Частная семейная жизнь у нас, можно сказать, бурлит. Свадьбы, разводы, гражданские браки, или иначе сожительства, дележка имущества и детей — всего много. Согласно статистическим данным, в первом полугодии 2008 года зарегистрировано 7,8 тысячи разводов, что на 9,1 процента больше, чем за тот же период года предыдущего. Браков тоже стало несколько больше. А всего на сто браков приходилось 80 разводов. Цифры в Новосибирске примерно такие же грустные, как в целом по России. Причины разводов разные, одно общее — это всегда конфликт, острый, жесткий, нередко жестокий, особенно для детей, след от которого тянется для них на всю жизнь. Может ли человек разумный избежать, уменьшить напряженность семейного конфликта и в том случае, если даже до развода не доходит? Можно ли поберечь своих близких, своих детей, наконец, себя, любимого? Об этом разговор с конфликтологом, доцентом кафедры социальной работы и социальной антропологии НГТУ Ириной Скалабан.
— Ирина Анатольевна, особенно печально, что распадаются молодые семьи. Говорят, что самые опасные первый, седьмой, четырнадцатый годы семейной жизни.
— Выделяют также третий, пятый, тринадцатый... Но все это очень условно. Важно понять, что речь идет о кризисах адаптации, самом непростом периоде семейных отношений, когда люди привыкают друг к другу. Этот период может длиться довольно долго. Чаще всего говорят о первых трех годах, в том числе и о так называемом гражданском браке, ныне весьма распространенном.
В целом круг проблем и характер развертывания супружеских конфликтов и конфликтов в гражданском браке похожи. Хотя есть и своя специфика. К примеру, конфликты гражданского брака часто связаны с нарушением взаимных ожиданий партнеров. Это наблюдается, к примеру, когда инициатором конфликтов выступает женщина. Несмотря на внешнюю причину ссоры, глубинной причиной её может быть ожидание смены статуса: с неформального «подруги» на законный — «жены» (давно живем, а ты все не женишься!). Несмотря на то, что гражданский брак по уровню ответственности гораздо ниже, чем семья в обычном понимании, взаимные ожидания в таком союзе могут быть те же. В то время как свобода разрыва сокращает ответственность. И еще один фактор — процедура расставания проще: я меньше этого боюсь, меньше отвечаю. Опять же и конфликты между молодыми людьми в гражданском браке проходят в более экстремальной форме, люди меньше себя ограничивают в выражении эмоций. И создаваемые временные союзы разлетаются. Самое неприятное и, я бы сказала, опасное последствие, что прежний опыт переносится в будущий брак, в семью. Чтобы изменить что-то, надо прежде всего изменить себя.
— Но разве люди не учатся пусть и на своих ошибках, разве не стремятся измениться?
— Это непросто. Да, сейчас в средствах массовой информации, на телевидении много разных передач, советов на темы психологии. У человека возникает ощущение, что он себя знает, может на себя воздействовать. Но вместе с этими многочисленными советами создается иллюзия легкости, возникает элемент поверхностности. А менять себя — это всегда работа и очень непростая. Мы думаем, что теперь, когда мы больше знаем, нам легче будет меняться. Но это не так. Услышать, прочитать — совсем не значит сделать, особенно если учесть, что наши стратегии поведения в конфликте часто формируются всем предыдущим жизненным опытом, как сознательным, так и бессознательным. Поэтому поведение людей в конфликтах мало меняется.
— Выходит, нас воспитывает телевидение?
— В какой-то степени. Классический вариант, когда нас воспитывает окружение, — наши родные, друзья, их опыт. А мы передаем им свой. Но нельзя отрицать, что стандарты, модели поведения, в том числе и в конфликтах, транслирует и телевидение. Потому у всех критиков на зубах «Дом-2».
— Он отражает то, что мы имеем?
— То ли отражает, то ли формирует то, что мы имеем. Мне, как конфликтологу, эта передача кажется просто опасной. Модели поведения в конфликте там очень истеричны, скандальны, а главное — неконструктивны. Я понимаю тех психологов, которые готовят «Дом», — им нужен накал страстей, нужно сделать шоу. Но я замечаю, что бесконечное количество подобных неэффективных, неконструктивных конфликтов уже воспринимается как норма. Ловлю себя на том, что при обсуждении каких-то проблем студентов я часто чувствую себя оказавшейся в «Доме-2». Эта легкость жестких оценок, категоричность в выводах, это априори уверенность, что я права, а он нет...
— Категоричности, жесткости в общении сейчас стало больше?
— Да, но не потому, что люди стали хуже, а оттого, что резко изменилась социальная ситуация. Мы стали свободнее друг от друга, вот эта необязательность взаимозависимости позволяет нам быть категоричнее. Такие процессы нельзя оценивать ни как хорошие, ни как плохие. Это данность. Свобода позволяет, допустим, выпускнику вуза устраивать свою жизнь, делать карьеру. Но она одновременно делает меня и менее зависимым от окружающих. И я сам не беру на себя много ответственности, а семья — это в первую очередь ответственность за другого.
— Какие главные конфликты в современной семье?
— Чаще всего они общие для тех, кто живет и в гражданском браке, и в зарегистрированном. Конфликты социальных ролей. Какой я хочу видеть свою жену? Как я хочу, чтобы вел себя муж? Хорошо, если ожидания в отношении друг друга совпали. Но если нет? Тогда я начинаю на мужа давить. Он, в свою очередь, понимает: да, я ее люблю, но моя жена должна вести себя несколько иначе.
— Но это было всегда!
— Да. Причины конфликтов в большинстве своем мало изменились. Меняется характер поведения в них. Возьмем детей. Раньше было неоспоримо: семья — это ребенок. Сейчас совсем неоднозначно. Молодые люди решают: пока не будет квартиры, ребенка не заводим. Но мотивы такого решения у мужа и жены могут быть разные. Через какое-то время женщина объективно уже желает ребенка, бывает и наоборот. Но мужчину страшит ответственность: теперь он какое-то время будет один работать, сможет ли обеспечить семью? Еще ролевые конфликты, например, распределение обязанностей. Актуализировалась проблема отношений с друзьями, чего раньше почти не наблюдалось. Девушка, выходя замуж, сохраняет дружеские отношения с юношами из своего ближайшего окружения. «Это же просто дружба!» — говорит она мужу. А он реагирует иначе.
— Влияют ли эти процессы на то, что детей стало рождаться меньше?
— В нашей области только летом этого года был преодолен так называемый «русский крест», рождаемость превысила смертность, но прогноз на сохранение этой тенденции не очень утешительный. Образ жизни таков, что дети не всегда вписываются в карьеру, в достаток. Да, говорит себе женщина, ребенок нужен, но потом. Если люди не уверены друг в друге в гражданском браке, они постараются повременить с ребенком. А высокий уровень конфликтности и неумение конструктивно разрешать противоречия порождает неуверенность в семейных отношениях. В то же время есть и такой угол зрения на проблему: «Если в семье нет конфликтов, значит, она на грани развода». Мы легче идем на конфликт, когда уверены в прочности отношений. Как только эта уверенность ослабевает, начинаем стараться избегать споров. Но напряжение и противоречия остаются, и рано или поздно мы срываемся и выплескиваем все проблемы одновременно. Не каждый брак способен это выдержать... Вернемся к детям. Появление ребенка рождает новую серию конфликтов. Поскольку нам опять приходится осваивать новые роли: отца и матери и гармонизировать их между собой. Не все к этому бывают готовы, не всем это удается...
— Сейчас много говорят, что мы переживаем кризис семьи.
— Я бы не определяла современную ситуацию только как кризис. Меняется наше общество. Думаю, когда мы придем к определенной стабильности, наступят и для семьи лучшие времена. Да, гражданский брак не очень ответственный. И все равно нельзя говорить, что нравы испортились. Они поменялись. Это нормально. Мы пережили за двадцать лет огромную перестройку общественного сознания. Это не могло не сказаться и на сфере частной жизни.
— Но все же, Ирина Анатольевна, как относиться к такому количеству разводов, какое мы имеем сегодня?
— Развод директивным способом не отменить, не уменьшить. Надо изменять стереотипы поведения в конфликтных семейных ситуациях. Во-первых, если уж так получается, что родители разводятся, то они обязаны понимать: ребенок должен сохранить маму и папу. И такой тип поведения надо транслировать через средства массовой информации. А что можно знать о конструктивных способах преодоления конфликтов, если смотреть только шоу, где участники постоянно друг друга публично оскорбляют? Между тем способы эти есть.
Начнем с того, что в России крайне слабо развиты институты конфликторазрешения. Мы не научились цивилизованно разводиться. Учимся в процессе развода. Наше общество может предложить нам две крайности: самим разрешить проблемы или сразу в суд. Но это очень жесткий способ, суд решает не по справедливости, как ее видят стороны конфликта, а по закону. Проблема в том, что между двумя крайними точками должно быть достаточно много других мер. Например, на Западе чрезвычайно развита медиация, или иначе посредничество при разрешении конфликтов. Чаще всего оплачивает работу таких служб муниципалитет. Посредник не принимает решения, его задача помочь другим спокойно разобраться. У нас частично эту функцию пытаются брать на себя психологи. Но у них задача другая — они корректируют личность. А тут нужно помочь коммуникации, когда между двумя людьми садится третий, который помогает спорящим понять интересы друг друга и разрешить проблемы.
Мы начинаем готовить таких специалистов, даем им такие умения. В обществе должен быть такой институт конфликторазрешения. Я знаю питерский опыт, где медиаторы, или иначе посредники, работают при судах. Прежде чем подается заявление о разводе, супругам предлагают пройти процедуру медиации. Посредник организует их разговор. Я слышала мнение одной женщины: в процессе медиации она впервые за пять лет конфликта услышала своего мужа, узнала, чего же хочет он. Люди в споре кричат, они не слышат друг друга. А кроме этого, медиация — это и обучающая программа. Люди узнают, что можно разговаривать конструктивно. Ведь есть передача «Из зала суда», причем на разных каналах. Так почему рядом с ней не попробовать программу с посредником, с медиатором?
— Вы бывали в качестве медиатора?
— Да, приходилось. Я имею международный сертификат, подтверждающий мою квалификацию посредника в решении межличностных и общественных конфликтов.
Привести пример? Как-то был довольно необычный случай медиации. Женщина считала, что муж ее не любит, поскольку игнорирует рекомендованные ею правила примирения после конфликтов. Не так дарит цветы, говорит не то, что она от него ожидает, не так ухаживает... Муж любит жену, но дезориентирован, измотан большим количеством мелких правил... Дело шло к разводу. С женщиной мы много беседовали, пытались осознать, почему для нее столь важны такие «мелочи жизни». Задать, а потом и честно ответить самой себе на такие вопросы бывает трудно и почти невозможно, пока мы взвинчены. Встретились втроем и даже попробовали заключить между супругами «соглашение о разоружении». Конечно, само по себе оно юридической силы не имеет, но сам факт обсуждения определенных правил бывает перспективным. Семья не распалась.
Кстати, еще одно заблуждение, видимо, особенность нашего менталитета: все конфликты можно преодолеть разово, в ходе одного разговора, то есть волшебным образом. Вот пройдем медиацию, и все образуется. Но это первый шаг. А за ним следует реализация договоренностей и взятых на себя в процессе медиации обязательств. Потому что брак, семейная жизнь — это работа.
