Пора подумать о глобальном

Михаил Делягин — председатель президиума и научный руководитель Института проблем глобализации — читателям «ВН» хорошо знаком. На прошедшем недавно в нашем городе форуме «Сибирь — Форос-2009» известный экономист и публицист провел презентацию своей новой книги «Драйв человечества. Глобализация и мировой кризис». Речь шла о вещах, которые не так часто обсуждают. А надо бы…

— На самом деле финансовый кризис, который сейчас зовется глобальным, это мелкое внешнее проявление значительно более глубокого кризиса всего человечества. Кризис не в том, что нам всем будет очень плохо, а в том, что человечество начинает менять свою форму существования и организации. Правильно говорить о более глубоком кризисе самих основ организации человеческого общества, который проявляется в большом количестве разнообразных проявлений.

Мы сейчас переживаем информационную революцию, которая началась в 70-е годы, но общественные последствия этой революции проявляются только сейчас. В течение ближайших десяти лет нам предстоит испытать творческую революцию. Дело в том, что компьютер берет на себя все функции формальной логики. Когда-то владение арифметикой было очень важным и существенным явлением, а сейчас это искусство уходит. И точно так же в дальнейшем будет уходить искусство формальной логики, потому что у всех нас будут компьютеры.

Это означает, что формально-логическое мышление уже начинает утрачивать свои позиции при конкуренции внутри общества, то есть социальный успех будет у тех людей, которые обладают творческим мышлением. Это звучит очень хорошо с точки зрения индивидуальной личности. Но если посмотреть на это с другой стороны, то картинка получается крайне неприятная. Ведь творчество и способность к нему формирует специфический тип личности, который на языке психологии называется шизоидным.

Творческий тип сознания очень специфичен. В наше время не существует систем управления, в которых творческая личность могла бы управлять коллективом людей. Были определенные приближения к эффективности, есть более эффективные принципы управления, но систем управления, которые могли бы справиться с большими коллективами творческих людей, просто не существует; и не факт, что они появятся.

Но что такое изменение системы управления? Это изменение форм организации человеческого общества. Мы переходим на некоторый качественно новый план организации общества, потому что технологии управления, которые у нас есть, которые мы заимствовали из прошлого, больше не работают.

Вторая проблема — это информационный взрыв, резкое увеличение объема информации, это кризис системы управления. В прошлый раз это было связано с появлением книгопечатания. Во-первых, книгопечатание резко повысило объем информации, а во-вторых, качественно выросло количество людей, которые задумываются об абстрактных вопросах, не связанных с текущими. Это одна из причин религиозных войн. Система не справляется с количеством задумавшихся…

А вот, например, после изобретения телевидения такого не произошло, потому что это была всего лишь визуализованная информация, которая формальному осмыслению поддается плохо. Если информация — это способность быть воспринимаемым, то, конечно, объем информации вырос сильно. А человечество все еще работает с инструментами формальной логики, и то прямое воздействие на чувства, которое дает телевидение, — это увлечение неосознаваемой информацией.

Сейчас управлять — это в первую очередь значит убедить. Когда вы управляете кем-то, то вы убеждаете его в чем-то, и неминуемо убеждаете сами себя. При этом, управляя, вы вынуждены убеждать других в вещах, не очень соответствующих действительности. Сейчас у нас в обществе есть десять острых проблем. Система управления может решать эффективно только три из них. В принципе не существует такой системы управления, которая могла бы решать все проблемы сразу. Она только может на чем-то концентрироваться и что-то делать в фоновом режиме. Это значит, что оставшиеся семь проблем, которые мы консервируем и откладываем на будущее, которые объясняем обществу и отвлекаем тем самым его внимание, — это мелочи жизни.

В нормальной административной системе управления мы занимаемся и этими семью проблемами тоже, понимая, что придет и их черед. В системе управления эпохи глобализации мы убеждаем общество, что эти семь проблем не имеют никакой роли, и сами начинаем в это верить. И к тому времени, когда три первые проблемы решены и нужно переходить к следующим семи, выясняется, что мы не просто не готовились к решению этих семи проблем, мы просто искренне считаем их совершенно незначимыми. Мы еще и уничтожили системы, которые должны были взяться за их решение.

Дальше система управления начинает управлять по телевизору. С одной стороны, людям показывают картинку в телевизоре и говорят, что вот это есть жизнь, а то, чем вы живете, — недоразумение. И система управления тоже начинает верить, что то, что есть в телевизоре, — это жизнь, а все остальное — недоразумение. И таким образом огромное количество проблем не решается, а обостряется. С другой стороны, когда вы управляете картинкой в телевизоре, вы утрачиваете ответственность. Вы перестаете понимать, что за этой картинкой стоят живые люди. Происходит массовая утрата ответственности.

Гораздо проще поменять ведущего программы и картинку в телевизоре, чем изменить реальность. Система управления таким образом начинает менять информацию, доступную обществу, отказываясь тем самым от изменения реальности, создавая качественно новую информацию.

Плюс ко всему мы переживаем еще и кризис демократии. Размывается государство, которое является несущей опорой современной демократии. Демократия кажется совершенно несовместимой с прочтением коммуникации. Выясняется, что для того, чтобы формировать общество, вовсе не нужно формировать сознание всего общества. Достаточно изменения сознания его элиты.

Элита — это те, кто принимает решения. У нас интеллигенция страшно не любит, когда в элиту зачисляют всяких Дим Биланов и прочих Пугачевых. Потому что элита — не только те, кто принимает решения, но и является образцом для подражания обществу. И какой-нибудь клоун оказывается не менее важным членом элиты, чем какой-нибудь руководитель какой-нибудь силовой структуры.

У нас не две нации — бедных и богатых, а два типа сознания. Были времена, когда элиты тех или иных обществ говорили на языке, который не понимало само общество. А сейчас язык вроде бы один, но тип мышления, тип сознания принципиально иной. Одни и те же слова значат совершенно разные вещи, они и воспринимаются по-разному. Еще в 91-м году можно было написать письмо, которое доходило до «верха», и начальство на это письмо реагировало адекватно. Если тогда такие письма и меняли ход политики, то уже в 95-м такое было невозможно… Письма доходили по-прежнему, но люди, которые их читали, не понимали смысла написанного. Потому что они воспринимают действительность по-другому.

Воздействие на сознание привело к тому, что элита стала думать по-другому и в других системах координат. Не в другой системе ценностей, а в другой системе образов. Интересы, представления, мнения по социальным капиллярам диффундируют от низа общества наверх. И элита общества начинает понимать, что хотят низы, и в какой степени им это можно позволить. Но это кончилось, потому что элита утратила способность понимать общество. Не потому, что кто-то плохой, а потому, что таковы современные технологии управления. Человечество это все заведет в большую яму.

Существуют еще три проблемы современной демократии. Во-первых, что такое глобализация с механистической точки зрения? Это упрощение коммуникации. Что такое демократия? Это способ передачи власти самой влиятельной в обществе силе. Предполагается, что самая влиятельная сила — это и есть общество. В реальности так никогда не бывает, но есть те или иные приближения к этому. Неожиданно оказалось, что в относительно небольшом и слабом деморализованном обществе сильное влияние является внешним. И демократически стандартные институты передают власть внешнему влиянию. Проблема не в том, что оно может быть враждебным, а в том, что это внешнее влияние принимает решения о судьбе этого общества исходя из интересов, которые лежат за пределами интересов этого общества.

Естественно, что это ни для кого не приемлемо. С другой стороны, в современном мире сложились неформальные сетевые структуры. Они всегда использовались государством для влияния на более слабые страны. То, что мы видим в конце 90-х годов, — это то, как видимые теневые структуры начинают отвязываться от государства, которое их породило, и начинают становиться самостоятельными. Сетевая структура, созданная для взаимодействия, например, Саудовской Аравии и США, начинает проводить собственную политику, нанося ущерб обеим сторонам. Мы это видим на примере иракской войны. Трагедия сетевых структур правления заключается в том, что она не имеет никакой, даже формальной ответственности перед обществом.

Любой диктатор зависит от общества, потому что может быть революция, военный переворот, а ему этого не хочется. И поэтому он вынужден учитывать интересы общества хоть как-то. Сетевой структуре это не нужно, так как это не нужно внешнему правлению. Она не зависит от общества. С другой стороны, сетевая структура, эмансипируясь и освобождаясь от государства, утрачивает связь с его центрами. Они поднимают только свои интересы, и им совершенно не важно, к чему это приведет общество, и они не могут этого понять, потому что инструмент понимания остается в государстве, от которого они отделились. Эти сети ориентированы в первую очередь на краткосрочное влияние, прибыль — это означает, что они объективно провоцируют кризис. Потому что в мутной воде ловить рыбку проще.

Последний элемент кризиса демократии — прозрачность и транспарентность. Взаимодействие с сетевыми неформальными структурами требует закрытости. Потому что на смену людям, которые воспитаны в логике выживания, пришли люди, которые воспитаны в логике западных цивилизаций. Транспарентность — это не просто хорошо, а это абсолютно необходимо всегда и везде…

Невозможно осуществлять непубличные действия, создав себе абсолютно публичные пространства. Те, кто пытается выскочить из этой ловушки восстановлением непрозрачности, попадают в еще более сложную ловушку. Транспарентность появилась не потому, что это такая мания у современного западного мира. Транспарентность очень хорошо помогает руководить внешним, она замечательно позволяет ограничивать коррупцию. Как только вы ограничиваете транспарентность, вы оказываетесь на развилке — или у вас предельно идеологизированная элита, у которой есть историческая миссия, либо, закрывшись от прозрачности, вы теряете всякую эффективность.

Современная демократия убивает любую идеологизированность. Единственное исключение — тот, кто придумывает новый механизм, он порождает новое, и закладывает в него совершенно новое. А те, кто заимствуют, не знают, что именно, какую конкретную систему они заимствуют. Все, кроме США и Великобритании, не знали, что демократия — очень несовершенная штука…