В «Океаны» — без батискафа

Морская жизнь — тема заведомо популярная с тех самых пор, как искусство хоть как-то определилось с темами и жанрами. Художнику она дает шанс блеснуть мастерством, зрителю — чуток взглянуть на таинственный и недоступный мир. Да-да, и таинственный, и недоступный: вплоть до середины XX века, до эпохи батискафов, аквалангов и массового «дальнего» туризма средний континентальный европеец представлял пестрый мир теплых морей смутно-теоретически.

Благодаря Жаку Иву Кусто и активности туристических компаний над этим миром чуть приподнялся его прохладный занавес. Тема быстро стала ажиотажной, многословной, расцвела деталями и дала зрителю иллюзию осведомленности. И набор штампов. Так что создатели документального фильма «Океан», затевая свое творение, находились в сложной ситуации. Потому что, с одной стороны — гарантированный интерес (равнодушных к подводному миру нет даже среди самых пресыщенных зрителей), с другой — риск свернуть на проторенную колею аквамариновых стереотипов: снять «как Кусто» или «как National Geographic» — с экологическим пафосом или с повествовательным многословием. И то, и другое тоже было бы с удовольствием потреблено зрителем, но французы не были бы собой, если бы согласились изготовить еще одну «изюминку для ящика с изюмом». «Океаны» получились совершенно не похожими на прежние образцы кинематографической маринистики.

Выбирая между зрелищностью и повествовательностью, авторы решительно выбрали первое. Комментаторских реплик в огромном фильме в общей сумме наберется минут на шесть — пропорция слова и зрительного образа более чем красноречивая. Повествует в основном камера, с рыбьей естественностью плывущая в океанских просторах. Камера тут впрямь выглядит почти живой: ее созерцательное любопытство — почти самостоятельный характер почти живого существа. Любопытная камера высматривает в толще теплых и холодных морей удивительных, невообразимых существ, вглядывается в драматургию океанских комедий и драм. Вот рак-отшельник с осмысленностью модника-метросексуала выбирает себе раковину. Всмотрелся, поворочал, напялил — красавец, ай да я! Вот огромная стая рыб в едином движении сворачивается в огромный серебряный абажур. Вот какая-то глубоководная тварь с немыслимой рожей заглотила другую, не менее причудливую тварь.

«Какой-то», «какая-то» — частые характеристики в визуальном строе «Океанов». Потому как комментатор не называет ни вид появляющихся в кадре существ, ни суть происходящего с ними — он изрекает лишь редкие лирико-философские речи о величии и ранимости природы. Не очень длинные, не очень плакатные — аккурат такие, чтоб зрелище сохранило художественность и не стало ни унылой гринписовской агиткой, ни очередным выпуском «В мире животных». Второй человеческий персонаж — маленький мальчик, сопровождающий комментатора в условной паре «внук и дед», тот вообще ничего в кадре не говорит.

Авторы проигнорировали стереотипный для природоведческих фильмов образ ребенка-почемучки, предпочтя ему ребенка-созерцателя. Таким же ребенком, тихим и смирным от удивления («аватары» и «начала» не в счет), ощущает себя и зритель в кинозале.

«Океаны» — это, к слову, не стерео. Никакой новомодной «трехмерки». Технология показа традиционная. Но тем оглушительнее эффект — порой кажется, что брызги воды влетают в зал, что пузырьки воздуха щекочут кожу. Даже малыши-первоклассники, зрители первосентябрьской премьеры «Океанов» в «Победе», весь сеанс просидели будто заколдованные — без обычных для такой публики писков, шепотов и шороха фантиков.

Ожидаемый для такой темы экологический компонент тоже исполнен нетривиально. Человечество и Океан — слишком мучительный роман, без слез и обид он не обойдется. Понимая это, с усталой обреченностью ждешь обязательного для экокино сюжета — убиения бельков, детенышей тюленей. Зрелище жуткое, трагическое, но уже измучившее зрителей до потери болевых рефлексов. Вместо бельков подали других жертв, «незасмотренных», — погибающих в рыбацких сетях дельфинов и тюленей, акул, которым при жизни отрубают плавники и хвосты. Плавники и хвосты становятся сокровищем китайской кулинарии, а сама рыбина, еще живая, после этого выбрасывается за борт. Акула, прошедшая такую экзекуцию, — один из трагических персонажей «Океанов». Четвертованная тушка, мучительно колотя кровоточащим обрубком хвоста, пытается плыть, бороться с собственным весом. И в конце концов тонет, идя на дно в смертельном штопоре, похожая на подбитую субмарину. Акула — персонаж, не предназначенный природой для человеческих симпатий: глазки-пуговицы, стервозный изгиб зубастого рта, характерец тот еще. Но ту акулу-обрубок почему-то жалко самой настоящей жалостью. Без оглядки на фильм «Челюсти». Еще один образец шок-шоу — снятые спутником кадры приморских мегаполисов. По венам городских рек и каналов в лазурь океанов и морей впрыскивается, расползаясь, темная, бурая жижа — в космическом визуальном масштабе цветовой контраст «городской» и «дикой» воды выглядит устрашающе наглядным...

...Любопытно, что Франция, пожалуй, единственная из всех западных империй, которая не замахивалась на амплуа «Великая морская держава». Ракушечную корону Владычицы морей попеременно примеряли то Британия, то Испания, то Португалия. Даже опрятная крошка Голландия тянула к этой короне свои чисто вымытые ручки. А вот Франция как-то не озаботилась. Заморские колонии имела, но по образу своему оставалась сугубо сухопутной страной. Зато, наверное, именно поэтому французы за последние 60 лет дали миру этот неофитский восторг знакомства с аквакосмосом — сначала Кусто, а потом когорта его последователей. Англосаксы на этот мир глядели, наверное, слишком сухо, сугубо исследовательски. А французам удался взгляд художника. Или ребенка.

Игорь СМОЛЬНИКОВ.