Душа без мусора

Фото Оксаны МАМЛИНОЙ

В Новосибирске побывал мастер анимации Александр Петров. В наш город Александр Константинович приехал, чтобы поделиться с учениками анимационных школ секретами метода «ожившей живописи» и представить новосибирцам свои работы. Они получили признание не только в России, но и во всем мире. Он единственный в нашей стране аниматор, получивший «Оскара» за созданный восемь лет назад фильм «Старик и море». После этого перед художником открылись двери самых престижных киностудий. Но он продолжает творить в мастерской своего родного Ярославля.

Мультики не для детей

— Александр Константинович, вы обращаетесь в своих фильмах к взрослому зрителю, а ведь мультипликация неразрывно связана с детством?

— В первую очередь я работаю для самого себя. Если и думаю о зрителях в процессе создания фильма, то только о тех, кому близко то же, что и мне. Специально анимацию для детей и не делаю, и не умею. Мне хотелось бы, чтобы она детям была интересна, но понимаю, что ребенку не очень понятны философские вопросы о жизни и смерти… Мне кажется, более важно быть интересным самому себе, чем пытаться откопать в себе ребенка и встать на его место. Хотя детство — это самый главный эмоциональный и визуальный багаж художника. Это клад, из которого можно бесконечно черпать ощущения, эмоции, запахи… Я завидую Юрию Норштейну, потому что он помнит в удивительных подробностях свое детство и может этим пользоваться, может восстановить ощущение, уже забытое и хранимое где-то далеко. Мое детство для меня за дверями, к которым мне очень редко удается подобрать ключ. Поэтому питаться исключительно детскими впечатлениями становится проблематичным… И я не соглашусь, что анимация — это не для взрослых. Но рисованный фильм — это фантазия, не отпечаток реальной жизни, как документальное, и не имитация, как игровое кино; это изобретение жизни без детской логики, детского умения играть в анимации не обойтись. Вот почему ребенок и взрослый человек, который отчасти хочет оставаться ребенком, быстро на это реагируют. Хотя, может быть, я не прав…

— Чему вы отдадите предпочтение в свободное время: художественный или анимационный фильм?

— Я всеяден в этом смысле. Что касается кино, стараюсь смотреть хорошее кино, хотя и плохое тоже иногда случается… Не знаю, зачем… Но думаю, что и на плохом можно чему-то научиться… На самом деле очень строго выбираю программы и фильмы для себя, для своих детей, для внучки: не хочу, чтобы мусор сыпался в душу. Разграничения же между мультипликационным и художественным фильмом я не делаю. Смотрю анимацию как профессионал, как зритель давно уже не умею…

Классика вечна

— В ваших фильмах вы стараетесь передать одиночество, раскаяние, метания юной души… Все ли оттенки переживаний, человеческих эмоций может передать мультипликация?

— Возможности у анимации большие, но не безграничные, определенные ограничения у этой формы есть. Некоторые вещи проще выразить в игровом формате, в литературе, в музыке. Я иду путем «ожившей живописи» интуитивно. Темы, которые затрагиваю — любовь, измена, наказание, возмездие, грех или чистота, — выбираю отчасти бессознательно. Но это всегда то, о чем мне хотелось бы говорить, то, что меня волнует.

— Это вечные темы классических произведений…

— Да, то, что мне интересно, лежит где-то в XIX — начале XX века, а с нашим временем почему-то не заладилось. Может быть, есть что-то и в современной литературе, просто я плохо знаю современную поэзию, прозу… То, что попадается, меня не вдохновляет на то, чтобы делать кино, но есть и неплохие идеи… Например, необычно, резко, как-то больно и в то же время мило звучит мелодия одиночества ребенка в повести «Похороните меня за плинтусом». У меня были мысли поднять эту тему в моем творчестве, но когда я за это возьмусь, не знаю. Сейчас у меня в приоритетах остается русская классика, она для меня более актуальна…

— Кого бы вы выделили из мультипликаторов?

— Сейчас достаточно много новых имен, за которыми мне не угнаться. Я больше знаю своих сверстников, они мне ближе и понятнее, чем молодежь… У меня среди вызывающих уважение мультипликаторов приоритета нет… Хаяо Миядзаки — хороший режиссер, талантливый художник, но это не значит, что аниме я считаю достойным явлением. Я предпочитаю европейское кино, больше авторскую, чем коммерческую анимацию. По пальцам можно перечесть компьютерные анимационные фильмы, которые мне нравятся. Я, может быть, в силу своего возраста больше доверяю кукольному, чем компьютерному кино, доверяю условности настоящей марионетки, нежели синтетической кукле, которая пытается быть человекоподобной, правдиво имитировать жизнь. Вообще, по моему мнению, стремление к гиперреалистичности в анимации — это опасный путь, не все, но многие, особенно молодые художники, почему-то этим заражены. Они стараются быть максимально достоверными, но, пытаясь физиологически воздействовать на зрителя, лишают кино поэтичности и условности. Мне больше нравятся рисованные фильмы. Ориентир — это Юрий Норштейн и канадский мультипликатор Фредерик Бак. Вот два имени, которыми проверяю свое творчество, свою позицию.

Искусство в рекламном ролике

— Художник должен быть голодным?

— Не жалуюсь на свои доходы. В отличие от всяких снобов я берусь и за коммерческие проекты, которые позволяют мне не только заработать и достойно прожить, но заниматься тем, что я люблю. В общем, к тому, что художники делают рекламные фильмы, я отношусь достаточно терпимо.

— Александр Константинович, остается ли в рекламных роликах, которые вы создаете, место для искусства?

— Реклама — это компромисс, зарабатывание денег и лишь в последнюю очередь — искусство. Но все же я нахожу в этом некий полигон для испытания новых визуальных и изобразительных возможностей. Пытаюсь и в этом деле что-то проверить, чему-то научиться. Часто бывает так, что в рекламных роликах я испытываю какие-то вещи, которые потом воплощаются в моих фильмах. Некоторые из технологий, которые опробовал на коммерческих проектах, я воплотил в «Старике и море». Но в рекламе искусства немного. Это я сейчас понимаю, а вот первый свой рекламный фильм делал всем сердцем, рвал душу, боролся за каждый кадр. Потом решил, что нужно беречь и душу, и нервы…

Актёр анимационного кино

— Рыбак Сантьяго из «Старик и море» срисован с вашего тестя, есть прототипы и у многих других созданных вами героев…

— Более половины своих персонажей я все-таки сочинил, и как-то они у меня живут, зрители им доверяют. Но дело в том, что сам я хочу быть уверенным в правильности облика героя, которого я нарисовал и который должен выражать целую гамму чувств и эмоций, поэтому ищу его в жизни. Это помогает мне потом более спокойно реализовывать этот образ на экране.

— Вы кропотливо относитесь не только к визуальному образу героев, аудиальная сторона для вас тоже значима.

— Композитор и звукорежиссер — это ключевые люди в картине. Я им доверяю, но практически на всех этапах создания картины сам принимаю участие. Очень скрупулезно и дотошно отслушиваю все варианты музыки, аранжировки, выбираю актеров, которые будут озвучивать персонажи. Никаких случайностей не может быть.

— Как вы нашли Александра Кайдановского для озвучивания героя в фильме «Сон смешного человека».

— Я его не искал, сразу знал, что только он может озвучить этого персонажа. Мы были не знакомы, он не знал, кто я такой. Я два года его уговаривал, он не соглашался, отвечал, что в этой профессии уже не работает. Потом я показал ему материал, и он дал согласие. Тут же за пять минут мы все обговорили, и на следующий день в павильоне «Мосфильма» уже делали запись.

«Мне совестно заглядывать зрителям в глаза»

— Важно ли для вас, как зрители воспринимают ваши фильмы?

— Иногда я подглядываю за реакцией зрителя, но почему-то мне совестно это делать. Приятно, когда человек замирает в тех местах, где он должен замирать, усмехается там, где заложена ироническая фраза. Но почему-то мне совестно заглядывать зрителям в глаза, подглядывать за ними. Я это делаю исподтишка, словно бы нарушая какое-то табу.

— Нужно ли мастеру признание?

— Не могу сказать за всех, хочу сказать за себя. Не то чтобы нужно, но это помогает почувствовать себя увереннее, утвердиться в том пути, по которому ты идешь, не сворачивать с него, не обращать внимание на разные соблазны, а двигаться к тому, что назначено судьбой. Может быть, в моей жизни ничего бы не изменилось, если бы не было никаких наград, признания, может быть, я продолжал бы заниматься анимацией и любил бы эту работу, потому что она доставляет мне совершенно необъяснимую радость и невыносимые муки… Но без этого трудно прожить. Когда через месяц-два после того, как я сделал фильм, получаю за него награду, всегда думаю: «Слава богу, все-таки не зря прожил эти два года». Иногда думаю, что, может быть, это все чепуха, все призы достались мне случайно…

— Какая из наград для вас особенно значима?

— Когда работаешь над фильмом, меньше всего думаешь о награде, и без того много трудностей. Но как только дело подходит к концу, не задумываясь, посылаешь фильм на фестивали. «Оскар» стал для меня неожиданной наградой и очень приятной. Как бы люди ни относились к этой премии, она остается самой престижной, и что бы кто ни говорил, все втайне мечтают ее получить… Я не был исключением…

— Изменилась ли ваша жизнь после «Оскара»?

— «Оскар» помог мне осуществить мечту. Десять лет я шел к тому, чтобы у меня была своя студия в Ярославле, ради этого переехал из Свердловска. Все напрасно, особенно если учесть время, было начало 90-х годов. А через два месяца после того, как я получил статуэтку, все чудесным образом поменялось. Руки помощи были протянуты отовсюду, у меня быстро появилась территория, возможность снимать то, что я хотел. «Оскар» в этом смысле помог… От зарубежных студий поступало несколько предложений, но они почему-то не подкреплялись сценариями, то есть были достаточно невнятными. Еще я готовил анимационные фрагменты для игрового фильма Стивена Спилберга, но сотрудничество тоже не было плодотворным, потому что в конце концов продюсеры картины не нашли деньги, и от совместной работы нам пришлось отказаться…

— Для себя вы рисуете, занимаетесь живописью?

— Не в бровь, а в глаз… Я называю себя художником, всегда стремлюсь к тому, чтобы скинуть с себя бремя технологий, заняться чистым искусством, станковой живописью… Мне кажется, это та самая форма, ради которой художнику стоит жить. Но это почему-то никогда не получается. Даже когда есть свободное время, я этого не делаю, хотя меня всегда ждет мольберт, чистый холст, готовы краски… Я не могу найти в себе волю, силу, тягу, радость, чтобы подойти и начать что-то писать. Не знаю, в чем дело, то ли моя работа высасывает из меня абсолютно все, после ее окончания я остаюсь пустым стаканом, с которым ничего не могу сделать. Постепенно я наполняюсь, но чтобы опять вернуться к станку, к кино….