«В течение года члены жюри конкурса анализировали творчество
— Владимир Алексеевич, как прошла ваша поездка
— Я получил приглашение неожиданно, в те дни, когда находился в Москве. Поэтому домой возвращался через
Ханты-Мансийск
— Литература Сибири и Урала — во многих отношениях литература особенная, необычная. Как вы считаете, в чем эта особенность выражается?
— Любая литература питается от источников, которые берут начало в родной земле. Почва для литературы — это фольклорные традиции, мифология, нравы и обычаи народов, населяющих землю. Ведь вы понимаете, что сказы Бажова не могли возникнуть в Дагестане. Для того, чтобы они появились на свет, нужен Урал: его природа, быт, наконец, промышленность допетровской эпохи… Отсюда все проистекает. С сибирской литературой — то же самое. Писатели, которые заложили ее основу, щедро использовали азиатский колорит. Шел процесс поэтического освоения нового континента с помощью русского языка. Корни сибирской поэзии уходят глубоко в родную землю, и я также питаюсь от этих корней.
— Ваши восточные поэмы
— Наверное, этот особый интерес заложен моими предками. Я родился в Горной Шории, моя семья жила в Бийских степях, а более дальние родственники пришли на Алтай с юга Тамбовщины во времена Столыпинских реформ.
И неслучайно мысли бродят вокруг образа Чингисхана. Ведь именно Чингисхан является основателем Российской империи, государства в азиатском проявлении. Об этом писали еще Лев Гумилев и многие другие историки, а я лишь с поэтической точки зрения к этому вопросу руку приложил. Размышляя о корнях евразийства…
— В вашей поэзии заметен беспокойный «бродяжий дух». Как вы считаете, поэт — кабинетный работник? Или для того, чтобы поймать вдохновение, нужно путешествовать?
— Об этом хорошо сказал Бунин. Он считал, что нормальное состояние литератора — находиться в пути. Хотя я думаю, дорога — это метафора. Ведь бывают путешествия за столом — странствия в мировом эфире вместе с поэтическими образами, которые захватывают душу. Помните, как Пушкин в своем «Путешествии в Арзрум» подмечал: дервиш — ближайший родственник поэта. То же самое можно сказать о сибирских шаманах. Что такое шаманский транс? В момент камлания шаман «оседлывает» бубен. Бубен превращается в оленя, марала, летит к мирам демонов и божеств, и шаман спасает души людей. Поэт, грубо говоря, делает то же самое: спасает любимые души, а заодно — спасает собственную душу. Это служение — единственное, что может явиться оправданием…
— Быть поэтом и руководить
— Толстые журналы — это последние островки литературы в современном мире. Для меня работа в журнале интересна еще и тем, что журнал выполняет охранительную роль: обеспечивает защиту языка, хранит остатки настоящей поэзии, прозы, публицистики. Если сберечь толстые журналы, сохранятся наши культурные традиции, а это чрезвычайно важно…
Владимир Алексеевич любезно предложил нам для публикации свое новое произведение — впервые увидит свет оно на страницах «Вечёрки».
Владимир БЕРЯЗЕВ
Баллада о молодом генерале
IЕсть за МКАДом лесные угодья,
Там живёт молодой генерал.
У его высокоблагородья
Я намедни слегка перебрал.
Было скромно: селёдка и грузди,
Два графина, брусники бадья,
Сам хозяин — с улыбкою грусти —
И жена генерала, и я.
Всё расписано в русском застолье:
Тосты, здравицы, смех и печаль,
И, конечно, одна из историй,
За которую жизни не жаль.
Ах, Балканы, седые Балканы!
Где от века — война да война…
— Что ж, по новой наполним стаканы.
За тебя, дорогая жена!
II
Я командовал тем батальоном,
Что пустился в рисковый бросок,
Тем, что назло брюссельским воронам
Югославию пересёк.
Боевые машины десанта,
Русский флаг и братва на броне!
А под кителем — грудь полосата,
Алягер, мы опять на войне!
Нас встречали вином и цветами,
Нам кричали: — Россия, виват!..
А девойки славянские сами
Были, словно победный парад.
Через горы, цветущие горы,
Где шпалеры лозы золотой,
Где монахов келейные норы
И сокровища веры святой,
Мы промчались под песни и марши
Полем Косова. И за бугром,
Возле Приштины воинство наше
Лихо заняло аэродром.
Нас в Афгане не худо учили
Слышать запах врага за версту,
Зря пендосы ногами сучили
И кричали: — Ату, их, ату!
.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. ..
.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. ..
Трус не знает ни рода, ни веры…
Затворили для нас небеса
И болгары, и румы, и венгры.
А борта всё ждала полоса.
.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. ..
.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. ..
Там, где Принципы пулей чреваты,
Глухо ждать милосердья с высот.
Там, где ангелы подслеповаты,
Вряд ли снова Россия спасёт.
III
Дух предательства стелется низко,
Отравляя угаром сердца,
Словно русская
Мы в плену, но стоим до конца.
Обложили — французы, датчане,
Мерикосы — как бройлеры в ряд,
И себе на уме — англичане
Окружают российский отряд.
И не вырвешься, и не поспоришь…
Лишь албанцы мышкуют своё:
Им КейФОР и помога, и кореш,
И живого товара сбытьё.
Где взорвать, где поджечь или выкрасть,
Где продать человека за грош…
По-холопьи
И для Запада будешь хорош!
Наркотрафик — весёлое дело!
Сбыт оружия — тоже бабло…
Хашим Тачи! ты — Нельсон Мандела!
Как же с родиной вам повезло!
IV
Нас мытарили год или боле,
Как умеет лишь еврокагал,
Эту песнь униженья и боли
И Шекспир никогда не слагал.
Никого мы, брат, не защитили,
Не спасли ни ребёнка, ни мать,
И ни храм, ни плиту на могиле
Мы взорвать не смогли помешать.
А погосты росли и гремели
Взрывы чаще, чем грозы в горах.
Воевать мы, конечно, умели,
Только где он — неведомый враг?
Тот ли мальчик в ремках и заплатах
Из семьи о двенадцати душ,
Что готов за ничтожную плату
Верить в самую чёрную чушь.
Та ли девочка, ангел окраин,
Что пластит волокла в рюкзаке
И расплакалась в нашей охране,
Зажимая два бакса в руке.
Эти пыльные сёла албанцев,
Этот мусорный ветер и стыд!..
Нищету, что готова взорваться,
Нам Господь никогда не простит.
V
Джентльмены галанта и лоска,
Что стоят у беды за спиной,
Отольётся вам девичья слёзка,
Детский страх и торговля войной.
.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .
.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .
Я жену потерял в Кандагаре,
Когда миной накрыло санчасть.
С той поры только в пьяном угаре
Мог на ласки девчат отвечать.
А увидел Айни в окруженье
Своих скалоподобных бойцов
И забыл о войне, о служенье
И о прошлом,
Как рыдала она, как хотела
Умереть, мусульманка Айни,
И тряслась, и глазами блестела,
Как боялась отца и родни.
Мы в рюкзак ей продукты набили,
Я в конвой отрядил четверых,
И когда они в хату ступили,
У семьи переклинило дых —
Каждый был чуть поменьше медведя
И с базукою наперевес.
Я просил передать: вы в ответе
За девчонку — братья и отец.
Если с нею беда приключится,
Не сойдёт вам пластит задарма,
Если вздумает кто сволочиться —
Всем мужчинам кердык и тюрьма.
И смутились они, и поникли,
А старик всё аяты читал,
И склонялся в любви и молитве
В пояс русских солдат — аксакал…
VI
А в Генштабе решили: не худо
Чужедальний поход завершить,
Потому — если ты не Иуда,
Неча вместе с иудами жить.
Нам три месяца дали на сборы,
Чтоб следы замести и забыть.
Ой, вы горы, скалистые горы!
Как же вас не хвалить, не любить?!
Ой, вы горы, скалистые горы,
Где шпалеры лозы золотой!
Где за божьего сада просторы
Мир готов заплатить
Адриатики синяя бездна
И зелёные стены долин!..
И пока никому не известна
Оконцовка новейших былин.
Что там будет — позор или слава?
Кто напишет поэму про нас?
Прощевай же,
Так похожая здесь на Кавказ!
Нет, не поздно, родимые други,
Изваять золотую скрижаль,
Ту, где память любви и поруки,
За которую жизни не жаль…
VII
А в итоге? Что было в итоге,
Знает только
Истекали балканские сроки,
И пора было топать отсед.
Но случились мои именины
И тайком забродил батальон,
Как умеют
Заговорщики с давних времён.
Перед штабом все роты построив,
Под оркестра удар духовой,
На крыльцо меня вызвали трое,
Образуя почётный конвой.
И в громовом «Ура!» коридоре,
Шаг чеканя, как перед Кремлём,
Мне бойцы, словно грозное море,
Тайный дар поднесли кораблём:
Это судно библейского сада
Всё увитое свежей лозой,
В грузных гроздьях
Полных солнца и счастья слезой,
Та корзина плодов побережья,
В розах, лилиях — только взгляни!
Только где же я, Господи, где ж я? —
В той корзине сидела Айни…
Эпилог
Это был батальона подарок,
Мне в ауле купили жену,
И купили, считай, что задаром —
Двести баксов за душу одну.
Я растаял… но принял за шутку,
Мол, отдайте девчонку отцу.
А друзья мне: «Комбат, на минутку,
Эта слава тебе не к лицу.
Как семья была рада калыму,
Как за внучку радел аксакал,
Эту пьесу, аля пантомиму,
И Шекспир никогда не слагал.
Нет в исламе дороги обратной,
Нам её не вернуть, командир,
Для расправы отцовой и братней
Можешь гнать, но — позоря мундир.
Ты для них выше графа и князя,
Ты прославишь их землю и род,
Дар Аллаха прими, помоляся,
И с женою в Россию — вперёд!
Мы же видим — мила и желанна,
Да и жизни ещё не конец,
Завтра крестим её, станет Анна,
И, ещё помолясь, — под венец».
.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .
.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .
Ах, Балканы, седые Балканы!
Где от века — война да война…
— Что ж, по новой наполним стаканы.
За тебя, дорогая жена!
Февраль-май 2008,
