Салют, Мария!

Нынешней весной моему соседу по даче и хорошему приятелю Сергею Августовичу на работе подарили резиновую надувную лодку. Это был, скажем так, последний акт проявления дружеских чувств к человеку, полвека своей жизни отдавшему родной бюджетной конторе, которая при новом режиме ещё продолжала почётно числиться в списках влиятельных, но чьё влияние давно уже ограничивалось подписанием согласованных наверху бумаг.

Раньше, провожая на так называемый заслуженный отдых, обычно вручали удочку, теперь появилась возможность подарить хоть и резиновое, но судно (не путать с больничным инвентарём).

— Смотри, какая удобная, — хвастался Августович мне по весне. — Всего двенадцать килограммов в упаковке, — прикрепил на багажник велосипеда и кати к морю!

Море он, конечно, подразумевал наше, Обское.

— Хорошо, надуешь, а потом? Велосипед бросишь, что ли?

— А на этот случай я уже велосипедный замок купил! — и он продемонстрировал мне изящную металлическую петлю действительно с аккуратным замочком. — Но речь-то не о том! Мы теперь с тобой всё лето будем со свежей рыбой!

Мне эта идея тоже очень понравилась. В самом деле: когда-то мы должны, наконец, научиться отдыхать на этой чёртовой даче! Провались они, эти грядки! Будем ловить рыбу, соорудим коптильню, пива на конечной остановке 45-го автобуса — залейся… Чудесно! Молодец Сергей Августович!

В общем, сначала был сезон посадок. Потом я достраивал веранду. В июле к моему приятелю приехала с Севера в гости дочь с внуком. И когда в очередной раз Августович напомнил мне о рыбалке, был уже конец августа. Но ничего: почитали кой-какую литературку, с вечера накопали червей, запасли даже подкормку, втайне от приятеля (он был всегда против) я взял с собой фляжку водки, и на очередной утренней заре мы «вышли в море».

Клевало так себе. Точнее — никак. Несмотря на подкормку и донные удочки. Но красота берега, дымка над водой, пегий пёс, бегущий кромкой моря… Всё это к чему-то располагало. Что мы и сделали, и сразу в лодке стало ещё уютнее и дружественнее.

— Слушай, Сергей Августович, — спросил я его, — а что это твой сын в последнее время к тебе на дачу зачастил? Раньше я его если раз в год видел, то хорошо, а теперь смотрю — машина чуть ли не каждый выходной у ворот стоит!

— О-о-о! — загадочно поведал мой друг. — Это всё благодаря роману с компьютером!

— Это как же?

— А вот, хочешь — верь, хочешь — нет, но с возрастом я начинаю верить в чудеса!

И он поведал мне изумительную историю. И, я уверен, стеклянная фляжка 0,25 тут совершенно ни при чём.

С младшим сыном у него отношения до поры были действительно натянутые. Что-то он ему не додал, когда они разменивали большую «сталинскую» квартиру на Советской, и невестка поднакрутила сына крепко.

Но, как бы то ни было, Сергей Августович остался перед пенсией и, естественно, перед старостью один в приличной двухкомнатной квартире на Шлюзах и к тому же весь не растраченный даже в эпоху энтузиастов пыл души обратил на дачное неказистое прежде строение, превратив его за два года в некое подобие знаменитого Ласточкина гнёздышка.

Но за несколько месяцев перед окончательными проводами на пенсию он умудрился сломать ногу — тучноват был приятель. И хотя в связи с этим подсел на таблетки с кальцием и стал регулярно употреблять раньше ненавистный кефир, во время очередного похода по грибы споткнулся где-то на железнодорожных путях и сломал руку.

Сын с невесткой раздраженно-молча выходили его. Но отношения с молодыми у моего приятеля окончательно расстроились. Они и раньше-то почти совсем не помогали ему на дачных работах, а тут совсем что-то кинули старика.

Августович загрустил. Но у него хватало сил возделывать участок так, что я не раз проводил у него целые фотосессии, чтобы продемонстрировать своим домашним, каким может быть сад. И когда однажды я привёз на дачу свой старенький компьютер — для дела, разумеется, и показал на его экране свои фоторепортажи Августовичу, он о чём-то задумался. И буквально через неделю у него на даче, где он практически безвыездно обитал всё лето, был не только свой компьютер и крохотный цифровой фотоаппарат, но и мобильник с модемом, с помощью которого он, как я полагал, радовал весь белый свет — друзей и родственников рассказами о своей даче.

Есть у моего приятеля одна вполне простительная для его возраста страсть — душевные, как он выражается, телефильмы. И к известной актрисе Раисе Рязановой он давно присматривался, — очень она ему нравилась. А когда на экранах надолго завис (это не его терминология) «Монтекристо», ровно в семь он бросал всё, даже если в это время у него были на даче гости, и усаживался к телевизору. И с первыми же тактами пошловатой, на мой взгляд, песенки о любви, с которой начинается сериал, его взгляд покрывался пеленой, и он улетал в мыслях к своей Марии…

Дошло до того, что он стал ревновать её к другим героям фильма, ну, например, к отцу Фёдору. И мучился, и страдал, переживая не столько за судьбу Андрея и Ольги, сколько за свою возлюбленную Марию. Однажды летом, я ещё не знал, зачем это, он попросил меня написать некое абстрактное любовное письмо. Я, в общем-то, удивился, кое-что заподозрил, но отчего не выручить друга? Присел вечером за компьютер и настрочил тысячи четыре знаков:

«Я расскажу вам историю о самой прекрасной любви, с которой мне довелось встретиться в этой жизни. Прикосновение к ней неотрывно связано в моем сознании с какой-то бурной стихийной радостью, которую человек испытывает, ну, например, попав под шальной весенний дождь, когда потоки с неба ломают ветви деревьев, а вы с вашей подругой ищете укрытия от стихии где-нибудь под козырьком кафе или магазина. И вот струи дождя бьют уже мимо вас, и вы лишь с восторгом наблюдаете, как мимо проносятся другие вымоченные парочки, и, обняв спутницу, ждете, когда же закончится этот веселый водопад, и можно будет продолжить путь. И вот вы уже бредете с нею по искалеченному, но освеженному парку, перешагивая через сломанные ветви, и, наконец, уединившись, жадно пьете с ее губ нечто, никак не определяемое словами…

И пусть вы давно не очень-то молоды, и где-то в подсознании в вас уже притаилось ощущение трагичности жизни (всё проходит, всему есть конец), но сегодня вы наслаждаетесь этой восхитительной влагой, которая зовется жизнь и любовь…»

Ей-богу, не знаю, как уж он сумел распорядиться моим опусом, но в последнее время заметно повеселел. И вот сейчас в лодке рассказал мне, что отправил актрисе Рязановой по электронной почте на сайт авторов фильма несколько писем, а затем, когда она сама ответила ему, вступил с ней уже в прямую переписку. Оказывается, она тоже родилась в Казахстане, в душе остается вечной провинциалкой, не любит светские тусовки (не девочка ведь!), но главное — она тоже одинока, и у неё нет даже скромной дачи где-нибудь в Подмосковье.

Сергей Августович отправил ей один из моих фоторепортажей (у меня это всё-таки получается получше) и получил восхищённый ответ. Тогда он совсем осмелел и пригласил Марию в гости. И — надо же! — она приняла приглашение и обещала непременно приехать, как только…

— Как ты думаешь, что это такое «как только»?

— Ну, я думаю, после того, как закончатся съёмки сериала…

— А сколько серий? Ты думаешь, что они всё это время работают, пекут свои новые серии, как блины, а мы хватаем их с пылу с жару?

— Откуда я знаю! Кто-то мне говорил, что серий всего шестьдесят, но где-то я читал, что в аргентинском варианте полторы сотни… Но ясно, что работой твоя Мария будет загружена ещё очень долго. Но ты мне всё же скажи: почему твой сын стал заметно внимательнее к тебе?

— Наверное, из-за Марии. Невестка, по-видимому, сказала ему, что я того…

— А ты не того?

— Да как тебе сказать… Ты помнишь то письмо, что летом написал для меня?

Я его переделал, конечно. Но вот смысл — стою я в парке после сильного дождя, и мне хочется целовать Марию, так и остался, и он сейчас со мною всегда… А как ты думаешь: Мария действительно может приехать?

— Вот уж чего не знаю, да и знать не могу…

В начале сентября на рынке посёлка ОбьГЭС мы с Августовичем купили килограмма три отлично замороженной скумбрии. Тут мы с ним толк понимаем, это не рыбалка. Нет ничего для жарки на углях лучше, чем непотрошёная хорошая свежая морская рыба. У него на участке (потому что здесь как-то всё уютнее и лучше) развели огонь, приготовили закуски и напитки, истопили баню. Приехал его сын, и мы набили под завязку машину соленьями и вареньями, которые за лето наготовил Августович.

Потом, уже после бани и застолья, когда нижним своим рогом месяц зацепился за яблоню, а мы слушали вечно молодого Высоцкого, сын вдруг сказал:

— Завидую я вам, старики: что хотите, то и творите! Вот все говорят, что наше старшее поколение жило под гнётом, а я вижу в вас столько свободы! Вот ты сегодня в багажник мне минимум месяц своей работы засунул. И я совсем не уверен, что могу поступить так же. Пап, когда же приедет твоя Мария?

— Да я вот что подумал, — ответил Сергей Августович, — не приедет она вовсе. Зачем ей это? Вместе со мной на грядках загорать? Я вот пошлю ей сегодняшний, с вашего позволения, фоторепортаж. Это ведь замечательно — чего-то желать в жизни и знать, что ты можешь сделать это! Да, есть обстоятельства, есть бытовая, рациональная сторона существования, но это так прекрасно — вот сейчас захочу и куплю билет в Москву: здравствуй, Мария! А она поцелует меня так, как целует Шакунова-Андрея, в щёчку, погладит меня по седым волосам и скажет: «Я очень рада видеть тебя, Сергей Августович. Ты хороший человек. И дача у тебя замечательная. Но вот, понимаешь, Андрея с Ольгой пристроить надо!»

Где-то на соседней улице взвилась ракета: наверное, у кого-то был праздник. Сначала она со свистом разрезала упругий прохладный воздух, а потом зависла на невидимом парашютике и медленно таяла вместе с источаемым голубым светом, чтобы через мгновенье рассыпаться в красноватый прах.

Словно угадав мои мысли, Сергей Августович сказал:

— Вот и мы так же…