Алексей Федорченко — мастер загадок

Сегодня с фильмом, побывавшим в Венеции, получившим там несколько призов — за лучшее изобразительное решение, приз FIPRESCI и приз экуменического жюри, а также продолжающим получать призы по всему миру, в кинотеатрах нашего города могут познакомиться новосибирцы.

Для тех, у кого эта картина вызвала интерес (до или после просмотра), мы публикуем интервью с режиссером, опубликованное на www.rusrep.ru.

— Весь фильм построен на странных ритуалах вроде омовения водкой и кремации на природе. Они действительно свойственны народу меря или все это придумано?

— В России есть люди, до сих пор считающие себя меря. Имеют право, потому что в русских более пятидесяти процентов финской крови и живем мы на территориях, которые когда-то занимали угро-финны. Но данные о том, как они жили, не сохранились. У нас многое выдумано, хотя, возможно, их языческие обряды были именно такие. Меря — это тайные, скрытые стороны каждого русского человека.

— Это работает на укрепление мифа о загадочной русской душе или вы относитесь к нему с иронией?

— Конечно, я не бываю до конца серьезным, но кино честное. Надеюсь, иронии в нем нет. Я не люблю ярлыки — «притча», «мистификация». Все гораздо сложнее. Россия, конечно, загадочное место, но не думаю, что это какая-то особая загадочность. Все души загадочны. Поэтому мне столь же интересны и корейцы, и евреи, и чеченцы, и все остальные народы.

— Фильм снимался в реальных местах, где когда-то жили меря. Насколько он достоверен в этом смысле?

— Просто снимать нашу реальность мне неинтересно: мы это видим каждый день по телевизору в сериалах и фильмах. И ничего нового там давно нет. А мой друг, писатель Денис Осокин (автор сценария «Овсянок»), видит глубину и миф как раз там, где бараки, какое-нибудь оборонное предприятие, хрущевка или НИИ. Он создает мифологию — тот мир, который рядом с нами и которого одновременно нет. Мы уже сделали документальную сказку о марийских жрецах: кино называется «Шошо». И еще документальный фильм о болгарских лесорубах в тайге Коми, которые когда-то строили там города — и они до сих пор стоят в лесах как необитаемые острова советской цивилизации. У нас есть сценарий под названием «Небесные жены луговых мари». Меря и мари — два соседних народа. Это двадцать три новеллы о марийских женщинах. Есть еще история о самоедском восстании и сценарий о городских легендах Свердловской области…

— Не исключено, что ваш фильм будут сравнивать с традиционным русским кино о духовности, идущим еще от Тарковского. Как вы к нему относитесь?

— Тарковского люблю, особенно раннего. Тарковщину, естественно, нет. Но мысли, что можно туда скатиться, появляются. Вот в «Первых на Луне» такую опасность для меня представлял Такеши Китано, чьи фильмы я знал наизусть. Я даже выбросил несколько планов, в которых увидел его влияние. В «Железной дороге» я ужасно боялся сравнений с Феллини и Кустурицей — просто потому, что там у меня бродячий цирк, цыгане, курицы.

— В фильме много эротических сцен. Тяжело они вам дались?

— Мне кажется, это красиво — эротика в высоком смысле слова. Там хоть и стоит ограничение «детям до восемнадцати», но даже если двенадцатилетний человек посмотрит картину, ничего страшного он там не увидит. Только хорошее.

— Эротизм и русская духовность — вещи, на ваш взгляд, совместимые?

— Конечно, это не свойственно православной культуре с ее аскезой и боязнью язычества, которое как раз не боится телесности. А фильм языческий.

— Вам самому свойственно языческое мироощущение?

— Я вообще-то атеист. И считаю, что атеисты могут видеть и ценить красоту мира. Я могу не верить в бога, но любоваться исламскими, буддийскими или православными обрядами. Мне кажется, атеизм открывает простор для художественного осмысления реальности.