Новосибирск 2.9 °C

Личные кадры фронтовой хроники

29.04.2010 00:00:00
Личные кадры фронтовой хроники
«Вот гляньте!» — Степан Никитич разворачивает ладонь, а в ней — круглые, поблескивающие темным серебром часы. — Это память.

Мне эти часы сержант подарил при расставании. Так они у меня честно шли года до шестьдесят второго. А потом остановились. Кинулся к мастеру, да куда там! Говорят, деталей уж таких нет…»

В небольшой, чистенькой, но одинокой квартирке ветерана тихо и уютно (супруга Анастасия Григорьевна ушла из жизни немногим более года назад). Мы сидим за стоящим по центру комнаты высоким столом, сегодня больше похожим на огромную фронтовую газету из-за разложенных на его поверхности старых черно-белых снимков. Мы перебираем их вместе и словно переносимся во времени. Сначала в февраль сорок первого, когда в один из погожих деньков во время урока в класс неожиданно вошел представитель военкомата и предложил всем мальчишкам, не дожидаясь выпускных экзаменов, добровольно записаться в Красную армию, пообещав каждому направление в военное училище. А вот — сорок второй: раскаленные от зноя и огня бои под Сталинградом. Затем — сорок четвертый, когда раненный на Сандомирском плацдарме Степан Костенко попал в передвижной полевой госпиталь, где познакомился с медсестричкой Настей Лушниковой, будущей женой...

Пока Серега сидел на губе…
Совсем мальчишки. Лет шестнадцать, от силы семнадцать. Огромные встревоженные глаза, короткие стрижки, простенькая, изрядно мятая одежонка, ворота рубашек глухо застегнуты… «Это мы с Ваней Рымарем еще в школе. Вскоре мы с ним вместе отправились в Омское училище. Да еще Серега Гордиенко с нашего села. Савкино, слыхали, недалеко от Багана? Ванька погиб в сорок втором. В марте…» — с горечью вспоминает Степан Никитич.

Отец, Никита Петрович, служивший еще в царской армии в чине старшего сержанта, против решения сына не возражал. Знал: если война все-таки грянет, чаша сия не минует ни старшего сына, Ивана, ни Степку; так уж лучше пусть будет готов Родину защищать.

Уже в марте 1941-го бывших десятиклассников вызвали на первую медицинскую комиссию. Степан лихо миновал одного узкого специалиста за другим, получая разрешительные штампы в двусторонний лист медзаключения, и вдруг нежданно-негаданно «притормозил» у окулиста, или глазника, как его в народе величали. При обследовании обнаружилось, что при приближении предмета к переносице глаза новобранца вдруг разбегались. Все бы ничего, если бы паренек не метил в… летчики. Потом была еще одна, самая строгая, комиссия. Ее вердикт стал окончательным и обжалованию не подлежал: «Глаза не выдерживают близкого сопротивления. Скорости самолетов будут расти. Может в воздухе потерять ориентацию…» Так волею судьбы наш герой оказался в Омском пехотном училище, где сразу начались ежедневные шестичасовые занятия.

Двадцать второго июня, ранним воскресным утром, еще роса не спала, взвод построился и отправился на парашютную вышку. Комвзвода прыгнул первым, за ним — зеленая молодежь. Только раскрасневшиеся и воодушевленные этой маленькой победой над собой вернулись в расположение — труба сигналит сбор. В летнем клубе в присутствии всех офицеров и курсантов училища объявили: началась война. Сразу за выступлением Молотова прозвучало: «Получен приказ. Выпуск будет ускоренным — шестимесячным. С сего дня ежедневно по двенадцать часов занятий!» Не только детство, но и юность закончились.

Наш герой, паренек деревенский, ни разу не бывал в театре. Когда 18 октября командир за успехи в учебе вручил ему билет на завтрашний спектакль, обрадовался страшно. Но на утреннем построении седьмой роты девятерых молодцов (и в их числе Костенко) вызвали без объяснений и приказали заниматься самоподготовкой. Подразделению Вани Рымаря тоже приказали срочно вернуться в расположение. Вскоре пронесся слушок: для вызванных сегодня состоится выпуск. Как так? Только пятый месяц занятий?! Вскоре стало известно точно: отправляют на фронт.

— А как же выпускные экзамены?

— Экзамены? Экзамены… В бою сдадите! — ответил командир.

Словом, визит в театр пришлось отложить на долгих пять лет.

Степан Никитич вспоминает:

— Перед отправкой старшина Батищев построил нас, человек сто со всего училища выбрано было, и строем повел. Пришли на склад. Команда: «Раздеться!» А на полочках разложено новенькое обмундирование. Надеваем, смотрим: два кубика. «Ну, пошли, ребята!» Назад идем уже не строем, и Батищев почему-то не командует… Почему так?! А потому, что теперь он младше по званию. Он же старшина, а мы-то вышли уже лейтенантами! — с почти мальчишеской задорной улыбкой говорит ветеран.

Иван Рымарь отправился в Татарскую, где формировалась 41-я отдельная стрелковая бригада. Степана Костенко направили в Барнаул — в 42-ю бригаду. А дружок их, Серега Гордиенко, сидевший на губе за стишок на командира взвода, попрощаться с товарищами не успел. Позже он тоже попадет на фронт, пройдет всю войну и живым вернется домой.

Не удастся нашему герою перед отъездом на фронт и родных еще разок повидать. Как заветный талисман хранил он в кармане и пронес через все испытания подаренный при расставании мамой серебряный полтинник двадцать четвертого года выпуска с молотобойцем на реверсе. Софья Петровна, провожая младшенького в училище, с особой украинской интонацией говорила: «Возьми, сынку. На счастье!»

Предки нашего героя Костенко и Клюйвода перебрались с Украины на алтайские вольные земли по столыпинской. Многочисленная родня облюбовала местечко и основала целую деревню — Нововознесенку. Из тринадцати дарованных Богом Никите Петровичу и Софье Петровне детишек выжили только трое: Катерина, Иван и Степан. Прожила семья в алтайских краях не очень долго. Отец с тремя классами церковно-приходской был самым грамотным человеком в деревне, и власти его усиленно рекомендовали на председателя. Но, как говорит Степан Никитич, батя «не схотел», а чтобы не испытать на себе всевозможные последствия такого решения, семья перебралась в Баган, а затем в Савкино. Немало фронтовых дорог нашего героя проляжет по Украине, но тогда будет не до посещения малой родины, а вот после войны, уже в зрелом возрасте, Степан Никитич не раз побывает на своей исторической родине — Полтавщине, в селе под названием Батькы.

Пароль — Сталинград
Это было одно из юбилейных мероприятий, посвященных очередной годовщине Победы. Фронтовики собрались в Доме офицеров. Костенко подошел к генералу Батракову, разговорились.

Постой, лицо твое мне знакомо… Где встречались? Вместе от Барнаула до Сталинграда. А помните, «языка» надо было взять, так мои ребята повара приволокли?! Точно! Повар — это ж очень ценный «язык», все знает: на сколько ртов готовить, во сколько завтра подъем и наступление… Так мы и задали им жару до назначенного часа!

В семидесятых, когда Батраков крепко осел в Новосибирске, они часто встречались, бывали друг у друга в гостях, списывались с однополчанами, участвовали в парадах и всегда вспоминали… Вспоминали случайные встречи на фронтовых перекрестках, отдельные бои, невосполнимые утраты…

Сорок вторую особую стрелковую бригаду, которой командовал Матвей Степанович Батраков, уже в то время удостоенный звания Героя Советского Союза за успешные бои под Ельней, из Барнаула железной дорогой перебросили под Москву. Затем были затяжные бои на северо-западе от столицы, в районе Старой Руссы и Демянска, окружение 16-й немецкой армии.

Степан Никитич, вспоминая о первых месяцах на фронте, рассказывает не столько о своих личных переживаниях и впечатлениях, сколько об эпизодах, в которых как-то по-особенному проявился характер русского солдата, простых бойцов, которые окружали его ежедневно. Например, как под Москвой его ребята, заметив белую ракету, нашли и арестовали диверсанта, подававшего сигналы вражеским самолетам. Как в болотах под Старой Руссой рядовой Патрушев одним выстрелом из противотанкового ружья сбил немецкий самолет, шедший на бреющем полете. Представил удальца к ордену Красной Звезды. А потом, заслышав шум приближающегося врага, все принимались стрелять, и, если аппарат загорался и падал, уже было непонятно, кто же стал героем. «Всего наша бригада в тех боях сбила тринадцать самолетов», — вспоминает ветеран.

А потом был путь на юг. «На отдых», — сказало командование. Когда за окнами поезда мелькнул пензенский вокзал, всем стало ясно, что «отпуск» пройдет в Сталинграде.

— В Пензе мы получили пополнение — моряков. Сформировали четвертый стрелковый батальон, вместо роты автоматчиков у нас имелся теперь целый батальон автоматчиков, и в роты их «побросали», где недосчитывались личного состава. Моряки — парни геройские. Гордые. Никак не хотели со своей одежкой расставаться. Кое-как их убедили, что на песчаной почве они в своих бушлатах будут отличной мишенью. Почему Сталинград раньше Царицыным называли? Никакой царицы-основательницы, просто старое монгольское название Цар цын — желтый песок. Это я уж потом, в одной из послевоенных поездок в Волгоград, у экскурсовода узнал, — рассказывает Степан Никитич. — А тогда командование пошло на компромисс с моряками. Решено было тельняшки оставить, сверху — расстегнутая гимнастерка. Бескозырку — в вещмешок. Все остальное сдать.

Подразделение нашего героя обороняло высоту 133,4. С нее отлично были видны и немецкий край обороны, и позиции нашей армии. Первые бои, по воспоминаниям Степана Никитича, выдались не очень напряженные, а потом началось — враг лезет и лезет. До десяти атак в день. Как-то раз измотанную боями и заметно поредевшую часть не успели пополнить, и противник все-таки выдавил наших с высоты. Поступает приказ командования: «Высоту 133,4 вернуть!» Вот тут и показала себя морская душа. Скинув по собственной инициативе, как по команде, гимнастерки и надев бескозырки, моряки поднялись в полный рост и пошли на врага. Беспорядочно отстреливавшийся, деморализованный противник вскоре отступил на прежние позиции.

Матвей Степанович Батраков прожил долгую жизнь — 94 года. Степан Никитич Костенко вспоминает, что только в последние несколько лет прямая спина боевого генерала согнулась и стала болеть. Доктор отправил ветерана на снимок и ахнул — оказалось, в позвоночнике с самого Сталинграда сидел осколок. «Так он его в могилу с собой и унес», — с горечью говорит наш герой.

Меж тем и у него есть сталинградская отметина. Да такая, увидев которую в январе сорок пятого, командарм четвертой танковой Лелюшенко, вручавший Костенко орден Отечественной войны, поразился: «Да как ты с такой рукой воюешь? Еще и ротой командуешь! Тебя ж комиссовать давно должны были…»

А дело было так:

— Мы уже не первый месяц вели бои на подступах к Сталинграду. Как-то комбат собрал всех ранним утром. Посовещались. Возвращаюсь к себе. Тут немцы начали артподготовку, самолеты налетели да давай обрабатывать наш передний край. Чуть-чуть не добежал до окопа — упал, чтобы переждать взрывы. Ни удара, ни боли не почувствовал. Поднимаюсь. С правой рукой что-то совсем непонятное, как потом оказалось, множество осколков вонзилось… Да еще сапог разрубило, а нога целехонька, только синяк огромный. С головы кровь течет. Хорошо, череп хохлацкий, крепкий. Осколок его не пробил, — смеется Степан Никитич.

Снова добровольцем
До госпиталя наш герой добрался только на третьи сутки. Израненную руку разнесло. Заживление шло медленно и болезненно. Несколько пальцев остались скрюченными на всю жизнь, а мизинец и вовсе прирос к ребру ладони, сантиметра на три ниже положенного ему места. Не желавший мириться с тем, что отвоевался, сибиряк старательно тренировал левую руку. Сначала пытался ею ровно выводить буквы в письмах родным, а потом и стрелять.

По этой руке Степана Костенко однополчане узнавали с первого взгляда, сколько бы десятилетий ни минуло с Великой Победы...

Приволжский военный округ. Саратов. Отказавшийся отдохнуть в запасном полку, Костенко прошел в Ульяновске курсы повышения и с нетерпением ожидал нового назначения. То, что в прежнюю часть вернуться никак не удастся, ему объяснили четко.

В один из дней произошел такой эпизод. В часть прибыл «покупатель», судя по символике, из авиационной части. Капитан шел вдоль строя и с приглянувшимися ему чем-то бойцами и командирами затевал разговор: кто? откуда? где был ранен? Взял точно по списку — 22 удальца. А Костенко, которого он миновал без слов, также тихонько обошел строй и… пристроился в хвосте колонны.

Чуть позже капитан обнаружил, что вместо 22-х необходимых у него 23 претендента, да шибко вникать не стал, кто тут лишний: заметив одного паренька с совершенно никудышной обуткой, отправил его назад. Но все-таки не судьба, видать, нашему герою была послужить в авиации. В планах командования что-то изменилось, и капитан срочно уехал, не захватив с собой пополнение. Зато прибыл другой гонец, который и забрал к себе добровольцев. Так наш герой попал в 17-ю гвардейскую механизированную бригаду четвертой танковой армии.

Новый командир роты, прибывший на Брянский фронт под Карачев, оказался однофамильцем комбата, Михаила Ивановича Костенко. Они быстро выяснили, что не родня, но в боевых условиях легко нашли общий язык и даже сдружились. А фронтовая дорожка меж тем вела нашего героя к Киеву, который был уже освобожден Красной армией, затем в направлении Львова, левее Житомира, потом были Тернополь, Проскуров, взятие Львова 27 июля 1944-го и дальше, по родной земле, до самой польской границы.

Мне этот бой не забыть…
— Это было незадолго до Львовско-Сандомирской операции. Поступил приказ — взять хуторок, расположившийся на холме. Мы выдвинулись. Тут я заметил невдалеке три «тридцатьчетверки». А местность там пересеченная, то возвышенности, то низины. Я в лощину спустился, подождал первую машину, махнул. Они остановились. Говорю командиру: «Давай согласуем действия!» Договорились. Немцы, как танки увидели, почти бегом драпанули. Мы заняли хутор. За ночь вырыли окопы в рост и сидим. Примерно в полдень на опушке показались немецкие танки. До них — метров 200 — 250. А у меня на всю роту одно противотанковое ружье да несколько противотанковых гранат! Связался со штабом: «Против нас 12 «тигров», пуганите их!» Нет, говорят, опасно, по своим попадем. Держите оборону сами, сколько сил хватит…

Один танк попер прямо на окоп моего бойца, азербайджанца по национальности. Смотрю, Аких-оглы поднялся, бросил гранату. Рановато! Недокинул. Граната взорвалась, но танку не навредила. Несколькими бы секундами позже, она бы прямо под гусеницу легла, и тогда… Немцы разозлились и давай по его окопу палить, а мы — по ним. Думаю: «Пропал мужик ни за грош!»

Когда танки обошли наши позиции стороной и скрылись в направлении Скалата, я первым делом кинулся к Акиху. Смотрю — выбирается из окопа. Весь черный! Он и так смуглый, а тут совсем как головешка. «Ты живой? — спрашиваю. — Не ранен?» — «Нет». А как так получилось, что он уцелел? У него окоп был вырыт в небольшой низинке, немцы стреляли: то недолет, то перелет. Так и не смогли его зацепить.

Когда бой утих, нам приказали проверить лесок за хутором. Убедившись, что немцев там нет, мы доложили об этом командованию, и вся бригада передислоцировалась сюда. Вскоре со стороны близлежащего села показалась немецкая пехота. Я передал информацию по связи, и «гостей» встретили плотным ружейно-пулеметным огнем. Тогда они подождали подкрепление и полезли уже с трех сторон. Наша артиллерия подключилась. Вскоре и у них обнаружилась тяжелая техника… Пять суток продолжались бои, но никто не мог верх взять.

В один из дней, когда мы держали оборону на левом склоне холма, показались немецкие танки. А у меня была приданная из первого гвардейского самоходно-артиллерийского полка самоходка Су-85. Командир машины — новосибирец Саша Ушаков. Я говорю ему: «Саша, твое дело — танки. С пехотой мы сами справимся». Понял, отвечает.

Только один танк показался из оврага и за ним пехота, мы открыли огонь, а Сашка первым же выстрелом танк подбил. Смотрю — второй горит. У третьего от взрыва даже башню снесло. И четвертый горит… Прошло всего-то пять-семь минут, не больше, а тут такое побоище! Из штаба звонят: «Что там у тебя делается?» «Четыре танка сожгли», — отвечаю. «Как так, боя еще толком не было, а у тебя уже все танки перебиты?!» «Сами смотрите», — говорю.

Пришли. Посмотрели. На всех самоходчиков — наградные листы. Александру Ушакову — орден Красного Знамени. Степану Костенко за все удачные операции последних дней по совокупности — орден Красной Звезды. «А ведь бой мог закончиться и иначе, — качает головой ветеран, — если бы только немецкие танки не по очереди, а все разом на нас пошли. Правда, позиция у них была слишком уж неудобная…»

Александр Ушаков в одном из следующих боев (уже в составе другого подразделения) уничтожил еще несколько немецких танков и был награжден Звездой Героя Советского Союза. Уже после войны Костенко как-то заглянул в новосибирскую школу №12, которую окончил Александр Кириллович Ушаков, и не нашел на стенде, посвященном Великой Отечественной войне, ни фото боевого товарища, ни слов благодарности ему. Подошла молоденькая-молоденькая завуч, замполит, как назвал ее Степан Никитич: «Наш выпускник, правда? Мы обязательно запросим о нем сведения в архивах и непременно пригласим вас на встречу, посвященную его подвигу!» Но так до сих пор и не пригласили.

— Видел я Ушакова последний раз в Москве, на сорокалетии Победы, — вспоминает Степан Никитич. — Подошел. «Саша, узнаешь?» — спрашиваю. «Лицо знакомое, — говорит, а фамилию не припомню». «А руку мою помнишь?» — «О-о-о, так мы же с тобой под Скалатом воевали!»

Снимок сделан в Веспреме
Луноликая красавица на снимке сорок пятого года, прильнувшая к статному младшему лейтенанту с тремя орденами Красной Звезды и орденом Отечественной войны первой степени на молодецкой груди, — Настя Лушникова. Они поженятся через несколько дней, под новый, 1946, год в венгерском Веспреме. На скромную солдатскую свадьбу позовут самых близких. И только через полгода, когда Анастасия уже будет ждать первенца, их демобилизуют и позволят отправиться домой, в Россию.

Степан Никитич встретил свою Настю в сорок четвертом, когда, получив ранение на Сандомирском плацдарме, попал в один из передвижных полевых госпиталей. Потом были новые пути-дороги, затяжные бои на Висленском плацдарме, Кельцы, Оструг, в лесах под которым Костенко с бойцами освободили из лагеря для военнопленных наших солдат, истощенных до последней степени, затем оборона переправы на Одере, бои за Берлин и освобождение Праги. И снова было ранение, и снова нежданная-негаданная встреча. А уж потом, после Победы, когда четвертую танковую армию перебросили сначала в Австрию, а потом в Венгрию, он сам разыскал свою Настю, чтобы уже не расставаться.

Совместный земной путь супругов Костенко оказался долгим и счастливым. В браке, продлившемся шестьдесят два года, родилось двое сыновей, Юрий и Валерий. А потом появились внуки, Евгений и Константин. Сегодня отрада Степана Никитича — трое правнуков: Костя, Танечка и Полина.

Безусловно, главными вехами жизни нашего героя стали его фронтовой путь и личное счастье с дорогим и любимым человеком, но была и третья составляющая, без которой любой нормальный человек не чувствует себя востребованным обществом, реализовавшим заложенный в нем потенциал. Это работа, дающая стимул к самосовершенствованию и моральное удовлетворение.

Вернувшись домой в Савкино, молодой фронтовик, еще недавно решавший любую боевую задачу (и покалеченная рука не была помехой), вдруг остался не у дел. Лишь спустя некоторое время его взял к себе помощником бухгалтер совхоза. Освежив школьные знания и вникнув в бухгалтерское дело, Костенко вскоре уже успешно справлялся самостоятельно. Бухгалтер, заместитель главбуха… А потом его вызвали в Баганский райком и стали настоятельно убеждать в необходимости работы на партийном фронте — инструктором сельхозотдела. Минуло пять лет. В 1961 году заворготдела Баганского райкома Костенко по окончании партшколы был направлен работать на ЗСЖД и отдал ей двадцать пять лет жизни. И здесь он был точен, ответствен и внимателен к людям так же, как когда-то на фронте.

Что говорить, боевая закалка чувствуется в нашем герое и сейчас. Легко выдержав нашу почти трехчасовую беседу, заставлявшую сердце и трепетать вновь, как в юности, и сжиматься от боли, Степан Никитич бодро поднялся из-за стола. Надел китель, на котором теперь, кроме тех боевых орденов и медалей за взятие Праги, за освобождение Берлина и победу над фашистской Германией, появились второй орден Отечественной войны и множество наград, посвященных юбилеям священной для всей страны даты и говорящих о благодарности народа к своим героям. Молодецки расправил плечи. «У меня сегодня еще торжественный прием в мэрии. Через час сын за мной зайдет и поедем. В канун 9 Мая у фронтовиков горячая пора…. Нашего 9 Мая!» — с тихой улыбкой говорит он, и взгляд ветерана скользит по разложенным на столе фронтовым и послевоенным снимкам, по лицам школьных друзей, боевых товарищей, любимой женщины...

Вам было интересно?
Подпишитесь на наш канал в Яндекс. Дзен. Все самые интересные новости отобраны там.
Подписаться на Дзен

Новости

Больше новостей

Новости районных СМИ

Новости районов

Больше новостей

Новости партнеров

Больше новостей

Самое читаемое: