Пара лапотков — в назидание

Словом, ленив был малец, ничего делать не хотел, а потому и душа ни к чему не лежала. А поесть любил, ложку норовил взять не свою, а ту, что поболе, да загрести, что погуще. И в кого такой неладный уродился? А недалеко, за деревней, на реке, мельник со старухой жил — человек добрый и бездетный. Решили ему парнишку в дети отдать. Отдали.

Мельник муку мелет, на горбушке мешки таскает, а малец лежит на солнцепеке, бока греет, семечки лузгает. И ни стыдобушки в глазах, ни сомнений в сердце не испытывает. А обед подойдет, мельничиха позовет, он встанет, потянется, разомнется, отряхнется — и тут как тут. Поест и снова за свое.

— Ты почто, старик, мальца ни к чему не приучаешь? — спрашивают сельчане.

— А зачем? Пущай лежит, ума да сил копит, а совесть в нем проснется, он сам за дело возьмется, — и таскает мешки с мукой, и таскает.

Зима подошла. Мельница встала. Старик сел лапти плести из того лыка, что еще по весне надрал. Плетет-плетет, недоплетет, оставит, по хозяйству уйдет. А мальчонке скучно на печи-то лежать, пальцем в носу ковырять, тараканов гонять. Слезет с печи, посмотрит лапоть, поковыряет по-своему, кое-как:

— Подумаешь, диво! Так и всяк дурак сделает! И я так могу. Ток за ток, вот и готов лапоток, — и снова на печку к тараканам в компанию — шмыг.
Воротится старик, посмотрит лапоток, зачерпнет им из лоханки кваску:

— Ах, как худо я сделал, изо всех дыр квас бежит! — И в печку лапоть-то бросит — только туда и годится такой. Парнишке обидно, задорно становится:

— Ты пошто, дед, лаптями печку топишь?

А старик за едой жалится:

— Раньше лапти такие делал, хоть ими щи хлебай — капельки не выкапнет, а теперь худые делаю. Одно разорение!

Парнишка слушает, на ус мотает:

— Дай, деда, я тебе сделаю!

— А сумеешь?

— Спробую…

Уж очень захотелось мальчонке доказать, что он лучше старика может лапти плести. Сплел — да худо. Сплел — опять худо. Дед в печь лапотки отправляет. Рассерчал парнишка:

— Не буду делать более!

— Пошто не будешь-то? У тебя уже получается: из первых квас ручьем бежал, из этих — только капает. Мастери добрей, чтоб не капало. Чтоб людям, что носить будут, ходилось, как пелось, — легко, со своей походочкой, чтоб о тебе, как о мастере, и не помнили, покуда новые лапти покупать не надумали.

И стал мальчонка лапти плести, да такие ладные — складные, красивые да прочные, для кваса непроточные.

Выехал старик на ярмарку с мальчонкой, воз лаптей привезли. Все по рублю за пару продают, а старик по три.

— Ты пошто, старик, так дорого? Цену с нас, как липку дерешь?

— Правда ваша, бабоньки. Липки мы много попортили, зато какие лапотки сотворили, каких никто не делывал!

Зачерпнул старик лаптем квас из лоханочки — ни капельки не капнуло, испил кваску, крякнул и прилюдно похвалил мальчонку:

— Вот перед вами не мальчишка ледастый сидит, а Мастер — золотые руки! И товар его соответственно ценится. Одну пару покупайте для ног, чтобы носить и радоваться, а другую — для рук и головы, чтобы было назидание: только с хорошей головой, хорошим сердцем и хорошими руками можно вещь и дело хорошее сделать, на радость людям и себе.

А мальчонка сидит на возу, едва успевает лапотки свои раздавать — продавать. Улыбается да радуется делу рук своих и проснувшейся Совести.

P. S. Больше полувека эта притча, или сказка, рассказанная нам, детям, родителями, пролежала на дне моей памяти, а сегодня я извлекаю и дарю ее своим внукам-правнукам, всем, кто прочитает когда-нибудь написанные мной воспоминания. Дарю их вам, как «пару лапотков — в назидание», авось пригодятся.