Не исповедь, но откровение

«Один год уже был для нас юбилеем»

— Алла Васильевна, сейчас «Родник души» знают не только в Колыванском районе, но и за его пределами. Родниковцы участвуют в различных фестивалях, выступают со своими стихами в школах… Расскажите, как все начиналось?

— Поэтическое объединение в Колывани появилось около 20 лет назад и называлось просто «Родник». Тогда руководил им приезжавший к нам из Новосибирска, из журнала «Сибирские огни», Николай Владимирович Карлагин. Доброжелательный, корректный человек, ну и профессионал, конечно. Даже откровенно слабые стихи комментировал он настолько тактично, что никто не обижался. Еще он, вроде бы, говорил какие-то общие, но полезные каждому вещи, и каждый отмечал что-то про себя… А потом настали лихие девяностые: цены подскочили, зарплату не платили, нашему руководителю стало накладно приезжать в Колывань, а без него и мы как-то растерялись. И вот только пять лет назад стали встречаться снова. Мы, как преемники старого поэтического объединения, решили называться «Родником души». И первый свой день рождения отмечали как большой праздник. Один год — это для нас уже было юбилеем (смеется): мы не распались, мы стали коллективом, почувствовали, что наши слушатели нас любят…

— Несколько лет назад в «Родник души» пришли композиторы Вячеслав Кучкин и Светлана Курицкая…

— Да! И нас очень радует не только то, что они проявили интерес к нашему творчеству, но и то, что наши слушатели тянутся к прекрасному. А что может быть прекраснее песен? Светлана Викторовна Курицкая пишет песни на стихи нескольких наших поэтов. Я не могу даже сказать, на чьи стихи у нее песни получаются лучше. Вячеслав Геннадьевич Кучкин начал писать романсы на мои стихи и стихи моей дочери. Он и поет прекрасно, и аккомпанирует… Но его всегда смущает то, что он мужским голосом исполняет женские тексты. Я ему на это отвечаю: «Не беспокойтесь, вы автор музыки — имеете право на авторское исполнение».

— А что, на ваш взгляд, дает стихам сочетание с музыкой?

— Новое звучание, наверное, так можно сказать. Вот, например, я написала стихи, сама их не раз читала и не раз слышала, как их читают другие. Но когда они звучат под музыку — это совсем другое дело. Прямо потрясение какое-то: «Боже мой, а мною ли это написано?!» Каждое слово вплетено в мелодию, и то, что хотелось сказать в этом стихотворении, удесятеряется, что ли…

Дороже любых дифирамбов

— В предисловии к своему первому и пока единственному персональному сборнику стихов «Последняя ягода» вы предупреждаете: «Мои стихи не исповедь, не откровение». Бывали такие случаи, когда читатель воспринимал их как вашу личную историю?

— Еще как бывали! У меня есть, конечно, стихи, под которыми я с уверенностью подписалась бы: «Да, это мое». В том смысле, что это обо мне, о моей семье. Такие стихи, как правило, у меня сопровождаются посвящениями: мужу, детям, внучке. А есть стихи, в которых я говорю от первого лица и можно подумать, что они тоже о личном, хотя это и не всегда так. Вот, например, был такой случай. Мы приехали в Академгородок на встречу с местными поэтами. Многие были со своими сборниками стихов, и я тоже. И вот сидящая рядом женщина попросила почитать мою книжку. Я, конечно, была не против. Она читает и вдруг поворачивается ко мне с глазами, полными слез, и спрашивает: «Вы до сих пор не вместе?» Я даже опешила от такого вопроса и поняла, о чем она, только когда увидела, что книжечка открыта вот на этом стихотворении:

Ушел. Где мне
набраться сил?
И в чем моя вина?
Ушел и даже не спросил,
Как я теперь одна…

И когда я ответила, что мы, вообще-то, не расставались, она была в недоумении: «Так можно написать, только пережив это!» И это была для меня очень высокая оценка! Бывает так: не надо хвалить, не надо дифирамбов петь — одно случайное откровение становится самым дорогим.

Был и такой момент. Муж дал своим новосибирским коллегам почитать сборник моих стихов и потом рассказывает мне: «Зашел к девчонкам, а они на меня смотрят с недоумением, сочувственно, причем совершенно непонятно, с чего бы это? А потом одна набралась смелости: «Василий Александрович, что же вы нам никогда не говорили, что у вас в Афганистане сын погиб?» Он не понимает, о каком сыне речь, а они ему показывают мое стихотворение:

Я сына жду с далекой той
войны.
У тех, с кем он там был,
Уж подрастают дети.
Мне почести и деньги
не нужны,
Верните, кто дороже всех
на свете…

Вот видишь, я даже сейчас это тебе рассказываю и плачу. Если дети погибают, то, наверное, ни одна женщина не может к этому оставаться равнодушной… С ней это было на самом деле или с другой…
Эту историю Алла Васильевна рассказывает со слезами, и стихотворение не дочитывает до конца. Видя такую реакцию, я уже не могу дальше разбираться в механизмах стихосложения и меняю тему.

Когда нестройное милее гладкого

— Алла Васильевна, наверняка вам уже задавали этот вопрос, но все-таки…Почему для своего первого сборника стихов вы выбрали такое название — «Последняя ягода»?

— Никакого скрытого смысла тут нет. Просто стихотворение «Последняя ягода», наверное, самое дорогое для меня. Оно посвящено моему мужу:

На ладони, перепачканной
землей,
Ты протянул мне ягоду
на даче.
И, получив подарок
неземной,
От счастья я украдкою
заплачу.


Где отыскал ты этот
праздник лета?
Среди листвы, опавшей
в тишине?
Горит на солнце ярким
самоцветом
Подарок, что ты щедро
даришь мне.
И пусть кому-то золото
обещано,
Кому-то шею украшают
жемчугами,
Сегодня я — счастливейшая
женщина,
Снимаю ягоду с руки твоей
губами.

…Почему оно самое дорогое? Даже не знаю. Стихи, они, как дети: вот родилось оно — и его уже любишь. Я же сама себе критик. Никогда специально не отдавала свои стихи профессионалу, который бы посмотрел и сказал, в чем ошибки. Я и сама понимаю, что какое-то из моих стихов написано лучше, какое-то хуже. Но иногда нестройное, с профессиональной точки зрения, стихотворение, для меня гораздо дороже, чем гладкое и причесанное.

— Представьте такую ситуацию: к вам в «Родник души» приходит человек, стихи которого явно не дотягивают. Вы поможете ему советом или оставите все как есть: он же для себя пишет?

— Интересный вопрос… (задумчиво). Своим родниковцам можно и сказать. А если кто-то пришел новенький, то надо быть поосторожнее. Многое зависит еще и от того, как человек к нам обращается. Если он не строит из себя поэта, потому что у него есть несколько стихов, а пришел за помощью, то почему бы и не подсказать? Но бывает и наоборот. Например, недавно пришла к нам женщина, попросила ее послушать.

Очень неплохие стихи. Настолько неплохие, что у меня почему-то закралось подозрение. Я, конечно, никому не сказала об этом, но вечером попросила сына проверить, нет ли их в интернете. Как я и предполагала, это оказались чужие стихи… Очень сложно было подготовиться к разговору с «автором», я долго оттягивала этот момент. Такой горький осадок остался: зачем, неужели человек думал, что мы кроме своих стихов ничего не читаем и не разберемся?!

Нескромно? Почему бы нет?

— У вас есть любимый поэт?

— Люблю Рубальскую, очень люблю Веронику Тушнову. Помню, первое из стихотворений Тушновой, которое я прочитала, меня поразило до глубины души. Удивительно: она смогла в нескольких словах выразить то, о чем можно говорить долго и пространно! Это стихотворение стало, можно сказать, девизом и в моем творчестве. Там есть такие слова о поэте:

Пусть он думал и любил
иначе,
Пусть в столетьях мы
не повстречались,
Если я от этих строчек
плачу,
Значит, мне они
предназначались.

Вот так и мне хотелось бы писать: чтобы в моих стихах каждая женщина могла узнать себя.

— У вас и ваших лирических героинь наверняка есть общие черты. Какая это женщина?

— Очень сильная в своей слабости, вот так бы я сказала. Почему-то считается, что женщины слабые… И кто это вообще придумал? Физически да, женщина слабее мужчины, а вот силы духовной, я думаю, у нее не меньше. Сколько в жизни примеров, когда, оставшись одна, женщина и семью вытягивает, и в карьере преуспевает. Не всякий мужчина с этим справится. Поэтому повторю: сильная в своей слабости. Женщина, по-моему, должна быть такой. И не только в стихах.

— Вы говорили, что поначалу не хотели печататься, не думали о том, чтобы выносить свои стихи на публику. А сейчас какого будущего вы бы хотели для своих стихов: чтобы их знало как можно больше людей или чтобы внуки перечитывали ваши тетрадочки?

— Наверное, каждому автору хотелось бы, чтобы его знали. И, думаю, лукавит тот человек, который это отрицает. Да, было время, когда я не считала свое занятие серьезным. Но не сейчас, когда я встречаюсь с читателями и вижу, как они воспринимают мое творчество. Ну и, естественно, хочется, чтобы внуки и правнуки не забывали мои стихи. Хотелось бы оставить след в истории — уж, конечно, не во всероссийской — в истории своей семьи, своего поселка. Может быть, нескромно. Но почему бы и нет?