На этот раз обладатель двух «Золотых львов» приехал в родной город всего на один день. С трудом удалось выкроить время между кастингами для своего нового фильма. За день в Новосибирске он, впрочем, успел многое. В том числе пообщаться с журналистами, провести «мастер-класс» и ответить на вопросы зрителей после просмотра фильма «Нью-Йорк, я люблю тебя».
Чисто американское «убийство»
Фильм «Нью-Йорк, я люблю тебя» — это продолжение киноальманаха «Париж, я люблю тебя», который вышел на экраны два года назад. Как и первый фильм, он состоит из пятиминутных короткометражек о любви, которые сняты известными режиссерами и актерами мирового кинематографа. Одну из новелл — о жизни Иосифа Бродского в Нью-Йорке — снимал Звягинцев. При окончательном монтаже фильма, однако, его сюжет, как и дебютная режиссерская работа актрисы Скарлетт Йоханссон, были из киноальманаха вырезаны!
— Официально продюсеры объяснили это тем, что американская фокус-группа нашла наши истории «не совсем понятными» и «развивающимися слишком медленно», — объяснил Андрей Звягинцев. — И, наверное, я должен испытывать от этого какое-то горькое чувство. Но такого чувства у меня нет. После просмотра фильма я понял, что моей новелле в этой истории места не было. Она туда не инсталлировалась, она иной породы, она другая.
Новелла, действительно, «другая» и создана по иным законам. Когда несколько лет назад Звягинцеву было предложено поучаствовать в проекте «Париж, я люблю тебя», он наотрез отказался. Поскольку полагал, что за пять минут можно рассказать лишь анекдот, скетч. После выхода фильма на экран он, однако, свое мнение изменил. Особенно его впечатлила новелла Александра Пэйна.
— Я понял, что, мягко говоря, ошибался. У Пэйна, помните, героиня сидит на лавочке и ест гамбургер, и вдруг в нее «входит» Париж. Она понимает, что с ней что-то случается, происходит что-то невидимое, метафизическое. Я был посрамлен, полагая, что в пять минут можно втиснуть только линейную историю — только внешнее движение чего-то к чему-то, к какой-то сюжетной развязке. А тут оказалось, что линейную проекцию можно превратить в иное — в волшебный план...
Именно этим «волшебным», невидимым и метафизическим планом он и был озабочен в своем коротком кино. Фокус-группа, однако, как говорится, в эту сложность «не врубилась». Каждый, впрочем, вправе выбирать свое кино. Только вот вопрос, не полный ли абсурд пропускать через институт фокус-групп, который пригоден скорее для рекламного бизнеса и коммерческого кинематографа, авторское кино? И выдержали бы эту селекцию, к примеру, фильмы Бергмана, Брессона или Кассаветиса? Это во-первых. И во-вторых, насколько корректно оставлять за тремя-четырьмя сотнями человек, сидящих в зале, право решать судьбу режиссера с мировым именем и влиять не только на американский, но и на мировой прокат? Отражается ли в этой капле вся картина мирового океана?
— Тут ничего не поделаешь, — разводит руками Звягинцев. — Американцы так устроены. Они считают, что вправе решать судьбы мира. И ладно, Бог бы с ним, что они новеллы вынимают, они считают возможным в Ираке людей отстреливать...
В российский прокат, однако, фильм попал в полном варианте, «без купюр». Этого удалось добиться после почти года переговоров. Мы получили возможность сами составить свое мнение. И это главное...
Манхэттен. Мортон-стрит, 44...
Каждый режиссер по условиям договора мог пригласить своего оператора. Звягинцев, естественно, пригласил Михаила Кричмана, с которым он делал все свои фильмы.
В Нью-Йорке Бродский, как известно, жил на Манхэттене, в трехэтажном краснокирпичном «таунхаусе» на Мортон-стрит, 44. Они постояли под окнами квартиры Бродского. Пообщались с профессором Нью-Йоркского университета Эндрю Блейном, который сдавал Бродскому квартиру, — он хорошо говорит по-русски. Побродили по улицам Манхэттена... Именно тогда, говорит Звягинцев, все окончательно и обозначилось. Кроме Бродского, в новелле появился еще один герой — английский поэт Одон Уистон (в фильме звучат его стихи). Для Бродского он был небожителем, он переводил его стихи, посвятил ему свое блестящее эссе. Их судьбы были во многом схожи. Одон тоже был эмигрантом: и, полюбив Америку, он никогда не переставал тосковать по оставленной им Англии...
Успел ли сам Звягинцев за время съемок полюбить Нью-Йорк?
— По крайней мере, я успел почувствовать, что это совершенно отдельный город — как Рим, как Токио, — говорит он.
Прежде он бывал в Нью-Йорке лишь однажды. Провел там три дня во время своего турне после триумфа в Венеции. Все эти дни, говорит, просидел в комнате без окон, где ежедневно по семь часов подряд приходилось давать интервью журналистам. В гостиницу возвращался поздно и представление о городе имел «ночное и смутное».
Поэтому перед началом съемок он поставил перед продюсером Эмманюэлем Бенбии обязательное условие о предоставлении времени для знакомства с городом. И экспедиция была обещана. А далее история вышла следующая:
— Через несколько дней, однако, я получил письмо, что если бы это была Франция, то я бы уже давным-давно гулял по Парижу. Но в Америке правила другие. В Америке, как оказалось, надо сначала написать сценарий, потом его просчитают, заложат бюджет, застрахуют, и лишь после этого будет открыто финансирование. Получался какой-то замкнутый круг! Для того, чтобы написать сценарий, мне было необходимо получить право познакомиться с городом. Но чтобы приехать в Нью-Йорк, мне надо было уже представить готовый сценарий! И мы договорились, что я напишу совершенно отвлеченный сценарий; это будет моим билетом в Нью-Йорк. Я написал смешную, комичную историю о разговоре в кафе режиссера из России и продюсера из Америки. Получил ответ: «Отлично, супер! Мы это снимаем!» Прилетев в Америку, я сразу заявил, что эту историю снимать не собираюсь, чем очень расстроил продюсера...
В Нью-Йорке они с оператором первым делом осмотрелись. Несколько дней поколесили по городу в поисках натуры. Потом все же решили начать со сценария. И несколько дней не выходили из гостиничного номера, пока не была поставлена последняя точка.
Личного времени для прогулок по городу практически не оставалось. Успели лишь заглянуть в один-два клуба и пару раз посидеть в баре. Удивило, что в обычном клубе, заплатив 20—30 долларов, можно запросто попасть на концерт мировой знаменитости. А в американском баре вам не подадут ни сидра, ни красного вина, ни кальвадоса. Бармен обидится на «неправильный» заказ, напомнит: «Сэр, вы находитесь в Америке» — и предложит виски...
О чём в Коста-Рике кричат попугаи
Новых проектов у Звягинцева целых три. Это фильм о войне («непарадная история о маленьком человеке на периферии войны») и совсем экзотика: древний сюжет о событиях двух с половиной тысячелетней давности. Но все это в перспективе.
А пока он приступил к работе над картиной с условным названием «Елена». Идет кастинг, и уже точно известно, что Константин Лавроненко сниматься в этом кино не будет. Сценарий написан совместно с Олегом Негиным (один из соавторов «Изгнания»). Продюсер картины — Александр Роднянский. Выпустить фильм предполагается уже к осени следующего года. Для Звягинцева это будут рекордные сроки. «Изгнание» он делал три года, «Возвращение» — два с небольшим.
— Главные герои фильма — пожилая супружеская пара, — он чуть приоткрывает карты. — Мы оттолкнулись от реальной ситуации, но история будет достаточно отвлеченной. Хотя мне она представляется очень актуальной и касается нашего нынешнего бытия. Как говорит мой друг, сегодня происходит очевидное изменение вида — человек меняется на глазах. В России это ощутимо особенно. Потому что ИХ культ денег коснулся давно, а к НАМ это пришло совсем недавно. И преображение идет огромными темпами. Изменилось даже выражение лица человека. Оно стерлось. Старые черты исчезли напрочь. Прежняя порода вымыта полностью. Когда-то Достоевский говорил о народе-богоносце, восклицал: «Россия спасет весь мир». И что случилось с этим народом-богоносцем, когда его поманил золотой телец? Значит, все дело именно в природе человека вообще, а вовсе не в том, что европейская цивилизация эгоистична, материалистична и так далее. То есть здесь был такой парник — пространство, отдельное от всего мира, такой эксперимент с идеями, с некоей абсолютной метафизикой. И вдруг пар вышел, и все. Мы стали, как все. Хотя Достоевский и весь XIX век из чего-то исходили! Мы живем в мире, где настоящее уходит, и все жизненное пространство заполняет чушь. И перед каждым сегодня стоит дилемма, считать ли эту чушь за норму или пытаться как-то сохранить себя. И тогда, возможно, придется обречь себя на какой-то монашеский путь.
«Вот, собственно, об этом и будет фильм», — завершил Звягинцев свой страстный монолог. Его новая книга «Мастер-класс» также отчасти «об этом». О выборе, об авторском кино, о мировом и отечественном кинематографе, о религии, об отношениях мужчины и женщины, о любви и о том, что сам он называет «внутренним убранством» человека:
— Ну, не может, согласитесь, жизнь держаться на внешних впечатлениях. И не могут деньги решать все. Среди ценностей должно быть что-то другое. Ну не заключается смысл в том, чтобы просто посмотреть на мир — как в Коста-Рике попугаи кричат, свистят и трогают тебя за ухо. (Я действительно был в Коста-Рике, и там меня трогал за ухо попугай). Ценности должны лежать где-то в сфере невидимого. А для того, чтобы обозревать невидимый мир, ездить не обязательно. Как говорит Кафка: «Мне не нужно путешествовать, я сижу перед своим маленьким оконцем, за рабочим столом, и я путешествую в таких мирах!» Я думаю, что каждый человек должен заниматься своим внутренним убранством...
«Мастер-класс» — это книга-интервью, стенограмма четырехчасовой встречи со студентами режиссерского факультета, проходившей в Москве, в музее Маяковского в мае 2007-го. Тогда как раз Звягинцеву аплодировали Канны: его фильм «Изгнание» получил награду за лучшую мужскую роль.
Новосибирск, я люблю тебя!
А о чем, интересуемся, мог быть его фильм, если бы его пригласили, например, в проект «Новосибирск, я люблю тебя»?
— Вообще-то, эта «идея городов» стала подобна вирусу, который надо лечить. Уже заявлены «Шанхай, я люблю тебя», «Иерусалим, я люблю тебя», «Рио-де-Жанейро, я люблю тебя»... У меня есть знакомый, который в пику всему этому коммерческому драйву хочет снять кино «Москва, я не люблю тебя». Но о фильме про Новосибирск я бы, пожалуй, подумал. Все же родной город. Я до сих пор ощущаю с ним связь, на каком-то невидимом, энергетическом уровне. Наверное, это был бы фильм о юности. И снимал бы я его где-нибудь на маршруте от старого ТЮЗа до Березовой рощи, где я жил. Все четыре года моего обучения в театральном училище, куда я поступил в 16 лет, связаны с этим маршрутом. Репетировали мы до ночи, а потом я пешочком ходил домой. На этот маршрут пришлась пора моей первой влюбленности, взросления, становления. Именно на этом маршруте во мне созревала убежденность в необходимости заниматься тем, чем я занимаюсь сейчас...
