Новосибирск 2.8 °C

«Фильмы — это мои дети, которые меня не подвели»

01.11.2008 00:00:00
«Фильмы — это мои дети, которые меня не подвели»
Кшиштоф Занусси, выдающийся кинорежиссёр и театральный постановщик, лауреат Каннского, Венецианского, Московского кинофестивалей, вновь побывал в Новосибирске.

Мэтр интеллектуального кино и театра представил зрителям свой новый спектакль «Дуэт», премьера которого состоялась на сцене «Старого дома». А в кинотеатре «Победа», где была показана ретроспектива его фильмов, Кшиштоф Занусси провёл творческую встречу с новосибирцами, уникальный мастер-класс «Язык кино в разных странах», а также пообщался с новосибирскими журналистами.

— Пан Кшиштоф, что представляет собой ваш новый фильм «Черное солнце»?

— Эта картина создана полтора года тому назад в Италии, по пьесе моего близкого друга Рокко Фамилиари. В главной роли снялась известная голливудская актриса итальянского происхождения Валерия Голино. Оператор фильма Эннио Гуарньери работал над последними картинами Феллини, сотрудничал с Висконти, так что его имя прочно вошло в историю кинематографа.

Действие драмы «Черное солнце» происходит в Сицилии. В древности Сицилия называлась по-итальянски — «Великая Греция», поскольку там находились греческие колонии. В образе мышления сицилийцев сохранились архаические черты, хотя, на первый взгляд, общество выглядит вполне современно. Память об античной драме, понимание трагического смысла жизни, чувство судьбы, радикальность чувств — все то, что мы в Европе постепенно теряем, в Сицилии живет до сих пор. Понимаете? Если это любовь, то любовь навсегда. А если любовь невозможна — жизнь теряет смысл, и надо кончать с собой. Если умирает надежда — простить невозможно, надо отомстить… Языческий, нехристианский подход.

Для нас, современных людей, справедливость стала понятием условным. Мы забыли, что справедливость — это не только наказание, но еще и наведение порядка в мире, где зло должно быть названо злым. Я пробовал снять мою картину так, чтобы в ней чувствовалась архаическая аура.

— Многие критики, писавшие о вашем творчестве, находили параллели с фильмом Тарантино «Убить Билла», с «Теоремой» Пазолини… Насколько вам интересны такие отсылы?

— Вы абсолютно правы, параллели провести можно, и хорошо, что некоторые зрители это заметили. Я совершенно не согласен с постмодернистским мировоззрением, поэтому творчество Тарантино меня раздражает.

Современный мир приемлет наказание как превенцию — считается, что оно необходимо постольку, поскольку может защитить общество от следующего преступления. О справедливости, о совести люди почти не говорят, полагая, что все в мире (и в человеческой истории!) релятивно, относительно. То, что когда-то было плохим, сегодня может не подвергаться осуждению. А мне ближе другая точка зрения, я признаю, что существуют абсолютные ценности.

— Ваш фильм «Смерть провинциала» имел огромный успех у верующих и одновременно у атеистов. Как такое могло случиться?

— Меня всегда заботили вопросы о том, как построен мир, на чем основаны принципы нашей жизни. «Смерть провинциала» — это моя дипломная получасовая картина, в которой совершенно отсутствует диалог.

Действие фильма происходит в монастыре — там, где говорить не с кем, поскольку монахи между собой не разговаривают. Именно в молчании таится основа напряжения. Мой ректор решил послать одну копию фильма в Москву, на фестиваль во ВГИКе, а вторую — на фестиваль в Мангейме. И так вышло, что я в течение одной недели получил два приза: от атеистов в Москве и от католиков и протестантов в Германии.

Вот доказательство того, что идеология валится, когда нет слов: каждый видит то, что хочет видеть. Комсомольцы не могли допустить мысли, что какие-то вредные поляки прислали им религиозную картину, и поскольку один монах, персонаж фильма, под конец умирает, решили, что в картине показана смерть религии, а значит — картина хорошая! Они прочли сюжет на своем уровне… А верующие заметили другое: молодой человек, герой фильма, погружаясь в молчание, открывает для себя духовное пространство.

— Ретроспектива — вещь опасная. Чувствуете ли вы, что отношение к собственным картинам у вас меняется с течением времени?

— Знаете, как у всякого человека, у меня есть иллюзия, что я вообще не меняюсь. Только потом, когда читаю мои записки, мне непонятно, кто же их оставил?.. Среди моих картин нет ни одной, о создании которой я мог бы жалеть.

Фильмы — это мои дети. Дети, которые меня не подвели. Хотя, конечно, они все очень разные. Меняются времена, меняются темпераменты. Рассказывая о чем-то современному зрителю, нужно быть кратким, потому что люди нетерпимы. Но есть вещи, о которых коротко рассказать нельзя! И Тарковский не мог бы сократить свои картины — ведь то, что говорил он, можно было рассказывать только в медленном ритме.

— Тема вашего мастер-класса — «Язык кино в разных странах». Что собой представляет этот язык?

— В эпоху глобализации язык видеоклипа схож во всем мире. Недавно я посмотрел ваш фильм «Адмиралъ» — эту картину абсолютно можно было сделать в Америке! Хотя сюжет русский. Черты национального характера в рассказе остались, и мне это было интересно.

— Вы говорили когда-то, что актеры для режиссера — это все равно, что краски для художника. Работа с актерами в кино и театре — чем она отличается? Что можно сравнить с акварелью, а что с живописью?

— Театр дает гораздо более широкие возможности приспособиться к роли, даже если актер физически, биологически не похож на своего героя. В театре флегматик может сыграть холерика, а в кино — нет. Кино ближе к биологии, и мы сразу чувствуем ложь, видим, что все сделано искусственно. А в театре искусственные вещи могут нам понравиться! Я даже не представляю себе, как бы я мог снять кино по пьесе «Дуэт». (История двух великих актрис, Сары Бернар и Элеоноры Дузе, легла в основу спектакля, поставленного Кшиштофом Занусси для театра «Старый дом». — Прим. авт.) Я не могу представить себе, кто бы полностью совпадал с личностями, которые нарисованы в пьесе! А в театре можно сделать невозможное.

Особый шарм театра в том и заключается, что люди отходят от самих себя. Новосибирские актрисы, исполнившие главные роли в спектакле «Дуэт» (Халида Иванова, Вера Сергеева), имеют ту же профессию, что и героини Отто Эскина, но в жизни никак не похожи на своих героинь — иной характер, иной темперамент! И это тем более радует, что мы добиваемся цели немножко искусственно, усиливаем контраст, показываем лицемерие актерского искусства, а потом — момент правды…

Словом, в театре «краски» можно разнообразить, а в кино — какую бы краску я ни приобрел, такой она и остается. В театре мы работаем более месяца до премьеры, а в кино премьера может состояться через пятнадцать минут, на съемке. И уже конец!.. Навсегда.

— Есть ли различия в театральных языках Польши и России?

— Работа в «Старом доме» — это моя вторая встреча с российским театром. Я уже ставил мою собственную пьесу в московском МХАТе, но это было много лет тому назад. Мне кажется, разница заключается в культуре — жизнь в России другая, мышление другое… И эту разницу трудно выразить словами.

Если посмотреть на вещи аналитически, можно увидеть, как своеобразно расставлены акценты. Когда я работаю в театре Германии, я ощущаю иной подход: актеры часто говорят мне, что им не стыдно даже раздеться на сцене, но сказать что-нибудь искренне, «от себя», они не могут. Конечно, и в Германии тоже можно ставить психологические пьесы, но возникают определенные трудности. В России таких трудностей не бывает.

— Вам предложили стать попечителем совета международного фестиваля «В кругу семьи». Как вы планируете вести эту работу?

— Идея семьи очень близка мне. Посмотрите мои картины: сколько раз я пробовал рассказывать не о том, как происходит распад семьи, а о том, как семья сохранилась! Ведь это мужество — сделать так, чтобы в современном мире мужчина и женщина всю жизнь прожили вместе. Для меня семья — это один из способов передать мудрость следующему поколению. Если семья распадается, хранить и передавать опыт гораздо трудней. Хотя в жизни все, конечно, возможно! Против семьи обращается огромная часть современного общества, которая твердит, будто семейная жизнь ограничивает человека, лишает свободы… А я уверен: семья — это свобода найти любовь. Это воплощение мечты о стабильном контакте с любимым человеком, о том, чтобы пройти вместе через разные эпохи жизни вопреки убеждению, что все проходит. Семья — ежедневная работа, а не «ветер любви». Работа, которой люди сегодня, к сожалению, не учатся.

Скажу так: в почетный комитет «ярмарки разводов» я бы не поступил! У меня самого только одна жена, и на протяжении многих лет нам удалось сохранить брак. Я хочу, чтобы мы всегда были вместе.

— Расскажите о ваших творческих планах.

— Я впервые готовлюсь к премьере спектакля, который поставлен для варшавского театра. На протяжении многих лет я работал в самых разных городах и столицах мира, но в Варшаве спектаклей никогда не ставил: или не хотел, или не удавалось…

Надеюсь снять историческую картину, которую планирую вот уже двенадцать лет (ее съемки обойдутся мне в пять раз дороже, чем все предыдущие фильмы). Картину о жертвенности, о любви… Сегодня это звучит так архаично! Никто ничем не хочет жертвовать, а любовь в понимании многих — это так дешево, так банально, что никакой жертвы тут нет (не с этой девушкой, так с другой можно попытать счастья).

А мне хочется показать историю, как для кого-то это было очень важно! Историю королевы французского происхождения, которая вышла замуж, когда ей исполнилось всего четыре года. Это был настоящий брак, который совершился в костеле, ну а потом, конечно же, новобрачные расстались. И встретились во второй раз, когда героине было тринадцать или четырнадцать лет. Вот тогда и возникла проблема: пожертвовать любовью или бороться за нее?

Вам было интересно?
Подпишитесь на наш канал в Яндекс. Дзен. Все самые интересные новости отобраны там.
Подписаться на Дзен

Новости

Больше новостей

Новости районных СМИ

Новости районов

Больше новостей

Новости партнеров

Больше новостей

Самое читаемое: