Стойло Пегаса. Игорь Шубников

«Предвосхищение стиха» внимательный и вдумчивый, ценящий слово читатель (а именно таковым и адресует свое творчество автор), не мог не заметить еще в первой книге новосибирца Игоря Шубникова «Турачак». Книге, обозначенной им самим как «опыт описания» дорогого его сердцу места — маленького поселка на Алтае. Многие страницы «Турачака» напоминали стихотворения в прозе — своей образностью, особым строем письма.

Поэзия пронизала страницы и вышедших вслед за «Турачаком» книг Игоря Владимировича «Новосибирск» и «Кийск».

А затем случилось то, что и должно было случиться, — один за другим вышли в свет два сборника стихов Игоря Шубникова, которые сам он называет, как называли стихи на Руси издревле — гранами. Именно так, считает он, будет по-русски: «Сначала говорили: граны, потом переменились — на стихи. Досадно, но покойно: первым было собственное, русское».

Этим «собственным, русским» он и стремится пользоваться в своих сочинениях, проза это или стихи-граны, сохраняя по мере своих сил и возможностей родной язык, который мы все более и более утрачиваем, заменяя чудовищным новоязом или иностранными словами.

Предлагаем вниманию читателей поэтической рубрики «Вечерки» новые граны Игоря Шубникова из только что увидевшего свет сборника.

Не хочу тебя помнить,
Забывайся скорее.
С пустотой мне удобней,
Пусть она каменеет. Неудобно с улыбкой
На губах искривленных,
Пребывающей гибко —
То никак, то казенно. Как-то смотришь сверхчинно,
Вчуже вдруг и надменно.
Вижу: чья-то личина
День за днем без замены. Кто-то дружбе в охрану
Говорить не боится,
Будто в ней, что мне странно,
Не меняются лица. И что святостью узы
Меж приязнящих вечны,
Что порукою служит
Им людская сердечность. Хи… вчера у помойки
Два бомжа неразлучных
В кровь издрались за корки,
Им достаточных в куче. Возражай, если хочешь.
Спорь, словами упругий.
А надежен и прочен —
Шар подножный на круге.

***

Люди ходят в башмаках,
Кони — чаще на подковах.
Гуси плавают в шагах.
Восемь стоп в одной корове!
Голубь дрыгает ногой.
Птица-вор идет скачками.
Пес, нам сторож дорогой, —
Бегает, когда не с нами.
Все вороны без прыжка.
Бродит по ветвям сорока.
Коршун с легкостью пушка
Виснет на небе высоко.
Кошка катит колобком.
Мышь ползет, и лапки скрыты.
Крот в земле неглубоко
Лазит в норах, им нарытых.
Бабочкам летать дано,
Мухам и букашкам — тоже.
Всем природное одно:
Не ходить никто не может.
Спросишь: ну а как цветы? —
Их в ладонях нам нести.

Врач

Казаться, что не есть на самом деле
(Другим, во-первых, кто вне ремесла;
Себе, второе, в царстве красно-белом,
В котором стать случайность занесла)
Тайновладельцем, ведуном при боли,
С дитя до старца плотей знатоком.
С чужой бедою пребывая в доле,
Умельцем, вьющим вспять болезни ком.
А что действительность — лекарства, раны,
Покойницкая с прахом мертвецов.
Поля боев, сражений окаянных, —
Всего-то лишь служебное лицо;
И, подпогонное, — под власть расстрелу.
Без оных ежели — под бред суду.
И нищим жить по русскому уделу,
Чуть не последним в бедственном ряду.
И ныне, в век, равно другим жестокий,
Подобно знахарю, как знаем, встарь
Слыть колдуном с его волшебным оком…
Так избранный правитель — врио-царь.

Ёле

Сегодня солнце в облаках;
Так быть до ночи.
Сегодня холодно рукам;
Не дома, впрочем.
Сегодня ветер в деревах,
И лугом скачет;
Вороний редкий крылий взмах
В ветру невзрачен.
Грохочет кровельная жесть.
Дым — тягой малой.
И утром на рассвете в шесть
Восход был алым.
Под бурю замереть на день
Одной в сиротство.
Ждать в нем погодных перемен,
С тоской бороться.
Дождаться солнца и тепла.
И крик веселый
За речкой. Чтоб перевезла:
«Эй!.. Ёла!.. Ёла!..»

Норе

У тебя под обрывом река
И под окнами, ближе, — рябина.
Я с опушки, что всем далека,
Свои стены туда не продвину.
У тебя во дворе мурава.
У меня — щавели коневые.
Ты для дома — всему голова,
Я ему — что мне стукнет по вые.
У меня ястреб выбил скворцов.
Обрастает меня лес берёзный.
Скоро станет мне выход крыльцов
Одинаков, что в солнце, что в поздно.
Мы моложе домов, где живём.
Их творцы ушли в предки народа.
Мы за ними идем день за днём
По наклонной всеобщего свода.
А давай-ка сегодня свернём
С большака на проселочный вроде,
По распадку вдвоем за грибьём
Дружно-мирно соседями сходим.

Бусе

А я-то думал, ты так просто —
Леса-грибы, река-дрова…
Но ты сказала: и с погоста
Тебе здесь в приворот трава.
И приворот-трава — репейник.
И приворот она — полынь.
И черемховое кипенье
Лишь горных признаёшь долин.
Я тоже так. Я так же, здешний,
Там замираю на весну.
И каждый год, пред Богом грешник,
Пред ней язычно шею гну.
Отсюда вдаль, где в снег над Бией
Едва вошла парная прель,
Многоверстовой долгой выей
Тянусь под вешнюю метель.
Со взбитой памятью о зимнем,
Вживаться смея в свежий свет,
Там — вольный вновь, здесь — не таким им,
Влеку привычный старый след.

Сагалу

Воды весенний говорок
Из тиши вытаял.
Бежит, как тайна между строк,
Словами скрытая.
Просторней солнцу над землей,
Земле просторнее.
Вот-вот снега совсем сольет —
И станет горная.
И станет ждать таких шагов,
Услышать поступью.
И будет каждый шаг твой нов
Ей после просыпу.
Пойдешь тогда ходить землёй
Нежнее кошьих лап,
В весеннее чтобы гольё
Груз ног траве был слаб.
И зрящий вкруг, и зря в себя,
Протальник миновав,
Уже за водопол зайдя,
Замрешь, ни лжив, ни прав.
Ни кем перед, ни перед чем —
А пред живым во всём,
Пред чем благоговейно нем
Жив-здрав на свете сём.

***

Востоком нить прядется — в утро
Воткать порядок жития.
Подобно выверенной сутре*
Сводить «как надо», «быть» и «я».
Под новый луч и с вечным словом
Всесветной Книги Бытия
Вставать и на день быть готовым
Блуждать в неведомых путях.
Ходить, есть мясо, пить хмельное,
Часы до ночи в дело скать**.
Плыть, зная всё о мелях, но и
Бездонья помнить — вспять, не вспять.
Мольбой (беречься, к мантре*** близко;
А также помнить, что есть что,
В европо-индости сибирской)
Иметь себе «Храни Христос».

* Сутра — нить; древнеиндийское научное сочинение с предписаниями

** Сучить, вить

*** Мантра — часто повторяемое заклинание.