Критическая масса

Мне тридцать шесть лет. Моему ребенку скоро исполнится год. У нас все хорошо. Вообще-то, я бы хотела иметь двоих детей. И вполне могла бы родить второй раз — здоровье и силы есть. Но не буду. Вот почему.

Долгое время у нас с мужем детей не было. Сначала — потому что не хотели. Считали, мол, поживем для себя. Потом — потому что понимали, что наши жилищные условия и материальное положение не подходят для того, чтобы обзаводиться детьми. Через десять лет совместной жизни материальные проблемы решились. Я, наконец, перестала предохраняться.

И вот в один прекрасный день это случилось. Я, поверив собственноручно осуществляемой пропаганде: «чтобы сделать беременность здоровой и счастливой, нужно в ранние сроки встать на учет в женской консультации», пошла к врачу.

Докторша, узнав мой возраст, посмотрела на меня, как на надвигающуюся катастрофу, и прописала кучу обследований, в том числе техногенных.

— Но это же вредно! — попыталась возразить я.

— В вашем возрасте уже ничего не вредно. Лучше перестраховаться, — заявила врачиха, затем задала вопрос: — Как рожать будете: самостоятельно или через кесарево?

— Самостоятельно, — отвечаю, не задумываясь.

— Не советую. Вам в тридцать шесть это вряд ли удастся. И потом, естественные роды — это больно, долго и нудно. Ну, а показания для планового кесарева сечения мы найдем, если постараемся.

Уговоры насчет планового кесарева сечения вызвали у меня стойкое подозрение, что что-то здесь непросто. «Ищи, кому выгодно», — говорят в таких случаях герои детективов.

Один из положительных моментов моей профессии — я работаю с информацией. Мы ведь не только пишем, но и читаем — другие газеты, интернет-издания, специализированные журналы. Изучив довольно объемный массив информации, узнаю, что ультразвук, назначаемый беременным чуть ли не каждый месяц, ортодоксальные врачи считают безвредным, но исследования последних лет показывают, что для ребенка, находящегося в утробе, это — колоссальный стресс. Примерно такой же, как если бы спящего человека разбудили гудком и прожектором мчащегося на полной скорости локомотива. Так что назначенное мне УЗИ-исследование я проигнорировала.

Сдала анализ крови на обнаружение генетических нарушений, которые, по словам докторов, у беременных старше тридцати случаются очень часто. Придя через несколько дней, вижу озабоченное лицо врача и понимаю — анализ плохой. Мне назначают еще один анализ — исследование околоплодных вод. Молча беру выписанное направление, но уже знаю, что никуда не пойду.

— Надо было рожать в двадцать, — припечатывает врачиха, заметив выступившие у меня на глазах слезы.

Информацию про исследование околоплодных вод я уже изучила. На интернет-форуме все, кто подвергался этой процедуре, говорят, что она, во-первых, чрезвычайно болезненна. Во-вторых, шрам от прокола остается на всю жизнь. Статистика, размещенная в медицинских журналах, утверждает, что от 50 до 70 процентов таких процедур заканчиваются выкидышами. И самый главный вопрос: что они сделают с моим ребенком, если анализ все же покажет риск генетических отклонений? Предложат сделать аборт, то есть убить его. Нет. Будь что будет. Тем более, достоверность всех этих исследований далеко не стопроцентна.

Меня посещает мысль: а не плюнуть ли вообще на врачей и никуда больше не ходить. Но мне нужен родовый сертификат, без которого не оплатят больничный лист и с которым, теоретически, можно выбирать любой роддом. Я вспоминаю, что по закону имею право выбирать и врача.

Теперь к своему гинекологу я хожу исключительно из личной симпатии. Мы с ней, наверное, ровесницы. Она не запугивала меня моим возрастом, генетическими нарушениями, не уговаривала непременно делать кесарево сечение и не говорила, что надо было рожать в двадцать.

Получив родовый сертификат, я решаю, что рожать буду у известного в городе врача, про которого не раз читала статьи своих коллег. Однако, придя к этому доктору первый раз, сразу же передумываю. Узнав о моем возрасте, он с трудом скрывает панику и предлагает немедленно госпитализироваться, а то как бы чего не вышло. На улице — первые теплые дни. У меня прекрасное настроение и отличное самочувствие. Мне хочется гулять, наслаждаться синим небом, ярким солнцем, любоваться расцветающей природой и похорошевшим, прибранным после зимы городом. «Не дождетесь!» — мысленно говорю я врачу и ухожу.

Девушка-врач, к которой я хожу из личной симпатии, с виноватой улыбкой сообщает, что по инструкции за месяц до родов предусмотрена консультация у заведующей отделением. Шестое чувство подсказывает мне, что не надо туда идти. Но я не хочу портить показатели девушке — у нее же отчетность, от которой зависит ее зарплата, — и отправляюсь в соседний кабинет.

Заведующая с пристрастием изучает мои медицинские документы. Затем, подняв безучастные глаза, выносит вердикт: «Вам очень много лет. У вас узкий таз и критически низкая масса тела. Поэтому родить самой вам вряд ли удастся. Скорее всего, вам потребуется операция кесарева сечения».

Я, конечно, знаю, что двадцать процентов женщин разрешаются от бремени посредством кесарева сечения. Таким образом, миллионы женщин носят на своем теле широкие «улыбки» от одной берцовой кости до другой, оставленные скальпелем акушера. Это не так уж страшно. Но я не хочу!

— Операции кесарева сечения нередко осложняются большими кровопотерями, — тем временем продолжает заведующая. — Вы как журналист (данные о моей профессии записаны в медицинской карточке) должны знать, что в городе существует дефицит донорской крови. Также вы должны знать, что бывают случаи, когда донорская кровь оказывается заражена СПИДом, гепатитом и другими опасными инфекциями. Вы же не хотите, чтобы вам перелили такую кровь?

Я вообще не хочу, чтобы мне переливали кровь. Потому что, даже если она не будет заражена СПИДом и гепатитом, для моего организма это будет чужеродный биологический материал. А это значит, в будущем мне, возможно, грозит букет аутоиммунных заболеваний.

Далее в процессе беседы врач предлагает мне сдать порядка пятиста миллилитров собственной крови, которую поместят в специальный банк, а затем, в случае необходимости, перельют мне. На это я пойти не могу, так как падаю в обморок при кровопотере размером с каплю, например, порезавшись на кухне. А тут — пол-литра. Чтобы прекратить разговор, от которого мне уже становится дурно, обещаю, что кровь сдаст мой муж, с которым у нас одинаковая группа и резус-фактор. Заведующая сразу соглашается, и я понимаю, что она таким образом просто пыталась выполнить план по донорству. Ведь кровь моего мужа — это все равно не моя кровь (смотри вышеизложенное). Тогда в чем смысл?

— Тем не менее я вам рекомендую плановое кесарево сечение. В вашем возрасте естественные роды очень опасны. Высок риск родовой травмы для ребенка. Особенно с вашим узким тазом. Да и для вас не исключен летальный исход — ведь у вас критически низкая масса тела, — точно таким же тоном судьи зачитывают приговоры особо опасным преступникам.

Я уже не хочу никаких детей и проклинаю тот день, когда это случилось. Понимаю, что мысли мои греховны. Но еще больший грех вот в чем: мне так страшно, что не хочется дальше жить.

Я выбегаю из кабинета не в силах сдерживать рыдания. «Тебе нельзя волноваться. Из-за этого могут случиться преждевременные роды!» — твердит мозг. Но я не могу успокоиться и рыдаю, рыдаю, рыдаю.

Близкая подруга — она морально поддерживает меня всю беременность, честно говоря, не знаю, что бы я делала без нее, возможно, и не родила бы вовсе — приводит в пример десяток своих личных знакомых, которые рожали в сорок без всяких кесаревых сечений, родовых травм и летальных исходов. К тому же мы с ней сотню раз читали и слышали, что в других странах, где менталитет врачей исключает понятие «старородящая» и где принято сначала получать образование, делать карьеру, создавать материальную базу, а уж потом заводить детей, большинство женщин не рожает раньше тридцати. При этом число летальных исходов там гораздо ниже и операции кесарева сечения применяются во много раз реже.

Полностью успокоиться мне так и не удается. Ночью во сне ко мне приходит заведующая со скальпелем. Я тону в собственной крови. Просыпаюсь и понимаю, что начались схватки.

Я никуда не спешу. Всерьез раздумываю: а что если остаться дома — и будь что будет? Потому что ни знаменитому доктору, предлагавшему мне госпитализироваться за два месяца до родов «на всякий случай», ни кровожадной заведующей я живая не дамся. Есть единственный вариант: подруга детства работает врачом в одном из родильных домов. Звоню ей. Она говорит: «Приезжай».

В предродовой палате нас — пять человек. Каждая — со своим лечащим врачом. Здесь же присутствует главврач. Контролирует процесс. Заодно развлекает рожениц разговорами. Лично мне эта непринужденная беседа очень помогает.

Но боль стремительно нарастает. Это не сравнить ни с тем, как при социализме дантисты сверлили зубы без обезболивания, ни с тем, как если прищемишь палец дверью. Я где-то читала, что боль при родах сравнима с болью при ампутации. «Один раз в жизни можно вытерпеть», — говорю я себе и терплю.

Все заканчивается за три часа. Подруга, принявшая роды, рада и немного удивлена. Говорит, я родила лучше многих молодых. «Естественные роды живым гестационно зрелым ребенком», — написано в моей медицинской карточке. Это более-менее понятно. А вот информацию, указанную в медицинской справке, выданной мне по выходе из роддома, я не могу осмыслить до сих пор: «Дата поступления: 17.06.2008. Дата родов: 14.06.2008. Дата выписки: 21.06.2008». Получается, я поступила в роддом с трехдневным ребенком?

— Ну, подумаешь, ошибочка вышла, — махнула рукой врач, которой я в недоумении указала на белиберду с датами.

Действительно, ерунда. Но где гарантия, что у кого-то не случится такая же «ошибочка» в диагнозе?

Через четыре дня мы с сыном были дома. Сейчас мой мальчик уже почти что ходит и немного говорит. «Рожай второго!» — убеждают знакомые. Я бы могла, но не буду. Потому что один раз в жизни можно вытерпеть бессмысленные запугивания, оскорбления унизительным термином «старородящая», высказывания типа «в двадцать лет рожать надо было», массу болезненных, при этом зачастую излишних, назначаемых исключительно «для галочки», процедур и анализов. Один раз можно. Но второй — нет уж, увольте.

P.S. Выписавшись из роддома, я спросила у своей подруги, почему все врачи, с которыми я сталкивалась, так маниакально мечтали сделать мне кесарево сечение. «А нам за это доплачивают», — непринужденно и просто ответила она.