Вместо семьи — свободная любовь?

Фридрих Энгельс писал: «В каждом крупном революционном движении вопрос о «свободной любви« выступает на первый план. Для одних это революционный прогресс, освобождение от старых традиционных уз, переставших быть необходимыми, для других — охотно принимаемое учение, удобно прикрывающее всякого рода свободные и легкие отношения между мужчиной и женщиной».

Ему вторил Владимир Ленин: «В эпоху, когда рушатся могущественные государства, когда разрываются старые отношения господства, когда начинает гибнуть целый общественный мир, в эту эпоху чувствования отдельного человека быстро видоизменяются. Подхлестывающая жажда разнообразия и наслаждения легко приобретает безудержную силу… В области брака и половых отношений близится революция, созвучная пролетарской революции».

Так случилось и в нашей стране. После Октябрьской революции произошла сексуальная. Традиционные устои семьи и брака, быта и морали рушились на глазах. Пьянящая свобода завораживала, часто газеты писали, что «свободная любовь лучшими людьми понималась как свободный разврат». Сохранилось много документов об «извращениях в личной жизни коммунистов». Даже командиров Красной армии обвиняли в «половой распущенности, отбивании жен друг у друга, многоженстве».

Александра Коллонтай писала в 1923 году в нашумевшей статье «Дорогу крылатому Эросу»: «В годы обостренной Гражданской войны и борьбы с разрухой… для любовных «радостей и пыток« не было ни времени, ни избытка душевных сил… Мужчина и женщина легко, много легче прежнего, проще прежнего сходились и расходились… Явно увеличивалось свободное, без обоюдных обязательств общение полов, в котором двигателем являлся оголенный, не прикрашенный любовными переживаниями инстинкт воспроизводства…»

Люди почувствовали себя освобожденными от некоторых прежних норм и ограничений, но не знали, что им с этой свободой делать, куда идти дальше. Общество бурлило: одни по-старому венчались в церкви, другие устраивали красные свадьбы, третьи пытались получить женщину по талону.

Ордер на барышню

Заграничные газеты тех лет писали о декретах по национализации женщин в советской России. Оказывается, в чем-то они были правы. В городе Калачинске, что недалеко от Омска, комсомольцы учредили «Центральную комиссию по бабьему распределению», или ЦК Бабраспред. Она должна была ведать выдачей ордеров на девушек. В действительности эти ордера никто не видел, но примерно они выглядели так:

«Распоряжение

Предлагается Дуньке Шаломыгиной ни с кем другим, кроме Васьки Дурошлепова, не гулять. Ему, Дурошлепову, предоставляется право провожать Шаломыгину под ручку домой с собраний, ну и вообще, всякое прочее иное».

«Наряд

Мадемуазель Крынкиной Матрене. Предписывается в 4 часа дня 18 января 1924 года отправиться с товарищем Безголовым в баню для совместного мытья».

«У нас нет любви, а только сексуальные отношения»

К сожалению, к такому мнению склонялось большинство рабоче-крестьянской молодежи в 20-е годы, особенно юноши. Они отрицательно относились «к игре в «любовь«, к пустым и мимолетным ухаживаниям, напрасно отнимающим у юношества внимание, время и энергию, столь нужные для творческой общественно полезной работы».

Согласно многочисленным опросам тех лет, молодые люди очень терпимо относились к внебрачным связям. По Гельману, в 1922 году краткосрочные связи имели почти 88% мужчин-студентов и свыше половины студенток, и только 4% мужчин объясняли сближение любовью.

Хотя Ленин был в корне не согласен со сведением любовных чувств к «удовлетворению половой потребности». Обсуждая распространенное в тогдашней молодежной среде мнение, что при социализме удовлетворить половое влечение будет так же просто, как выпить стакан воды, Ленин согласился с тем, что «жажда требует удовлетворения. Но разве нормальный человек ляжет на улице в грязь и станет пить из лужи? Или даже из стакана, край которого захватан десятками губ?»

«Ну её к чёрту…»

18 декабря 1917 года советская власть издала «Декрет о гражданском браке, детях и ведении актов гражданского состояния». Впервые в истории России церковный брак был объявлен частным делом брачующихся, не имеющим юридической силы.

Однако часто родители невесты не хотели отдавать свою дочь замуж без венчания. А друзья-комсомольцы жениху не разрешали даже близко подходить к церкви. Что тут делать влюбленным? Будущее зависело лишь от решительности юноши. Новосибирская газета «Путь молодежи» описывала разные истории. В одном случае молодой человек спросил разрешения у комсомольской ячейки на венчание в церкви. Все, естественно, были против. Жених послал любимую со словами: «Ну ее к черту».

В следующий раз в редакцию пришло такое письмо: «Наш друг погиб. Бросил всю комсомольскую работу и наслаждается со своей молодой женой. Как мы его ни убеждали, чтобы он бросил свою глупость и сделал комсомольскую свадьбу у нас в клубе, ничего не вышло. Он отвечал, что невеста этого не хочет, а ему ее жаль потерять. Мы сейчас предлагаем устроить над ним комсомольский суд». Вмешиваться в личную жизнь тогда было в порядке вещей.

В 20-е годы в моду вошли красные свадьбы. Торжественная регистрация новобрачных проходила обычно в клубе. С приветственными речами выступали руководители партии, комсомола. Молодежь напутствовал и врач, который рассказывал о роли и значении семьи, о половой жизни, о гигиене. В конце мероприятия все дружно пели «Интернационал».

«Свобода. Равенство. Материнство»

К регистрации брака в загсах привыкали постепенно. Много было и сторонников, и противников. Юноши чаще всего ратовали за свободную любовь.

— Нет, комса, нам регистрация для брака не нужна. Ведь загс все равно не удержит. Не сойдутся характерами — и без загса разойдутся. А если мы друг друга уважаем, любим, то ясно, что будем жить и без регистрации. Можно во всякое время разойтись товарищами.

Что чаще всего и случалось. Противники регистрации брака по новым законам находили себе оправдание в том, что за это из комсомола не выгоняют. А значит, сама партия дозволение дает. Гражданский брак чаще всего не принимали всерьез.

— Если есть монета лишняя — регистрируйтесь, а нет — так обойдетесь.

Некоторые плюсы в регистрации брака видели только из-за статистики.

— То есть, если советская власть жалование этим загсам платит, стало быть не зря, потому как у Ленина и Троцкого каждая копеечка на счету. Значит, они устроены на пользу, и все идти в них должны. Оно ведь все одно: сейчас не пойдешь, опосля попрут, потому как статистика. Родится ребенок. Кто отец? Кто мать? Пожалуйте, молодчики, бриться. Одно слово — учет. По плану и по закону, значит.

За оформление отношений особенно ратовали девушки. Потому как чаще всего оказывались страдающей стороной. Остряки говорили, что в отношениях между полами свобода и равенство дополняются не братством по классической формуле Великой французской революции: «свобода, равенство, братство», а «материнством».

Девушки в один голос кричали: «Загс необходим! Если мы воображаем, что живем в коммунистическом обществе, то в таком случае ясно, что регистрация уже не нужна. Уж больно зазорны наши ребята, если брак ограничивался только любовью. Ну тогда туда-сюда, а то ведь каждый старается любовь девушки использовать на 100% и получить все 24 удовольствия. В результате у девушки через девять месяцев появляется «результат«, и после этого парень начинает выявлять отрицательные стороны этой девушки и в конце концов заявляет: мы, мол, с тобой не сошлись в характерах. Парню сказать легко, а каково девке — приюта нет, яслей тоже, а во-вторых, общественный взгляд, даже и нашей комсы, будет уже другой на эту девку».

Действительно, результаты «сексуальной революции» в столице Сибири были очень даже плачевные. Матери-одиночки из-за нищеты и позора решались на убийство своих собственных детей.

Перед судом проходили десятки таких дел. Чаще всего беда случалась с деревенскими девушками, которые приходили на заработки в Новониколаевск. Боясь сплетен и гнева родителей, они поначалу утягивали свой живот, а потом уходили рожать в поле, в лес и там приводили в исполнение страшный приговор своему младенцу. Живого малыша зарывали: кто в снег, кто в землю, кто топил в канаве с водой, а совсем уж бессердечные мамаши даже бросали на растерзание собакам или свиньям.

Подбрасывали младенцев на улице: осенью 1926 года в Новосибирске ежедневно подбирали одного-двух малышей. Всего за 1926 год через дом матери и ребенка прошли 122 подкидыша, 49 детей, принадлежащих кормилицам, и 63 родительских ребенка. Смертность в детских домах была очень высокой. Только за один месяц 1925 года в новосибирском доме матери и ребенка умер 31 младенец. Так или иначе, матери приговаривали своих детей к смерти.

«Социализм — могила проституции»

Следствием дезорганизации традиционного брачно-семейного уклада, социальной эмансипации женщин, ослабления института брака и основанной на нем сексуальной морали явились резкое увеличение числа абортов, рост проституции и венерических заболеваний.

Хотя советская власть была за высокую рождаемость, она первая в Европе в 1920 году узаконила искусственные аборты. Это была вынужденная мера для борьбы с крайне опасными для жизни нелегальными абортами. Риск умереть от инфекции в результате аборта был в 60–120 раз выше, чем в результате родов. Бабушки-акушерки чаще всего орудовали прокаленными на огне вязальными спицами. Новосибирские газеты 20-х годов описывали все ужасы подобных «пыток».

Однако легальные массовые аборты сами по себе тоже представляли проблему. В 1926 году в России в больницах было сделано 102709 искусственных абортов.

Не меньше, чем аборты, государство беспокоили проституция и венерические заболевания. В первые годы советской власти, в период военного коммунизма распространение проституции заметно снизилось. Проститутку заменяла «знакомая». Товарищ Коллонтай даже писала: «…Проглотив семейно-брачные формы собственности, коммунистический коллектив упразднит и проституцию». Как бы не так. В период НЭПа она «расцвела» с новой силой. По 12 окружным центрам Сибирского края насчитывалась 621 проститутка и 149 притонов. Только в Новониколаевске в 1923 году было более 150 проституток и более 80 притонов. По социальному составу большинство проституток были выходцами из крестьянства — 42%.

В 1923 году в Новониколаевске при Губздраве даже была создана специальная комиссия по борьбе с проституцией. На блудниц решили воздействовать экономическими мерами. Например, создали артель по сбору костей на 100 человек. Усилили борьбу с притоносодержателями, сводниками, стали устраивать показательные процессы.

С 1929 года развернулось плановое уничтожение «продажной любви» как социального зла… Проституток принудительно заставляли работать, собирая их в специальных колониях и лагерях.

P. S. В 20-е годы государство еще не определилось с сексуальной политикой. Существовали две противоположные точки зрения. Коллонтай отстаивала любовь-товарищество, окрашенную чувствами и переживаниями, неважно в какой форме. А врач-психотерапевт Залкинд предлагал «Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата». По его мнению, сексуальность должна быть целиком и полностью подчинена классовым интересам пролетариата. А «класс, в интересах революционной целесообразности, имел право вмешиваться в половую жизнь своих сочленов»…