Вероника Монастырная — человек удивительный. Судьба уготовила ей столько испытаний, боли и обид, что выдержать это, не сломиться, не озлобиться и не начать искать виноватых под силу далеко не каждому. От самого рождения жизнь ее была связана с больницами, болью и предательством самых близких людей.
В момент рожденья смерть мне повстречаласьИ отшатнулась:
— Черт с тобой, живи!
И я живу.
С тревогой дни встречаю,
Но с радостью закаты провожаю.
Не требуя ни у кого взаймы
Другой судьбы. Довольствуясь и этой.
Приговор ДЦП ей вынесли в годовалом возрасте. И ей пришлось научиться с этим жить. «ДЦП — не диагноз, это образ жизни. Да, именно так, потому что иного просто не дано. Это неизлечимо, но не смертельно», — пишет она в своей повести «Человек одиночества». Отрывки из повести тоже включены в книгу. Повесть очень откровенная, очень горькая и заставляющая задуматься о многом. Прежде всего, о дефиците доброты в нашем обществе и о его неприспособленности принять «особенных» людей. Оно их сторонится и просто не знает, что с ними делать. Тем более если они талантливы, полны жажды жить и любить, желания общаться и ощущать себя частью целого.
«Синдром нелюбви нам сжигает сердца беспощадно», — скажет Вероника в одном из своих стихов. А в своей повести расскажет о закрытых санаториях, спецдомах и школах закрытого типа: «Часто на таких домах не было даже вывесок. Как и на той школе, где я провела девять лет…». Став вполне взрослым человеком и прочитав фантасмагорию Оруэлла «1984», она решит, что автор был не таким уж и большим выдумщиком:
— Конечно, в романе всё более гротескно и масштабно, но всё же, всё же… Интернатским педагогам ничего не стоило подчинить себе десяток своих подопечных. Дети — они же внушаемы, больные дети, да ещё в отсутствие родителей, — это вообще пластилин, лепи что хочешь!
Она никогда не была послушной и «пластилиновой». Бунтовала, протестовала, в спецшколе слыла белой вороной: «Ломала все стереотипы поведения, предписанные моим беспомощным состоянием…». В седьмом классе написала сочинение в стихах, вернули с припиской: «Сочинения пишутся прозой»… Она и не ждала понимания — хотя, конечно же, ждала, как ждет каждый, но очень скоро поняла, что никто и ничего ей не должен и играть свою, не очень праздничную жизнь ей придется самой…
Первая поэтическая книжка Вероники Монастырной увидела свет в середине девяностых. Рождалась она в одной из маленьких частных клиник Новосибирска, а называлась светло и жизнеутверждающе «Я — победу несущая…». Сборник она посвятила своей бабушке Марии Дмитриевне — самому верному и близкому ей человеку, который всегда был рядом, окружал теплом и заботой, благодаря которому Вероника стала тем, кем стала: издала несколько своих поэтических книг и даже написала сценарий в стихах к музыкальному спектаклю, который идет на сцене театра музыкальной комедии.
«Ливень» — четвертая и, без сомнения, самая зрелая ее книга. В сборник вошли несколько поэтических циклов: «Август», «Бессонница», «Лабиринт»… Стихи прошлых лет объединены в особый раздел. Как говорит о стихах Вероники поэтесса Нелли Закусина, следящая за ее творчеством с 12 лет:
— Поначалу она была еще очень закрыта в своей поэзии, как бы защищалась ею от внешней жестокости мира. Но душа требовала выхода, а не защиты. И с каждой книгой, с каждым новым циклом стихов ее поэтическое пространство становилось все шире, а поэтическое звучание все убедительнее. И в своей последней, самой зрелой книге она сумела, оттолкнувшись от реальных переживаний, от реально переживаемых чувств, абстрагироваться от жизненных обид и разочарований — ибо жизнь все равно нельзя перевести в стихотворные строки — и, приподнявшись над проблемой и над ситуацией, отразить все пережитое в стихах уже в совершенно ином измерении.
Это поэзия очень доверчивого, много пережившего, думающего и очень ранимого человека, отстаивающего свое право «на особенность» и право не быть «особенным». Эта поэзия тонка, хрупка, грустна, но никогда не мрачна и не безысходна. В этот поэтический мир погружаешься не сразу, а постепенно. Но он затягивает, завораживает и не отпускает еще долго после того, как закрыта последняя страница. Право на грусть Вероника отстаивает столь же яростно и самозабвенно, как отстаивает многое в своей жизни, что другим дается просто так, даром:
Жить в мажоре.Иначе не так воспримут.
Грусть не в моде сейчас,
Ты обязан быть злым
И веселым…
— Я уже давно человек одиночества, — признается поэтесса. — Я настолько свыклась с этим, что после редких выходов в свет испытываю настоящие моральные муки. Я не люблю улиц и магазинов, но деваться от этого некуда. Я иду, выбирая малолюдные дорожки, и всегда очень тороплюсь. Мне нужно домой. Спрятаться как в скорлупке, отойти и стать обычным человеком. Дома я всегда забываю о своей «необычности».
Но одиночество — это не только тяжелая ноша, которую ей, как человеку по своей природе очень общительному и активному, нести особенно тяжело, но и благо. Одиночество дает право остаться наедине с собой и освобождает от той суетности, которая так часто заслоняет от нас главное. Именно одинокими бессонными ночами часто рождаются ее самые лучшие поэтические строки:
Не нужно терзаться, что ночи бессонны.Я вам расскажу, как легко и спокойно
Снег белый ложится на черную землю,
Как звёзды мерцают на небе, и внемля
Обманной тиши, успокоился город.
Он завтра очнется, завален по горло
Ночным снегопадом, и вы, проклиная
Сугробы и зиму, штурмуя трамваи
И залезая в автомобили,
Не можете знать, как красиво всё было!
Есть чудо в бессоннице. То, что малюют
О ней в разных книжках учёные люди,
Я смею оспорить и опровергну:
Ложится снег белый на черную землю.
«В ее стихах присутствует высокий накал драматизма, неподдельная, заражающая читателя душевная боль, но нет в них надрыва и истерии, которые можно было бы вполне объяснить и оправдать физическим состоянием автора. Зато в полной мере ощутима «всем смертям назло« неистребимая тяга к жизни, вера в нее», — пишет в предисловии к сборнику литературный критик Алексей Горшенин.
— Писать я не бросала никогда, — признается Вероника Монастырная. — Иногда, правда, были перерывы по нескольку месяцев. Тогда меня охватывало беспокойство, чувство, что стихи кончились и единственная моя путеводная ниточка в мир оборвалась…
Но наступает долгожданная ночь, приходит спасительная бессонница, и Ариадна вновь распускает клубок своих волшебных нитей, указующих путь из любого лабиринта. Лабиринты судьбы Вероники Монастырной темны и извилисты. И жизнь ее не очень празднична. Но стена дождей в стихах всегда отступает перед солнечным лучом, а в конце ее лабиринта всегда виден свет. Один из самых часто повторяющихся образов ее поэзии — путеводная нить, нить Ариадны, выводящая из любого тупика даже тогда, когда не очень верится, что этот путь есть…
— Я уже неоднократно убеждалась, что жизнь — гармоничная штука. Когда
