умнейшего человека в России» человеком государевым, через Бенкендорфа, которому поручено опекать поэта, передает Пушкину распоряжение «заняться предметом воспитания юношества». Пушкин понимает задачу шире и начинает работать над «Запиской о народном воспитании».

Презренная проза — это «Записка о народном воспитании». Ее он начал еще в Москве, под звон бубенцов обдумывал в недельной дороге и вот теперь, приехав 9 ноября в Михайловское, чтобы забрать личные вещи для переезда в Москву, то за столом, то полулежа на диване оттачивал и записывал фразы, стараясь донести до ума будущего ее читателя, то есть императора, свое видение преобразований, необходимых в России. 15 ноября Пушкин ставит под текстом свою подпись и дату, хотя «Записку…» перечтет еще не раз и будет вносить поправки и дополнения. Не поэтическое, но все же вдохновение владело пером и мыслями поэта, впервые в жизни выполнявшего заказ на работу государственной важности, доверенную ему самим императором.

Прежде чем упаковать для перевозки, Пушкин перебирает свой архив и рукописи. Перечитав рукопись пятой главы «Евгения Онегина«, поэт вносит последние поправки и ставит дату окончания работы над ней — 22 ноября 1822 года, чего не делает под рукописью шестой главы — она еще не готова. Внимательному просмотру подвергается все ранее начатое.

Один из черновых листов задерживает внимание надолго. Поэт еще и еще раз перечитывает стихотворение, историю создания которого через несколько лет поведает Александр Смирнов-Россет, оставив запись переложения слов поэта: »Я как-то ездил в монастырь Святые горы, чтобы отслужить панихиду по Петру Великому. Служка попросил меня подождать в келье. На столе лежала открытая Библия, и я заглянул на страницу — это был Исайя. Я прочел отрывок, который перефразировал в «Пророка«. Он меня внезапно поразил, он меня преследовал несколько дней, и раз ночью я встал и написал стихотворение».

Рождение «Пророка» официальная пушкинистика относит к 1826 году на том основании, что, разбирая бумаги после смерти поэта, Жуковский обнаружил под черновиком этого стихотворения рукою автора поставленную дату — 8 сентября 1826 года. Я же думаю, что Пушкин написал «Пророка» зимой года 1825. И вот почему.

В ту зиму Пушкин живо интересовался своей родословной. Началось с того, что еще в ноябре-декабре 1824 года, читая присланные ему тома карамзинской «Истории Государства Российского», среди деятелей смутного времени он обнаружил одного из предков своих Гаврилу Пушкина. Поэт как раз искал тему для задуманной большой работы, возник соблазн положить в основу род свой в истории. О многовековой династии Пушкиных были предания, были и документы в семейном архиве. Гораздо меньше знал Пушкин о предках по линии матери. И поэт поспешил навестить нелюдимого, жившего в соседнем селе Петровском, последнего и уже очень старого двоюродного деда своего Петра Абрамовича Ганнибала и расспрашивал его об основателе российской ветви Ганнибалов. А им был прадед поэта, чистокровный негр Абрам (Ибрагим) Ганнибал, по легенде, младший сын одного из абиссинских (эфиопских) царей, выкупленный из турецкого плена. Как заморскую диковину этого мальчика-абиссинца подарили для придворных забав царю Петру. Последний же не в шутку озаботился воспитанием, карьерой и личной жизнью негритенка.

И предстала перед Пушкиным чудно сложившаяся его родословная.

Один из четырнадцати новых, абиссино-шведских по крови, русских дворян Осип Абрамович Ганнибал женился на дворянке Марии Алексеевне Пушкиной, род которой ведет свое начало от Ратши, пришедшего «из Немец», с побережья Варяцкого (Балтийского) моря, из литовского племени пруссов в племя словен новгородских и то ли в XI, то ли в XII веке вступившего в войско наемное одного из князей-варягов, да так и оставшегося на Руси. Потомок Ратши в седьмом поколении получил прозвище Пушка, а его потомки стали Пушкиными. Так вот, единственная дочь Осипа и Марии Надежда Осиповна Ганнибал вышла замуж за представителя все того же рода Ратшичей, своего внучатого племянника Сергея Львовича Пушкина. От этого повторного союза Пушкиных и Ганнибалов появились абиссино-шведско-прусско-русские и еще, бог знает, какие по крови дети 20-го (Пушкин считал 16-го) поколения династии Ратшичей и

4-го поколения российской династии Ганнибалов. В том числе и он, российский дворянин Александр Сергеевич Пушкин.

Вместо описания своей родословной Пушкин вскоре же затеял «Бориса Годунова». Но уважение к заслугам первого российского императора, благодарность ему за участие в судьбе прадеда привели Пушкина в храм специально для совершения христианского обряда поминовения Петра Великого. И было это не иначе как 28 января 1825 года, в день столетия со дня смерти императора.

В следующую годовщину — 28 января 1826 года — поэту было уже не до Петра I и даже не до других бывших царей — Годуновых, Шуйского, Лжедмитрия, о которых писал недавно в своей трагедии. Новый император начал царствование с расправы над бунтовщиками, в числе которых были и знакомые Пушкину лица. Их он поминал не в храме, а когда, узнав о казни предводителей восстания, рисовал их и виселицы и когда однажды, перечитав «Пророка», набрасывал на другом листе новый вариант его окончания:

Восстань, восстань, пророк России,
В позорны ризы облекись.
Иди и с вервием на вые
К убийце гнусному явись.

Вот это четверостишие смело можно датировать 1826 годом, а основной, всем теперь известный вариант «Пророка» наверняка написан в 1825 году, когда 28 января, случайно прочитав библейскую притчу, Пушкин вскоре воспроизвел ее стихами.

А как же дата 8 сентября, поставленная Пушкиным под стихотворением? А вот, видимо, как. Чтение черновика стихотворения «Пророк» в один из дней второй половины ноября 1826 года привело Пушкина в изумление: «Да ведь это я о себе!»

Нет, он и раньше бывало в письмах, шутя, называл себя пророком, намекая, что иногда сбывались его предположения. Но чтобы так почти точь-в-точь описанные им в стихах события библейской притчи случились в его личной жизни, такого еще не бывало. Вот только в роли шестикрылого серафима, главного ангела, вразумившего героя стихотворения-притчи, в жизни выступил другой представитель Бога на земле — помазанник Божий, венценосный император. А в рассказчике Пушкин узнал себя. Это ведь его в долгой беседе вразумлял, предостерегал от поступков неправедных и призывал к деяниям полезным император: «Ты довольно шалил, надеюсь, что теперь ты образумишься?» Не о том ли в стихах:

…И он к устам моим приник
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил…

А призыв и поручение Божье в стихах:

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.

Не повторилось ли в жизни?

— Разве не мне по воле помазанника Божьего поручено предначертать судьбу России? — подумал, должно быть, Пушкин. — И я в «Записке…» не сделал ли это? И, наверное, будут и новые поручения «глаголом жечь» и, даст Бог, может, и правда, суждено мне стать пророком в своем отечестве и одному, через подсказки императору, сделать то, что не смогли сделать заговорщики — реформировать Россию.

Нет, нет, никому и никогда не расскажет он об этих мыслях — обвинят в гордыне, а это тягчайший для христианина грех. И если суждено ему быть пророком России, а он уже поверил в это, то пусть это будет тайной. И то, что в стихотворном «Пророке» он сам себе напророчил судьбу пророка, тоже.

Но… Пушкин не был бы Пушкиным, если бы не зашифровал, по своему обыкновению, сокровенное в лестной надежде, что кто-то, когда-то, где-то все же догадается о том, что через полтора года после написания стихотворения оно сбылось в его личной жизни — его назначили пророком. Зашифровал просто — под черновиком стихотворения «Пророк» в конце ноября 1826 года он поставил не дату его написания в начале 1825 года, а дату той встречи в Московском Кремле — 8 сентября 1826 года.

Думаю, эта версия верна, и надежды Пушкина на догадливость читателей оправдались.

Владимир ЕВДАСИН,
член Правления Новосибирского
Пушкинского общества

Вам было интересно?
Подпишитесь на наш канал в Яндекс. Дзен. Все самые интересные новости отобраны там.
Подписаться на Дзен

Новости

Больше новостей

Новости районных СМИ

Новости районов

Больше новостей

Новости партнеров

Больше новостей

Самое читаемое: